Заметки о воспроизведении ритмики латинских стихов

ЗАМЕТКИ О ВОСПРОИЗВЕДЕНИИ РИТМИКИ ЛАТИНСКИХ СТИХОВ В РУССКОМ ПЕРЕВОДЕ.

В каком-то смысле мои заметки – это выплеск эмоций.

В настоящее время я занимаюсь переводом стихов Катулла. Издательство обещает выпустить мою книжку в недалеком будущем. Некоторые из своих переводов я поместила – я не могу поместить все, поскольку книгу не будут покупать.

Впервые я читала Катулла в молодости в переводе А. Пиотровского (Издательство «Академия» 1929г.). Хотя у Пиотровского красивый слог, стихи Катулла мне тогда не понравились – они воспринимались просто как выплеск эмоций, лишенный поэтических образов. Затем я читала литературоведческие статьи, авторы которых мудро указывали на то, что несмотря на отсутствие поэтических образов стихи Катулла сыграли огромную роль, поскольку Катулл первым из поэтов заговорил о своих чувствах и сделал личные переживания объектом стихов. А потом я выучила латынь и стала читать Катулла в оригинале – и была потрясена до глубины души, обнаружив в поэзии Катулла … красивые поэтические образы! Да, они там есть!!! О боги! Появление подобных статей литературоведов – это, извините, артефакт перевода. Не только Пиотровский выхолостил основное содержание из многих стихов Катулла, но и другие переводчики пошли по его стопам.

Кто же виноват в том, что при переводе латинских стихов выхолащивается основное содержание?

Видимо, благие намерения. Ведь, как известно, ими вымощена дорога в ад.

Одна из главных причин появления никудышных переводов  – это попытка передать ритмику латинских стихов средствами русского языка, а сделать это в большинстве случаев, увы, технически невозможно.

Ниже я попробую объяснить, почему подобные попытки обречены на провал.

Ритмика латинских стихов изначально устроена иначе. На самом деле мы не знаем, как расставлялись ударения и какие слоги в латинских словах были длинными, а какие короткими. Поэтому принятая ныне классификация латинских стихов не совсем достоверна. Будем считать, что существующая гипотеза о расстановке ударений и протяженности тех или иных гласных в слогах правдоподобна.

Тогда приходится считать, что в латинских стихах ритм (ямб, хорей и т.д.) привносился путем чередования долгих и кратких гласных, независимо от ударения. Если обозначить «Х» – долгий слог, а “-” – краткий слог, то, скажем, стопа дактиля будет иметь вид “х--" . В латинской строфе те или иные слова выделялись интонационно двумя способами: с одной стороны, чередованием длинных и долгих гласных, с другой стороны, ударением в словах. Считается, что ударение в латинском языке было музыкальным, а не экспираторным, т.е. ударный слог выделялся повышением голоса, а не придыханием, как в наше время в европейских языках, но в точности это неизвестно. Тем не менее, латинские стихи – это своего рода аналог игры на фортепьяно «в две руки» (длина слогов и ударение).  В русском языке тоже есть длинные и короткие гласные. Скажем, в слове «корабль» вторая гласная раза в два длиннее первой. Тем не менее, русская поэзия основана на чередовании ударных и безударных слогов – это, так сказать, игра на фортепьяно одной рукой. Именно благодаря этому (игре лишь одной рукой, а не двумя) в русской поэзии появились рифмы, которые, по сути, отбивают «дополнительный ритм» путем подчеркивания, скажем, каждого 10-го или 12-го слога. В античной латинской поэзии рифмы встречаются только в порядке исключения, ибо они фактически делают текст нечитабельным из-за перенапряжения мозга:  мозгу слишком трудно уследить за  комбинацией «игра в две руки» плюс дополнительный ритм, отбиваемый рифмами, – это «перебор» числа ритмов, за которыми мозг может уследить. Но рифмы так глубоко въелись в сознание современных людей, что новолатинские поэты пытались писать на латыни с рифмами. Их стихи фактически не читабельны. В частности, такому утонченному поэту как Бодлер не удавалось писать на латыни стихи, поскольку он по привычке их рифмовал.

Однако русские переводчики задались целью все-таки как-то передавать ритм латинских стихов средствами русского языка и надумали заменить длинные слоги на ударные, а короткие на безударные. В результате на свет появились «русский ямб», «русский хорей», «русский дактиль» и т.д. Двустопные и трехстопные ритмы благозвучны и настраивают русского читателя на поэтический лад. Однако у латинских авторов больше разнообразия ритмических размеров. Помимо строк с постоянной длиной стопы, античные поэты активно использовали строки с переменной длиной стопы.

В частности, Катулл чаще всего использовал так называемый одиннадцатисложник (гендекасиллаб). Схема его такова (в обозначениях выше): Х-Х--Х-Х- Х-. (итого одиннадцать слогов). Эта строка состоит из 4 хорейных стоп и одной дактилической. Поскольку дактилическая стопа одна, а хорейных – 4, то дактилическая стопа выделена ритмически. Поэтому поэтический смысл использования этого ритмического размера состоит в ритмическом и тем самым интонационном подчеркивании слова, стоящего в дактилической позиции. Тем самым подчеркивается начало строки, а конец – «проглатывается». Этот «расплывчатый конец» фраз создает «эффект мягкости» поэтической ткани, у нее как бы нет разрывов. Поэтому Катулл на латыни звучит «мягко, гибко».

А теперь вернемся в «русскому гендекасиллабу». Что подчеркивает он? Это зависит от длины слов, стоящих в концевых хорейных позициях. Если слова двусложные, или если односложные слова чередуются с трехсложными с ударением на втором слоге, то «русский гендикасиллаб», действительно, акцентирует слово в дактилической позиции: чем дольше мы ждем ударного слога, тем больше напрягается ум, тем сильнне акцент. Если число безударных слогов различно, то акцентируются те слова, перед которыми или после которых стоит больше безударных гласных. Поэтому в случае двухсложных слов в конце, во всех позициях, кроме дактилической, ударные слоги чередуются с безударными и лишь дактилическая позиция выделена двумя безударными слогами.

Но в русском языке очень много 3-5 сложных слов, увы! Что получается, если в «русском гендикасиллабе» в конце строки поставим 4-ех сложное слово с ударением на 3-ем слоге? Этому ударному слогу будет предшествовать 3 (!) безударных слога, и тем самым будет выделено это слово в конце, а вовсе не слово в дактилической позиции, поскольку то слова выделяется лишь 2 безударными слогами (а 2 меньше 3)! Тем самым интонационное ударение смещается с начала фразы на её конец – конец строки акцентируется, а начало как бы «проглатывается». Это подчеркивание конца делает поэтическое полотно более грубым – каждая концовка становится своего рода разрывом.

Поэтому при появлении в концевых хорейных позициях 3-5- сложных слов «русский гендекасиллаб» невероятно отдаляет звучание русского текста от оригинала за счет дополнительного акцентирования конца фраз с изменением текстуры поэтического полотна в сторону его огрубления.

Подумаем, можно ли в русском языке избавиться от 4-5 сложных слов в хорейных позициях?

Часто, если не чаще всего, в эти хорейные позиции попадают глаголы. Вообще, в латинской поэзии, как и в русской, произвольный порядок слов. Однако постановка на первое место глагола меняет оттенок фразы. Это, в значительной степени, стиль русских народных сказок (Идет Иванушка по дороге), а в переводы латинских стихов привносить стиль русских народных сказок нет смысла. С другой стороны, постановка глагола на первое место в предложении передает некоторое удлинение действия, описываемого этим глаголом. В большинстве случаев в латинских стихах привычный порядок слов (вначале – подлежащее, потом – сказуемое), а начало фраз часто совпадает с началом строки; поэтому глаголы попадают в концевые хорейные позиции. Соответственно, переводчики сохраняют порядок слов и ставят глаголы в концевые хорейные позиции.

Русские глаголы, в среднем, длиннее латинских. Первоначально и те, и другие произошли от индоевропейских корней, поэтому имели одинаковую длину. Но затем русские глаголы удлинились. Главные причины удлинения:

а) Глагольные приставки. Встречаются и латинские глаголы с приставками, но значительно реже. Из приставок в стихах чаще всего встречаются re и trans . Обеим этим приставкам соответствует русская приставка «пере», что на 1 слог длиннее. Остальные приставки в русском языке призваны передавать оттенки завершенности действия, передаваемого русскими глаголами. В каком-то смысле русская грамматика построена неразумно. Наши глаголы делятся на глаголы совершенного (например, дать) и несовершенного (например, давать) вида, и у них есть 3 времени (настоящее, прошедшее и будущее). Было бы разумнее объединить слова, передающие разную степень завершенности действия в один глагол (дать-давать). Тогда мы получим систему глаголов с 5 временами (настоящее, прошедшее незавершенное, прошедшее завершенное, будущее незавершенное, будущее завершенное) и 2-мя неопределенными формами глагола. В латинском языке времен намного больше, чем 5. Эти латинские времена, по сути, передаются нашими глагольными приставками. Поэтому избавиться от глагольных приставок без изменения смысла фразы мы не можем. А они удлиняют глаголы, чаще всего, на 1 слог.

б) Возвратные глаголы. В русском языке возвратная частица «ся» пишется слитно с глаголом. В латинском языке тоже есть возвратные глаголы, но вместо возвратной частицы «ся» там используется возвратное местоимение «sibi», оно пишется раздельно с глаголом: это самостоятельное слово со своим ударением, которое может быть отделено от глагола многими словами. Поэтому наши возвратные глаголы обычно на слог длиннее.

б) Написание частицы «не». Отрицательная частица «не» во многих случаях пишется слитно с русскими глаголами (например, недодать). В латинском языке отрицательная частица non пишется всегда отдельно от глаголов и может быть отделена от них многими словами. Это – самостоятельная ритмическая единица.


В результате этого в большинстве случаев «русский одиннадцатисложник» намного дальше отстоит от своего латинского собрата, чем ритмы с постоянной длиной стопы.

По звучанию к латинскому гендекасиллабу (Х-Х--Х-Х- Х-) ближе всего анапест – поскольку в латинской строке акцентирован 3-ий слог и трехсложное слово в дактилической позиции и нет дополнительного акцентирования конца строки за счет длинных слов. Поскольку конец «проглатывается», то на чередование длинных и коротких гласных в конце читатель обращает мало внимания.

Но даже ямб и хорей ближе по звучанию к латинскому гендекасиллабу, чем «русский гендикасиллаб», благодаря отсутствию смещения акцента на конец строки (уж лучше нейтральный слог, чем искусственно вносимый акцент)

*******
Это же относится не только к латинскому и русскому гендекасиллабу, но и вообще к стихам с переменным числом слогов в стопе (например, галиямбу). Если в другом языке длина слов иная, то акценты за счет обыгрывания длины слов технически невозможно передать. Попытка же их передать привносит явления, которых нет в оригинале, и резко искажает смысл.

****
Особо часто искажается смысл при попытке воспроизведения латинского холиямба «русским холиямбом». Схема холиямба : -Х-Х-Х-Х-ХХ-. Строка состоит из ямбических стоп, а в конце стоит хорейная стопа, о которую наш ум «спотыкается» при чтении, и тем самым слово в хорейной стопе в конце ритмически и интонационно выделено.

Хорошо, когда в русском слове, эквивалентном латинскому слову в хорейной позиции, 2 слога. Тогда это слово можно поставить в конец. А если в этом слове больше 2 слогов, что случается сплошь и рядом, то его придется пристраивать в середину, а в конец ставить другое, уже 2-ое слово. Но при этом акцент фразы перемещается с одного слова на другое, т.е. логический смысл искажается. Поскольку в латинских холиямбах в конце строки сплошь и рядом стоят глаголы, а в русским языке их аналоги состоят из 3-5 слов, то чаще всего при использовании «русского холиямба» происходит искажение логического смысла всех фраз подряд.

*****
Чтобы не быть голословной и продемонстрировать, во что выливается желание передать ритмический размер, я приведу почти анекдотичный пример выхолащивания основного содержания из одного из самых красивых стихотворений мировой поэзии – стихотворения Катулла №7.

Перевод Пиотровского, издательство «Academia MCMXXIX”, стр. 44

СКОЛЬКО ПОЦЕЛУЕВ

Спросишь, Лесбия, сколько поцелуев
Милых губ твоих страсть мою насытят?
Ты зыбучий сочти песок ливийский
В напоенной отравами Кирене,
Где оракул полуденный Амона
И где Бата старинного могила.
В небе звезды сочти, что смотрят ночью,
На людские потайные объятья.
Столько раз ненасытными губами
Поцелуй бесноватого Катулла,
Чтобы глаз не расчислил любопытный
И язык не расплетничал лукавый.

***
Стихотворение написано латинским гендикасиллабом. Пиотровский перевел его «русским гендикасиллабом». Видно, что на практике конец фраз подчеркивается тремя безударными слогами, а дактилическая позиция «проглатывается», т.е. ритмические акценты оригинала никак не передаются. Но дело в другом! Чем пожертвовал переводчик ради передачи ритмического размера? Каков главный поэтический образ стихотворения Катулла? В чем его квинтэссенция?

Катулл сравнивает поцелуи возлюбленной с цветами в пустыне, причем не просто цветами, а теми цветами, которые считались в ту эпоху символами любви, а именно сильфиями. Это растение не дожило до наших дней из-за своих медицинских свойств. В частности, его использовали как противозачаточное средство, для вытравливания плода (о чем, видимо, Пиотровский читал, откуда и появились «отравы»), но также и для лечения других заболеваний. Оно, видимо, не было кактусом, но было похоже на кактус во многих отношениях, ибо росло в Ливийской пустыне, как и кактусы, и поэтому, видимо, должно было накапливать полезные вещества, чем и объясняются его медицинские свойства. У него были желтые цветки, а в античные времена цветом любви считался желтый – в частности, невесты на свадьбу одевали желтую фату и желтую обувь. Но, главное, семена сильфий имели форму сердечка. Поэтому этот цветок был символом любви или, во всяком случае, одним из символов любви, каким в настоящее время является роза (розу тоже можно рассматривать как кулинарное сырье для варенья из лепестков роз или как медицинское растение для производства эфирных масел – что же будет при подобной интерпретации в стихах?).

Образ цветов в пустыне очень ёмок, он как бы подразумевает, что жизнь поэта без возлюбленной похожа на пустыню. Поскольку пустыня не предназначена для произрастания цветов, то любой цветок, выросший в ней, вызывает щемящее чувство. И любой цветок в пустыне кажется красивым. Хотя поэт не называет свою любовь запретной, но само сравнение поцелуев с цветами в пустыне подспудно говорит нам, что любовь запретна. О том, что любовь запретна, говорит и следующее сравнение. Поэт не предлагает сосчитать звезды в небе – он предлагает сосчитать число тайных свиданий, которые эти звезды наблюдают в ночной тишине.

В нескольких строках Катулл выплеснул не только дикую страсть, но дал емкий, красивый поэтический образ, у которого очень много граней, и все их не опишешь.

Проблема в том, что русский язык длиннее латыни, и всё передать не удается, что-то нужно отсекать. Дословно на латинском языке Катулл просит сосчитать число сильфий, умноженное на число песчинок, которые растут под сильфиями. Такую комбинацию на русском можно передать только очень длинными фразами, так что для сохранения размера нужно что-то отбросить. Пиотровский решил отбросить сильфии…, т.е. цветы в пустыне, или основной поэтический образ.

К сожалению, при переводе латинских стихов, в частности, стихов Катулла такое встречается сплошь и рядом.

****
Вывод, видимо, таков. При переводе латинских стихов не нужно стремиться передать ритмический размер замещением длинных слогов на ударные в ритмических схемах. Нужно разобраться, в чем поэтический и логический смысл стихотворения, как расставлены акценты и интонации, и найти такой ритмический размер, который лучше всего их передает. Этот размер может быть любым – ямбом, хореем, дактилем и т.д. Лишь бы при чтении стихов в глазах читателя вставали бы те же самые поэтические/ визуальные образы, и лишь бы мысли и логические выводы были бы теми же самыми.

Что до меня лично, то при переводе Катулла я решила отказаться от «русского гендикасиллаба», заменив его, чаще всего, русскими трехстопными размерами (чтобы не вносить подчеркивания конца фраз, которого нет в оригинале), и постаралась высветить все поэтические образы и основные мысли, которые есть в стихах Катулла – например, если при чтении латинского текста в глазах всплывают цветы в пустыне, то они должны всплывать и при чтении русского перевода…