Избранное от Готфрид Груфт де Кадавр

Пространная элегия к Санкт-Петербургу (Искусство Из Хаоса)

Питер довольно убог... поэтому элегия...

1

Насколько изменился Петербург?
На века три, и из его рубашки
Клубится пыль столицы, молчаливый дух
Глядит уныло в черырехэтажки
Где кашеварят старые соседки
Подобье снеди, и бокал вина…

2

Не зарекаюсь, как сума тюрьма
И желтые пропахшие объедки,
Напомнили мне медного Петра,
Смотрящего в чухонские заливы
Бегущие на север, и вода
Стекает в пасть Самсону, златогривый
Мурлычет возле ног российского «окна»

3

Смотрю на волны...
Кряжисты, седы, и в профиль -
Недвижимы, над ними будто штиль
Застыл, они все так же сонны

Задумчивы, текут вперед, и вместе с этим
Стоят на промели, запоминая лица тех
Кто вглядываясь в даль, не замечает брег
Мечтая между небом и землёй стать третьим.





Тень (Евген Пышкин)

Усталость тени: плоскость, пустота,
прозрачность цвета, - ничего былого
и будущего, серость, да и та
достаточна для появленья слова;
и непредметность. Искренне сереть,
ломаясь на изгибах, рёбрах, гранях,
что невозможно научиться впредь
лежать и не утратить очертаний:
вся в настоящем времени и вся
обыденна, невзрачна, неприметна,
забыта за ненужностью, неся
в себе безмыслий отпечаток бледный.





Андрогинное начало где-то между тьмой и светом (Павел Лавриненко)

Андрогинное начало где-то между тьмой и светом.
В переходах воет ветер, воет ветер этом летом.
Жду когда, наступит утро, утро на заре эпохи.
Слышу в сумерках тревожных испытания и вдохи.

Дети рвут на части птицу, дети рядом локоть в локоть.
Всё пытаются забыться и питают чью-то похоть.
Не ревнивы и не лживы, пишут слово вена в вену.
Им давно не важно кто мы, осень дышит тихо в стену.

Чистый звук ворвётся криком в затуманенный рассудок.
Ты вдыхаешь чью-то пудру, тихо таешь восемь суток.
Отрешенность – мера сирых и блуждающих во мраке.
Всё застынет и сольется в чёрно-белом смертном знаке.

Я устал блуждать в потёмках, что-то ново в каждом встречном.
Мы мечтали не проснуться, а проснулись в безупречном.
В безупречном белом свете на границе сна и яви.
Крась ладони чёрной ручкой и чужое имя прави.





Болезнь в красных звездах (Камила Назырова)

Услышь шаги внутри небесной трубки рта,
Шумит листва кровавых ретро - гнезд,
Простуды черная перчатка и тоска,
Резной затылок на порталах звезд,

Ты зарываешь землю брошенный поток,
Страданье в синих, варикозных венах,
Прошу тебя - не вспоминай о том,
Как мы сыграли роль военнопленных,

Как мы в осаде в рваном на обломках,
Тушили свет и ели воски с тел,
Как на малиновых засохших кромках,
Никто нас не любил и не хотел,

На алой башне пленкой амальгамы,
Гремела песня детства моего,
Как на Кремле люблю я пентаграммы,
В удушливой мгновенности всего...





Благостные тревоги - акустическая версия (Леонид Именных)

Мой череп пожираем гулом
Языкомузыки желёз.
И, будто некробациллёз,
Я пресечён из инфра-дула.

Я баспрофундо лишь живу!
И мощью контрабаса брежу...
И мысль в глубинах деки нежу -
Найти смычок под стать ему.
Отправлюсь в лес плетёных вод
До фернамбуковых дождей,
За ливнем веток упадёт
Истошный проливень коней.

Тогда я прутики возьму,
Сплету, согну в одну дугу,
Её с власами сочленю,
И плотью закреплю
Из древоконских мавзолеев.

Так, помешательство взлееяв
Я - созидатель без прикрас,
Извлёк пьянящий резонанс.

Корпускулярный контрабас
В диапазоне "диастаз".
Колеблет миокард для нас.





Оргазм. (Фарг Генрих фон Гротцест)

Утомился? Я вижу. Ночная прогулка…
Усталость разлита по впалым щекам
Румянцем зари, освещающей нам
Сиротливое ложе, скрипящее тускло,

Беспорядок подушек, и душ беспокойство.
Лимонная кожа кислит на губах
При свете лампадки, сладка же – впотьмах,
Если тени лишаются всякого роста.

Потаённого чувства несмелая ива
Росла глубоко под сердечной землёй.
Её иссушил твой заботливый зной
Осторожных объятий, а взгляд – стал огнивом.

Открывается рана безудержной страсти,
И хлещет из тел, обессмысленных глаз,
Дрожащих локтей, и хлещет из нас
И по нам, раскалённой пощёчиной красит.

***

Ах, я, по-моему, запуталась в ремнях –
В тебе. Твои касания – лиловы,
Словно свист плетей, как чёрный взмах
Орлиного крыла – суровы.

Звонкий холод заковал мой вдох –
Твои уста так музыкальны,
Что язык, заледенев, не смог
Ответить твоему контральто.

***

Крик обрывком – на асфальт
Высотником-самоубийцей.
Крик обрывком – рваный альт
Отрезком струн искрится.
Крик… оборван.





Dance Macabre (Сады Мытарств)

что юла, выгибая трухлявое тело
по эллипсу города, лунная статуэтка
душистым ковром выпирает упругие формы,
кибитка небес выпирает её пируэт
лёгкой гортензией бледных и тощих пятен
в окнах кочующих в дрёме господ,
и листья, кружась в заболевших деревьях,
спадают, спадают и в пыльном гудении ветра
их тело находит воздушный уют мертвеца,
и в глазнице слепой фонаря отражается Я –
бесхозная тень, не нашедшая ночью приют,
бледная, тощая, словно не начатый лист,
и звуки камней, что жуков в мокроватой коре,
ворочают горлышко уха движением вальса,
ногой от ноги одинокие плески движений
вспухают на теле танцующей радуги тьмы,
и, словно карман, запечатанный в космосе шар
хранит (иль хоронит?) уютную музыку сна:
вдали переходит на утренний лад горизонт,
и солнце течёт, но ещё не конец и пока
прелестная тишь, одиночество, dance macabre…





Polonez (Анатолий Михайлов)

я вглядывался в Вас до черноты
когда она сознанье полонила
я вглядывался в Вас до черноты
и расплескал заветные чернила

играли полоумный полонез
на улицах, позвякивали сабли
играли подвенечный полонез
Вы бросили венок мне и ослабли

я тот венок кладу на бред могил
на сон их лакированных причёсок
оплакивать пространство помоги
где был паркет так гладок и так чёток!

а звук был полон лака и штыков
а в залах танцевали с Паганини
о, ma cherie, поверьте, не таков
ваш ангел, бледный ангел кокаинный,

поверьте, леди, комнат немота
отполирует вечер, лэди, лэди
(а дети наши будут всё мечтать
о клетчатом, шершавом пледе)





Тонкие письма (Ольга Брагина)

Любимые хвори проходят к лету –
Прощания между строк.
Напишешь: «Граф закурил сигарету» -
И застит глаза дымок.

Пытаясь оставить два слова рядом,
Две линии поперек…
И веет дымок над вишневым садом,
Вишневый, как сон, дымок.

Подумаешь – нет ли нужды в чернилах
(Опять этот сон во сне),
И выцветший лак на ресницах милых
С бумажной приставкой «не».





Состояние (Батлер Бутлер)

она говорила со мной по-французски
что знала умела пор ква грешным словом

вот взгляд из окна на денёк этот тусклый
где ручка окна потемнела свинцово

краснеет крыжовник мерещится вырей
основа у слова становится прочной

вползём в рукава и заварим пустырник
в прекрасной стране и такой одиночной

вползём в воротник и куда нибудь дальше
мы в собственный пуп углубимся мудрейше

Взойдём на затылок и снова как раньше
устроим жестокий проверенный сейшн

вот аутодафе и холодно в кофте
и буквы трясутся над газом лазурным

и всё предаются делишкам амурным
сплетеньем греша сигарета и кофе

так хмуро так хмуро так ясно и ясно
сдирая черты наитьем железным

хохочет закат за рубкою мяса
валяется ветер по улицам тесным





Хлынь, Синь! (Готфрид Груфт Де Кадавр)

О тощей, бледной, страшной смерти
Шушукаются дети перед сном,
Под одеялом прячутся потом,
Подумав с ужасом о том,
Что шкаф в углу облюбовали черти.
Играют в преферанс на звон монет,
И с голода почёсывают брюха;
Что к ним придёт горбатая старуха,
Скрипя хрустящей челюстью у уха,
Вязать из их волос лохматый плед.
Сквозняк ночной лампадки пламя треплет,
Сквозняк, то воет, то скулит, как волк...
Ночной лампадки пламень смолк,
Ночной лампадки смолк…
Ночной лампадки добрый шёпот, лепет.



Зев могильный вязок, сыр, морён,
Меж зубов ошмётки-сладки клёна гнили,
Вяжет землю вязь дремоты в сон,
Землю утомлённую вконец сморили.
Спать хочет, очень
хочет, спать.

Шар луны заводит чёрный ключ,
Взводит, щёлкая внутри неё, пружину,
Серый пепел-мех горжетки туч
Вьёт луны вокруг и тянет опрокинуть
***** ночи, о чернь
ночи, ****ь.

Сыпь сёл, соль поваренная звёзд
Светит, светит, слепо замерцавшись.
Через заводь деревянный мост
Кинут, частью заводи остывшей ставший.
Став частью, пастью,
Пастью став.

Лодка тихо, одиноко, с огоньком
Слабым, газом кличет: “помогите”.
Плещет, машет пламенем, ползком,
Хочет спрятать остов в плачущей раките.
Пав счаcтьем, от несчастья
Счастьем пав.

Лодка скрылась в темени ракит,
Блеск зарниц обводит тучи войлок,
Тучи войлок бледно серебрит,
Первый месяц осени листвой лёг.
Лёг с хрустом, густо
С хрустом лёг.

Ключ застыл, жужжа сорвался вспять,
Шар умчался, заведённый, восвояси,
Наудачу с тучи выдрав прядь,
Лунный шар к безумству склонен и опасен –
Смог дуста – lustra,
Сгусток-ток.

Ветер ферт озоновый настой
Принял(хлоп)на грудь, и прифракован, как Блок,
А. Блок серокудрями витой,
Душен душным ароматом диких яблок.
Хлынь Пабло зяблым,
Пабло-Синь.

Пабло голубой период, линь,
Сумрачную зелень из шуршащей чащи
Тащит, перемешивая в синь
Ветер, как винтажный грамвинил звучащий;
Синь Пабло дрябла,
Пабло, Хлынь!