Стихотеррор - Компиляция от Вивиан

var ! = random [?]
var death > life

begin

If


Император
*Батлер Бутлер

Император убит, император убит.
Император на каменной вышке сидит,
Император молчит, император залит
Жёлтым воском и заживо…

На китайском фарфоре – что видел он сам,
но не верил глазам. Но! не верил глазам.
Император казнён, император зарыт,
с мостовой подметён, император забыт…

Император, он был? Император… когда?
Затвердит ли вода? Затвердеет вода.
Расписная молва разлетится, слюда
потемнеет в ночи. Император – куда?

Император Никто. Император Пустой,
за японскою ширмой, за китайской стеной.
Император залез в табакерку, в замес
шелестящей листвы, император исчез,
император в завесе, в завете, он весь…
Император воскрес. Император воскрес.




Колесо обозрения
*Леонид Именных

Нефть сетует на старость,
Магма хнычет, засыхая от скуки.
«Да ну?!» – возмущённо восклицаю я, –
«А как же «Иисус на Гиперкубе»?!

Познание удобнее на карусели
Признание убедительнее без головы
И без квадратной волны.

Смелый гомункул, рождённый в дожде,
Радуется, покинув пробирку.
Он сейчас в луна-парке с головой в фольге
И шапочкой с пропеллером:
Аутентичный аутизм – королевская форма.

Электричество утомилось и отдыхает в аквариуме;
По всплывшим рыбкам я читаю плач
И отрицательно вечную непокорность.
Оно хвалит футляр в человеке,
Синхронно презирая газовые лёгкие.

Ещё один компонент – респиратор,
Буквальнее – фильтр, кипятящий воздух.
Я покамест спрячусь в носу у негроида
И начну малевать на перегородке…
Главное, чтоб он не начал дышать,
Пока не высохнет краска.

Тело, ликвидная алчная субстанция,
Втекает в стоки родного организма.
На поверхности только голова –
Все поры забиты сапротрофами;
И тем не менее плотность в константе –
Просто энергия сжимается в гниении
До размера кванта (немного опасно).

Так, мысль существует пейзажно,
А экзистенция завёрнута пластами.
Без альтернатив в натяжении
Мои бусы тянутся, рвутся и рассыпаются.




В пыли улочек-дуг Сен-Жермена
*Искусство Из Хаоса

В пыли улочек-дуг Сен-Жермена
Я под грузами времени слег,
Гудит колокол – новая смена,
Жду погибели – светлого плена
И ударов мещанских сапог

Ваш шарманщик – обсыпанный пудрой
Поливал своей грязью меня,
Голосочком - с протяжностью, нудным,
Словоплюйством - ужасно паскудным,
Лицом серым - подобным камням

Клеветал – сыпал бранью и смехом,
Оплетал своей ложью толпу,
И мой возглас – уже не помеха,
Мой затылок – толпе как потеха,
Мои чувства – лишь мне одному

Суматоха, народ перепутий,
Смотрит с грязных скамей – как с партер,
Плащ в пыли – я потерянный путник,
Уклоняюсь – от хлещущих прутьев,
Мыслям, делу, себе – офицер...

...

В пыли улочек-дуг Сен-Жермена
Я под грузами времени слег,
Гудит колокол – новая смена,
Жду погибели – светлого плена
И ударов мещанских сапог.




then


Взорванные смерти
*Камила Назырова

О, как пугающе-банально слышать "нет",
Как будто ты не умер - морщины долгих лет,
Давление упадка и смертность вдохновенья,
И голос твой седеющ - как ломкость дуновенья,

Костей и диабетов забрызганные пальцы,
Еще оглох немного - с тобою дрожь скитальцев,
Как хрупки эти веки, раздавленные гнезда,
В восьми конечном круге покинутые звезды,

Нам не услышать солнце, когда оно взорвется,
В тиши кровавой массы - достигнет дна колодца,
И в жизни этой новой - распахнутые крылья,
Всего лишь тряпки света - подернутые пылью,

Все истинно - все ложно, коснется силуэт,
Руки моей тревожной - произнеся обет,
Я сквозь толпу услышу - дыхание уняв,
Где б ни был ты, я знаю, твой непокорен нрав,

Но разве это важно, в горении бессменном,
Деревьев мягкий ропот пусть под ногами пленом,
Сойдет за полумраки вздыхающих грудей,
Нам нету дел с тобою до взорванных смертей...




Суицидальная Соната
*Анатолий Михайлов

Хоронили луну зарывали на дне своих глаз
Истекала вином Серебристая виноградина
Положи же под сердце но вот уже проплыла
В каучуковой ночи пропитанной звуками радио

Девятнадцать симфоний и все на одной струне
Провода не дрожат а вечность никак не закатится
Ангел режущий лезвием вены живёт на луне
Из ночных переулков глаза голубые и карие

Из железных желёз протекает тягуче река
А вино по туману как капельки крови на саване
Слово захолодело на самом краю языка
И его увлечёт Млечный Путь в бесконечное плаванье




Крестовый поход детей
*Ольга Брагина

Эта легкость - направить корабль на нездешние мели,
Пересиля и кровный инстинкт, и отмеренный страх.
В Мертвом море тонуть - все равно - иль в крестильной купели,
Если слово и соль оставляют клеймо на губах.

Если слово и соль выжигают клеймо до рассвета,
Медоточие лживо и кровные узы слабы.
Равнодушие - смерть (катехизисы лгут): для поэта
Не предвидится полной нелепых свершений судьбы.

Эта легкость права - в осознании полном таланта,
Пересиля расстроенных чувств малокровную смесь,
Бесполезно взывать к милосердию дедушки Канта:
"Просвети же меня - сир и наг, в совокупности весь".

В Мертвом море тонуть - все равно - или в мятном настое,
Если Вечная Музыка исподволь, но предала,
И за каждой строкой мне мерещится что-то другое,
И за каждой строкой лишь отсутствие слов и крыла.

Эта легкость - расставить тире, не запнувшись ни разу,
И на пристани проклятых, избранных, в тесном кругу,
Выбирая финал, что приятен и сердцу, и глазу,
Только вечную музыку слов я вернуть не могу.




раны дождей прячет город под маской злодея...
*Сады Мытарств

раны дождей прячет город под маской злодея:
кривое дыханье втоптанных в лужи созданий
и карнавал, где в костюмах героев – саван
платья смертей, на крестах обезлюдевшей сцены

улиц из камня, а ныне – цветущих в сладком
плоде безумия, тянутся в дни, в которых
я, как и ты, коронованный сын трёх падших
и последних богов – чистоты, увядания, сонмы,

я смотрю в естества с виду тех же запутанных улиц,
зиккуранты, мосты, обезглавленный бюст спартанца
и полотна пастельной любви загнивающей скулы
у балконных перил, где Гомер находил себя пьяным,

абрикосовый запах канувшей в вечность Эллады,
что как будто устала днями лепить скульптуры,
чьи дворцы, галереи, сады и безумный хозяин
иллюзорно живут, возводя траектории будней,

серый запах палитр возросших аллеей елей,
чёрным солнцем спускаясь, шипят змееглавые птицы,
кости хрупких ветвей, что ласкают, ссыпаясь, небо,
корабли темноты, зацветает вишнёвый иней;




Вперед аллеи из потерь асфальтных линий на песке
*Павел Лавриненко

Вперед аллеи из потерь – асфальтных линий на песке,
Я вру своим, ищу тебя, вдыхаю гарь и вижу сны.
Все имена, кто были до, вместились на одном листке,
А мы с тобой обречены – ломаем травы у сосны.

Усталым блеском по воде летит и мается душа
И я читаю по губам свои миндальные следы.
Хочу узнать укол стрелы, что лишь в полёте не дыша,
При свете дня не тронуть рук, вперёд продумать все ходы.

А мы с тобой разрежем ночь, не сможет утро наступить,
Прошу в коробку изо льда порви картонные сердца.
Ты знаешь, я травлюсь тобой – мышьяк не может так губить,
Но мы с тобой обречены и от тебя, не скрыть лица.

Читай же в признаках меня – убей не в силах отпустить,
Порви картонных два крыла. Порви сердца и брось в огонь…
Ты знаешь мой предсмертный час, но для тебя я буду жить,
А мы с тобой обречены, менять все годы на любовь.




else


Белый манжет Колизея
*Фарг Генрих фон Гротцест

усталыми узловатыми пальцами спиц
я распутываю тяжесть марева солнца,
распуская шедевр в цветок Стоунхенджа.
достойные драконовых птиц
игрища гладиаторов
посреди каменоломен цикличной надежды
добывают частицы побед и патов
под палящей ничтожностью
императора.

вкруг песочной воронки
кружатся в засасывающем кровевороте
вОроны-ворОны –
трубачи раскатистого стона,
вклеенного меж намертво закованных ладоней.
рыщут какофонии
хлебно-водянистой рвоты,
смешиваясь с затхлостью гармонии
в ослепляющие шизофрении
с примесью
сумрачного инея.

носятся сумраки разумов,
обезумевших внутри Левиафана.
высятся над всем василиски взглядов
правителя,
напялившего подожжённые ткани
сегодня, ко дню гарцующих ядов,
льющих забытьё в конечность
конечностей,
в вьющуюся вечность.




Blutmaschine
*Готфрид Груфт Де Кадавр

Леденящий стержень
меж костей. Небрежно
вобран;
Рукоять кинжала
ало целовала
рёбра

Поцелуй
…………Поцелуй
……………………Поцелуй


Рубиновые ногти вашей кисти,
Рябиновые кисти ваших рук,
На пальчик с пальчика, с сука на сук
Воробушки слетаются огрызть их.

Рябит поверхность полотна
Импрессионистической картины,
Как будто ветер трогает долинный,
Низинным так волнуется вода.

Смотри, смотри! Сатурн бурлит в зените,
Как в сердцевине космоса паук,
Тенета вяжущий за кругом круг,
Но обольстительны вбирающие нити.

Он выкорчёвывает с корнем нос,
Он сеет сон в черничную прогалину;
Всем скопом семена сна свалены -
И грёзой черепной горшок пророс,

Пророс хребта изящным интегралом,
Изящного цветочного хребта,
Но полной не была бы полнота,
Без сочного бутона бы не стала.

Шепчи ноктюрн, моё кромсая существо,
Бутон, твой лепет тепел, нежен-нежен,
Шепчи мне терпким запахом промежин,
Учи, как не будить то, что мертво,

Как пропадать, не пропадая вовсе,
Как убивать, но убивать не до конца,
Как целовать, но не разгладывать лица
И язв не оставлять на пышущем засосе.

Она мертва, тиха она
И я, увы, совсем не совершенен,
Но этому несовершенству верен,
Как ****ству ***** верна.

Её волос белеющая штора,
Размягших чресел кресло, стулья рук,
Груди подушки, плоти всё вокруг,
Дискорд костей, каданс, arpeggio-lora;
Пэ. Пиано.

На жилах ткацкого станка
Играет Сумрак шлейфы, некрофлёры,
Глубокие раздумья Мальдорора –
Лишь рана так же глубока;
Лишь раны.


Леденящий стержень
меж костей. Небрежно
вобран;
Рукоять кинжала
ало целовала
рёбра

Поцелуй
…………Поцелуй
……………………Поцелуй