Кольский полуостров

       

Десятки лет прошли с тех давних пор,
а я всё вспоминаю Кольский полуостров,
где нас природа испытала на измор,
и россомаха хитрая попортила нам кровь.

На Туполеве сто четыре летели из Москвы,
на Ан мы в Ленинграде пересели,
Мы вылетали в апреле из весны,
а в Мурмашах мы в зиму сесть сумели.

И вот я Мурмашах попал, как будто, в ад,
большая комната, барак довольно старый,
продымлены все стены, курили самосад,
и как в тыремной камере, повсюду были нары.

Там люди кучковались группками везде,
под водочку курили, гвалт ужасный,
я ощущал себя как конь в накинутой узде,
которого готовят в путь опасный.

В такой вот обстановке пытался я уснуть,
вдруг мощный получил удар подушкой в темя,
так познакомился я с тем, с кем мы держали путь,
и трудной экспедиции с кем выносили бремя.

Того парнишку дерзкого все звали просто, Лёха,
подушкой врезав мне, он юркнул под кровать,
от сильного удара едва ли не оглох я,
настиг я шалопая Лёху и давай его трепать.

Вот так мы с Лёхой познакомились впервые.
Он чуть пораньше оказался в Мурмашах.
Мне показал, вот этот, ноги у кого кривые,
наш бригадир, с пивным животиком и при усах.

Был любитель выпить наш бригадир Шкуратов,
в межполевой сезон изрядно растолстел,
зимой он принимал частенько братов, сватов.
От возлияний частых, как видно, обалдел.

С трудом три ночи мы на нарах выживали.
Днём наш начальник партии задание давал.
Бригады вечером авансы пропивали,
Вот, наконец, на вылет, внимание, аврал.

Начальник партии тогда был некто Коган,
на вид приличный человек, а в деле сукин сын.
Он только премиальными чертовски был растроган,
С бригадами он поступил, как равнодушный свин.

Он, экономя на горючем, зарабатывал деньжищи,
а вертолёт простаивал, когда был нужен всем.
В сезон он премиальных получал побольше тыщи,
создал бригадам полевым немало он проблем.

На базе продовольственной набрали мы продукты,
с запасом рассчитали, на полевой сезон,
тушонка, крупы, сухари и даже сухофрукты,
с лихвой хватило б, чтоб не понести от голода урон.

На базе вещевой снабдили униформой.
Была там телогрейка, плащ палатка, сапоги
резиновые, полушубок не положено по норме
И спальник ватный, чтоб спать на холоде могли.

На вертолёте мы продбазы разбросали,
продбазы ставили под пирамидами.
Перед полётами маршруты обсуждали,
спешили, а потом на Когана были в обиде мы…

Участок для работы был почти квадратный,
со стороной длиною километров в семьдесят.
Продбазы разбросали равномерно, что понятно,
одна продбаза там была на геопунктов пять.

Геодезические пирамиды или геопункты
располагались на командной высоте,
на скальных выходах или на твёрдом грунте,
разбросана геодезическая сеть была по всей стране.

И мы должны были передавать координаты
на геопункты всей триангуляционной сети.
Носили бережно с собою аппарат мы,
теодолит оптический и дорогой по смете.

Тогда так делались топографические карты.
В тайге, и в тундре, в пустынях, на болотах
геодезисты и пешком, и на оленьих нартах
готовили основу для съёмки с самолётов.

Что раньше было с тем, что есть у нас теперь,
сравнить нельзя, тогда мы только вышли из пещеры,
сейчас открыта настежь космическая дверь,
тогда Гагарин только начинал космическую эру.

У нас ни связи телефонной не было, ни рации.
К работе приступили мы в начале Мая,
в безлюдном месте, в полной изоляции,
в снегах полярной Кольской тундры утопая.

В бригаде нашей были, помимо бригадира,
помощники, я с Лёхой, рабочий Константин,
сошли мы с вертолёта, в снегу почти полмира,
стоял лишь сиротливо наш геопункт один.

Нас ждал там человек, он восседал на нартах,
а впереди олени, с десяток, может быть.
В руке хорей, он завизжал, как будто бы со старта,
олени понеслись, помчались во всю прыть.

Потом он ткнул хореем, гортанно что -то крикнул,
как вкопанные нарты остановились вдруг.
Сошёл, груз оглядел, при виде водки хмыкнул,
был ростом мал и узкоглаз саам - наш новый друг.

Участок начинался с Баренцова моря.
Забрался геопункт на самый пик скалы.
Скала шла вниз отвесно, с волнами вечно споря,
внизу бросались на скалу свинцовые валы.

При взгляде вниз нас всех туда тянуло,
сто сорок метров до воды, кружилась голова.
Вокруг мы пирамиду брезентом обернули,
а ветер мощный с моря нас не сдувал едва.

Тут Лёха совершил глупейший подвиг первый,
освободил он в море желудок полный свой.
Шкуратов оказался мужчина очень нервный,
ругая Лёху, долго тряс отросшей бородой.

Мы проработали всего одну неделю,
а ветер лица в красный превратил кирпич.
Три дня светило солнце, потом пошли метели,
и каждый в спальнике лежал, нахмуренный как сыч.

Мы эти дни почти не ели, главное, не пили,
чтобы из тёплого мешка пореже выходить,
лишь в крайнем случае костёр мы разводили.
По очереди, разик в день, чайку хотя б попить.

Костёр разжечь из ничего ужасно сложно было,
в особенности в снежную пургу.
В сплошную муть выходишь, как в могилу,
и всё же разжигали, через не могу.

 Через неделю, бедный, заболел Шкуратов,
все возлиянья зимние не кончились добром.
Обмяк, не выглядел уж бодрячком усатым,
стал маяться от язвы, видно, животом.

С трудом стоял, работал с инструментом,
стонал от боли сквозь цветистый мат.
Ему сказал, дай я, и с этого момента
брал часто в руки тот самый аппарат.

Я заменял Шкуратова, а иногда и Лёха,
старались бригадира мы избавлять от мук,
и через месяц он себя почувствовал неплохо,
без возлияний организм преодолел недуг.

Мужчина скрытный, наш Костя-работяга
которому не раз пришлось по лагерям скакать,
варил супы нам, вслух тянул бодягу
про Машу, что себя не позволяла целовать.

День в тундре в мае не отличить от ночи,
лишь по часам определяли мы, который час,
и спать ложились в морось, или уставши очень,
Маруся Косте не давая, во сне преследовала нас.

Работа в геодезии потлива, кропотлива,
ответственна, нацелена на точный результат,
не на ветру студёном, в тени бы под оливой
смотреть в оптический тот точный аппарат.

А мы, конечно же, не забывали про рыбалку,
вода речная и озёрная сопровождала нас.
Не надо думать, что ловить там можно палкой,
но если уж поймаешь рыбку, радуется глаз.

Ни удочек, ни спиннингов с собою мы не брали,
всё снаряженье-леска да блесна была с грузилом.
Мы леску подбирали и до одури бросали,
глядишь, кумжу большую или щуку зацепило.

Кумжа-лосось с чуть желтоватым мясом,
не выбросишь и щуку, хотя похуже мясо.
Весёлый Лёха отмечал свою удачу плясом,
саам ловил всех чаще, зря не точил балясы.

От побережья километров двадцать пять
ландшафт, скалистые и небольшие горы,
а между ними вереницей тянутся подряд
соединённые ручьями и протоками озёра.

 Южнее горы превращаются в пологие холмы,
озёра превращаются в обширные болота.
И по болотам и холмам переходили мы,
от геопункта к геопункту, где нас ждала работа.

Саам нам сообщил, зовут его Иваном,
что русский он немножко понимай,
но лишь по-русски матом ругался постоянно,
и клянчил всё, Шкурат, мне надо выпивай.

Однако мы чудесно жили при сааме,
олени нас тащили и весь тяжёлый груз.
Саам лупил до крови их, хотя они и сами
везли его, а он себе сидел, как важный туз.

По глупости своей, жалея тех оленей,
соскакивал я с нарт, чтоб груз поменьше стал.
Два раза влез по горло, и часто по колени
в воде протаявшей, в болотах, в ямы попадал.

 Сопровождала Ваню прекрасная собачка,
была всё время рядом, отлучалась иногда.
Он много ел, чай пил, заваривал полпачки,
Собачку часто бил, еды ей не давая никогда.

Собачка, как песец, жила на хлебе вольном,
Здесь леммингов, или, что тоже, мышки тундровой
тьма тьмущая, собачка та была вполне довольна,
и между делом хрумкала тех мышек с головой.

Собачку полюбили мы побольше, чем Ивана,
и каждый её баловал и чем-то угощал,
она служила Ване бескорыстно, без обмана,
а он за это ей мозги ногами прочищал.

Июня день шестой я не забуду точно,
нельзя считать, что в тундре было, как, в раю.
Забыли мы сковороду на пункте не нарочно,
я вызвался пройтись туда на голову свою.

Нам сковородка жить безбедно помогала,
муки возили мы с собой почти мешок.
Купили в Мурмашах муку, пять килограммов сала.
Замесим тесто и потом разводим костерок.

Хвалиться и выдумывать не очень я ретивый,
здесь даже не подумал я немножечко приврать.
Идею подал я Шкуратову, а он же милостиво
нам разрешил на рынке всё это покупать.

Я долго был тогда в большом авторитете,
почёт приходит иногда через живот.
Немножечко зашкалило по весу и по смете,
зато всяк оценил, когда блин сунул в рот.

Погода в тундре в день менялась по три раза.
Светило солнце, я схватил ружьё и пошагал.
Прошёл я километров пять, наверное от базы,
погода резко изменилась, снег повалил за валом вал.

Тогда-то я почувствовал страх за свою шкуру,
ведь бури снежные там кратно шли трём дням.
Тревожился и думал, к чему пустился сдуру
в такое путешествие по кочкам да камням.

До сковородки той осталось с километр,
и азимут я взял, и чувствовал рельеф.
Туда мне помогал идти попутный ветер,
шагал и уговаривал себя, иди,иди, не дрейфь

На небольшом холме, у самой пирамиды
злосчастную сковороду наощупь я нашёл.
Тут охватили меня даже радости флюиды,
обратно я по азимуту уж против ветра шёл.

В лицо нёс ветер снег густой, обильный, липкий,
 и в метрах уж пяти не видел я тропы,
а в голове играли реквием мне скрипки,
я шёл, как шли когда-то питекантропы.

То шёл, то перекатывался, будто россомаха,
сначала под уклон, по снегу меж камней,
вкруг озера, потом в подъём, боялся дать я маху,
в такой буран легко уйти в страну теней.

И вдруг почувствовал, товарищи здесь близко,
по азимуту шёл ведь, по времени сверял,
наверно, суп из куропаток едят из общей миски,
а мне никак нельзя было устраивать привал.

Пока пурга не кончилась, пришлось ходить по кругу,
терпеть и не ложиться , чтоб не уснуть навек.
Я вспоминал о матери, я вспоминал подругу.
Наш организм могучий, вынослив человек.

Часов пятнадцать прошагал, и вдруг окно открылось.
Пурга внезапно кончилась и горизонт синел.
А метрах в шестистах палатка проявилась,
от счастия такого я чуть не обалдел.

Как лось, откуда прыть взялась, помчался я к палатке,
прошли почти что сутки, и вот я тут как тут.
Товарищи не спали, Шкуратов буркнул кратко:
"Мы по блинам соскучились, все сковородку ждут".
       
Второй июля день- день моего рожденья-
решили мы отметить и отдохнуть чуть-чуть.
Ушёл с десяткой Лёха, и не было сомненья,
преодолеет к магазину совсем не близкий путь.

Посёлок с магазином тот был Восточной Лицей,
на Баренцовом море, на самом берегу.
В посёлок Лёха наш летел на крыльях, птицей,
скользил , как на коньках, на ледяном снегу.

Десятку там потратил Лёха с толком, с головою,
три взял бутылки водки, триста грамм конфет.
поставлен перед выбором, с задачей непростою
наш Лёха справился, достойный дал ответ.

Шёл Лёха в Лицу, мы же шли к продбазе,
где нас продукты ждали, стало быть, обед.
Пришли, а базы нет, попалась на пути заразе,
какой-то россомахе, померк для нас весь белый свет.

Медведь в миниатюре и в одиночку рыщет,
с оленем справится , с добычею большой,
Всё то, что можно съесть, по запаху отыщет,
Ужасно прековарный зверь и с умной головой.

От базы той остались лишь редкие крупицы,
в буквальном смысле, риса, ещё каких-то круп,
конечно, всё мгновенно расклёвывали птицы,
так в день рожденья жребий наш оказался крут.

Вот, наконец, пришёл наш долгожданный Лёха,
принёс закусочки на всех, те триста грамм конфет.
Потом узнал он про грабёж, и стало ему плохо,
глотая километры, он думал только про обед.

       Закончился к тому же срок найма у Ивана,
в честь выпивки просрочил он уже два целых дня.
Достал злосчастный Лёха три бутылки из кармана,
пустили водочку по кругу, начав, естественно, с меня.

Кошмар тайги и тундры, комарики с мошкою,
и людям муки облегчал лишь диметил-фтолат.
Оленям же в Июле комар не даст покоя,
поэтому Иван с оленями готовился на старт.

Тогда мы без закуски сильно захмелели,
Владимир свет Шкуратов не был молодцом.
Не проследил, чтоб мы не сильно обалдели,
хотя был бригадиром, а по возрасту отцом.

Два дня мы отсыпались, в чувство приходили..
пришли в себя, оленей не было, как нет,
Ивана, всё ж, мы недостаточно ценили,
 он пол-оленя нам оставил на обед.

Пришло к нам просветленье, осознанье,
что Лёха правильно купил лишь огненной воды,
саам благодарил нас за вниманье,
оставив на полмесяца нам мяса для еды.

Ивана очень часто добром мы вспоминали,
за ним мы были, как за каменной стеной.
Мы суп из куропаток каждый день съедали,
Штук шесть Ивану, остальным же по одной.

И груз тяжёлый на себе мы не таскали,
хотя при сытом животе и груз -то нипочём,
Нам бригадир сказал, не то переживали,
и на работу пошагал с пузцом и бодрячком.

 Полмесяца мы с мясом работали нормально,
и каждый груз тащил под сорок килограмм.
Для молодых на свежем воздухе реально,
 шагали бодро по болотам да холмам.
 
Свои, к примеру, вещи я таскал, ещё палатку,
штатив с теодолитом, седловину для него,
оленью шкуру, спальник, мелкие манатки.
Все похудели через месяц аж до скелета своего.

В калории Шкуратов живот свой переплавил,
и щёки,подбородок, глаза сидят внутри,
озлобился чуть-чуть, всем клизмы чаще ставил,
меня предупреждал всё, под ноги смотри.

И объяснял, что за меня , мол. не боится,
дрожит за дорогой и хрупкий аппарат.
И я ответил, что ж, не буду торопиться,
дороже аппарат зарплаты в десять крат.

Мы шли, у каждого был нимб, как у святого,
и неумолчный комариный гуд в ушах.
Вот от мошки ни гуда, ни сияния такого,
обкусывала подло,тайно ноги в сапогах.

И после перехода долго все не спали,
расчёсывали ноги до крови не раз.
Потом портянки диметил-фтолатом пропитали,
 и угодили гнусу мы не в бровь, а прямо в глаз.

Мы находились у большого озера, когда ушли олени,
Чилияврмана у саамов называется оно,
вот это озеро нам помогло при этой перемене.
Всё так, как раньше было запланировано, но,

Вокруг озёр нас грабила, наверно, россомаха,
и в результате, из пяти лишились мы трёх баз.
Мы недодумали, мы с россомахой дали маху,
в безлюдье потеряли продовольственный запас.

Напрасно мы надеялись на Когана вначале,
он должен прилететь и контролировать ход дел.
Дожди шли по три дня, мы поняли, едва ли
он прилетит, есть отговорка, почему не прилетел.

О грабежах средь бела дня, конечно, он не знал же,
и если прилетел бы, взял только б сухарей,
про Когана решили не вспоминать мы даже,
про лодку надувную вспомнили, и стало веселей.

Когда продукты разгружали, выбросили лодку
на берегу, к воде поближе, у больших камней.
Шкуратов выдал:" поступал я в мореходку,
теперь я буду боцман и никаких гвоздей."

Себе в гребцы он взял, конечно, Лёху,
встречали оба в Ленинграде каждую весну.
Они уселись в лодку, что и для нас неплохо,
на леске позади Шкуратов волочил блесну.

А мы с рабочим берегом пошли, пешочком,
и вещи личные мы взяли лишь с собой,
сквозь карликовые деревца, по камушкам, по кочкам,
на теле плащ- палатки и нимб из комаров над головой.

На мне ружьё висело дробовое,
на всякий случай, вдруг кто попадёт,
для курапаток четырёх ружьишко роковое,
два выстрела на взлёте прервало их полёт.

Приободрённые таким большим успехом,
пришли мы к пункту на командной высоте,
а через час пришли туда морпехи,
с кумжой Шкуратов, Лёха со щукой на плече.

И каждый занялся привычным делом сразу,
палатку ставить ринулись, рабочий на костёр.
С тоской смотрели на растерзанную базу,
враг был безжалостен, коварен и хитёр.

Мы в этот раз хлебали суп из куропаток,
не жирно, но жить можно и с этою едой,
Шкуратов был, как и всегда, предельно краток,
пойдём, сказал, и я теодолит понёс с собой.

Теодолит-прибор, который предназначен
для измерения точного углов.
Отсчёты до секунд, а с оптикой прозрачной
увидишь фразу в километре, будь здоров.

Программу измерения углов мы быстро открутили.
В два раза дольше шёл подготовительный этап.
там, кроме геопункта, ещё два пункта были
хоть пункты архиважные, оформлены тяп-ляп.

Ориентирные, так назывались эти пункты,
на них определялись дирекционные углы,
метровые столбы с окопкою на грунте ,
давали пункты эти направление стрельбы.

Как правило, строители с Украины там были,
да с западной, на сдельщине, активные хохлы.
Они, как муравьи , за деньги молотили,
но недооценили эти важные углы.
       
Мы эти пункты тайные бригадой всей искали,
вышагивали иногда часами напролёт.
И куропаток пострелять ружьё с собой таскали,
частенько прерывая быстрый их полёт.

 И как-то раз я,в поисках шагая,
увидел метрах в десяти, проворного зверька,
меня заметил он, и, птицею взлетая,
 исчез, похож был на пушистого хорька.

Воровку россомаху мы ни разу не встречали,
Быть может, россомахой был снежный человек
но мы его в местах тех ни разу не видали,
наверное, ушёл туда, где не растаял снег.

В длину Чилияврмана протянулось далеко,
идти вдоль берега часа четыре быстрым шагом,
раз в пять поменьше в ширину, и если с рюкзаком,
час отшагаешь по камням и по оврагам.

Вода- чудесная субстанция природы,
в том озере вода- кристаллики живые.
в которых информация за прошлые все годы,
и зашифрованы ответы на вопросы непростые.

А нам не до воды, работали мы сдельно,
в окрестностях там было, наверно, пунктов пять.
Мы с Лёхой в лодке плыли, Шкуратов же отдельно
решил с рабочим вместе ноги подразмять.

На вёслах я сидел, а Лёха за блесною
на лодке сзади сидя, всё время наблюдал.
Вдруг лодка дёрнулась, и с силою большою
блесну схватило что-то, я леску подвязал.

Вдвоём за леску крепкую мы с Лёхою тянули,
как будто бы корягой схватило за блесну,
но оказалась щука, иы бортом черпанули.
Неловкое движение, пошли бы мы ко дну.

Вода-то там холодная, плюс пять или четыре,
и глубина приличная, быть может, метров пять,
в той щуке весу было, как в двухпудовой гире.
И поняли мы с Лёхой, её нам не поднять.

Решили, что же, пусть поплавает с блесною,
я что есть силы грёб, чтоб щуку измотать.
Хоть трудно, но приятно плыть с добычею такою.
Осталось только поскорее щуку с берега достать.

На берегу нас, между прочим, ждали,
а щука, видно, крепко зацепилась за блесну.
Мы леску осторожненько Шкуратову отдали,
он оступился вдруг и рухнул в набежавшую волну.

Но леску крепко он держал, хотя промок до нитки,
на берег щуку вытащили и Шкуратова при ней.
Не бросил леску бы Шкуратов и под пыткой,
и благодарные , мы бросились разжечь костёр скорей.

Костёр тогда мы разожгли не слишком скоро,
там тундра, а не лес с деревьями вокруг.
Всё мокрое содрал Шкуратов без разбора,
и туча комаров до пяток всё тело облепила вдруг.

Сорвали с Лёхой мы родные плащ- палатки
и обернули ими бригадира с головой,
а комары бедняге впивались даже в пятки.
Но вытерпел все муки Шкуратов волевой.

Но вот всё кончилось, костёр уже пылает,
Шкуратов держит зад свой близко от огня.
Рабочий щуку нашу, несчастную, терзает,
всё хорошо, но у штанов затлела вдруг мотня.

Водой, естественно, мотню мы проливали,
но всё ж большая дырка вату проточила.
Не без усилий смех мы подлый подавляли,
Ведь у Шкуратова теперь в заду сквозило.

Но вот смех молчаливый прекратился,
настал момент, для всех полевиков желанный.
Обед готов, за ложку каждый ухватился,
чтобы насытить, наконец, желудок окаянный.

Лишь только сняли крышку у кастрюли,
загрохотали ложки, как барабанный бой.
вспорхнули куропатки и разлетелись пулей,
а лемминги-малютки умчались все гурьбой.

Тогда сказал Шкуратов, " можно удивиться,
но вы должны сдержать свой зверский аппетит,
а то так можно, невзначай, и подавиться,
к тому же, на всю жизнь схватить панкреотит."

Но гласу бригадирскому не вняли.
Кастрюля опустела через полторы минуты.
От сытости рабочий с Лёхой заикали,
наш бригадир наметил новые маршруты.

Но нам пришлось повременить с неделю.
Погода как-то резко внезапно изменилась,
Туман густейший и морось одолели.
Активность наша на время прекратилась.

В анабиоз впадали мы в своей палатке,
на шкурах в спальниках безропотно лежали.
И рыба далеко, не видно куропатки,
Болтали иногда, о ясных днях мечтали.

Мы о родных почти не вспоминали,
не проработали пока ещё и полсезона.
Сознанье так устроено, чтоб душу бы не рвали,
к тому ж у нас была свобода, а не зона.

Но вот туманное прошло оцепененье,
и щуку , и продукты все подъели.
Работу продолжать , в том не было сомнений,
решили все, от отдыха уже и обалдели.

Вокруг другого озера нас геопункты ждали.
Бабозером его саамы величали.
Два дня мы пили воду, но не паниковали,
в большом и круглом озере лососи обитали.

Резиновую лодку нам пришлось оставить,
не потянуть нам было эту тяжесть.
к своим вещам полцентнера добавить,
нам ни к чему была такая радость.

Без лодки мы немножко обнищали,
но главным делом, ведь, была у нас работа,
и райских кущей для нас не обещали,
работа сдельная, работа до седьмого пота.

Грустил давно у нас рабочий нечестивый,
там что-то между ног его давно болело.
Догадываясь, мы вели себя учтиво,
три месяца болезнь, наверно, тлела.

Глаза, как у коровы, полны были печали,
а нам смеяться было, право, не грешно,
Ждал, что на вертолёте на лечение отчалит,
а вертолёта нет и нет, и всем уж не смешно.

Подъели всё тогда мы до последней корки,
а на голодного ловца зверь,как известно, не бежит.
Все блёсна кончились, ни рыбы, ни икорки,
ни гусь, ни куропатка, никто к нам не летит.

Пять дней мы ни кусочка в рот не брали,
Грибы, морошка, это ж не еда.
По макаронам, по сухарикам скучали,
Решили за продуктами идти, вопрос один, куда.

И карты на вопрос, частично, отвечали,
на юге был отмечен небольшой аэродром.
Так получилось, мы с рабочим пошагали,
в надежде встретить там метеостанцию и дом.

Мы повыносливее оказались Лёхи и Володи,
Я лыжник был, а Костя лес валил не так давно,
вёрст пятьдесят прошли, и даже больше вроде,
аэродром нашли и небольшой сарайчик,но

там из продуктов оказалась одна головка лука,
но от сарая шла, зато, широкая тропа.
Прошли мы километров пять по ней без звука,
увидели , что будет нам там хлеб или крупа.

Метеостанция раскинулась печально, одиноко
на самом пике небольшой, заросшей чуть горы.
Ветряк гудел, повёрнутый к востоку.
Мы подошли, как будто вылезли внезапно из норы.

Вела дорожка от забора прямо к дому.
Из дома вышел бородатый мужичок,
увидев, что готовы были мы впасть в кому,
мужчина опустил к ноге дробовичок.

.Про наши тяготы мы вкратце рассказали,
о том, что нас товарищи нетерпеливо ждут,
в избе мы, как бароны, на постели ночевали,
и, засыпая, думали, а что же нам дадут.

Нежданное нам счастье привалило,
здесь смены ждали муж с женою уж давно,
и женщина нам понемножечку сложила
всего, что на полгода было им завезено.

И сухари, и крупы, хлеб, тушонка,
у нас же не было с собою ни гроша,
и чай, и кофе, сухофрукты, и сгущёнка,
отзывчивою оказалась женская душа.

 Метеорологи нас даже торопили,
ещё, мол, сутки с рюкзаками вам шагать,
перед уходом мы чайку ещё попили,
немного нашим оставалось голодать.

События в тот раз нечаянно совпали,
наш Коган всё же беспокойство ощущал,
когда с рабочим мы к палатке подбежали,
ревел там вертолёт, и Коган уж орал.

Рабочий сразу же собрался на леченье.
Мы получили писем штук по пять.
Для нас большое было б облегченье,
чтоб каждый Когану бы смог по морде дать.

Тогда он два мешка сухариков подкинул,
ни масла, ни тушонки, ни сгущёнки, ни сальца.
Приняв на борт рабочего и письма, нас покинул.
Оставил, правда, сеточку, чтобы ловить гольца.

Но надо должное отдать, нас сетка выручала.
Мы иногда гольца ловили в озёрах небольших.
Однако, сетку в озере поставить означало,
мильон укусов комариных на двоих.

Бесстрашно с Лёхой донага мы раздевались
и лезли в озеро, чтоб сетку растянуть.
Минут пятнадцать коченея, в озере купались,
 улов мы собирали так же и от укусов не могли уснуть.

Без Константина стало жить труднее,
и даже без Маруси той, что не давала целовать,
костёр он мог разжечь, пожалуй, всех быстрее.
Пришлось нам с Лёхой на себя, что делал он, принять.

При днях погожих мы трудились постоянно,
склонял нас к этому полярный летний день.
Был сон для наших тощих тел небесной манной,
и организмы через двое суток брали бюллютень.

Часов двенадцать спали, лишь при нужде вставали.
Потом срывались с места и снова в переход.
В дожди же суток по трое в палатке изнывали,
и, в основном, лишь о еде теснился мыслей хоровод.

И вот для нас Енозеро во всей красе предстало,
огромное и круглое, бог циркулем водил,
вкруг озера недели две бродили мы устало,
Шкуратов хоть зимою пил, но на работу лютый был.

За месяцем шёл месяц, лето пролетало,
уж август, и гусей несчастных линька подвела,
но мяса нам гусиного немного перепало,
гусям природа ноги очень быстрые дала.

Мы одного гуся однажды подстрелили.
Собачки, к сожаленью, не было у нас,
меня не умоляли, даже не просили,
Раздевшись, в воду лез ужу не в первый раз.

Гуся мы с супом проглотили, словно муху.
В нём было весу килограмма, может, три.
Часов на десять веселее стало брюху,
с сухариками мясо чудеса творит внутри.

Иные, кто и в тундре не были ни разу,
рассказывают байки, что рыба здесь кишит,
таким поверить можно ну разве что под газом,
вода от рыбы только лишь при нересте кипит.

А в остальное время рыба осторожна,
поэтому умерить надо рыбный аппетит.
Рубашкою лосося выловить несложно,
когда блесна вслед за рубашкою летит.

С душой кристальной люди рассказали,
те, кто метеорологами служили много лет,
что здесь не раз туристы группой пропадали.
На вертолёте рыскали, а их простыл и след.

Ведь, мы с продбазами нередко голодали,
случайно ль россомаха продукты сожрала.
Всё, ведь, предусмотреть получится едва-ли,
однако, главное, чтоб связь, конечно же, была.

.Но вот озёра кончились, южнее шли болота,
шагали по болоту мы километров по пять.
Тащить рюкзак в три пуда нелёгкая работа,
но всё ж потом туда тянуло всех опять.

Такая первозданная, чистейшая природа,
где встретишь куропаток, летящих из под ног.
Усталы, но довольны были после перехода,
такое только тундре дал наш всемогущий бог.

К последней нашей базе мы подошли все вместе.
У каждого в мозгах сидела, словно клин,
о россомахе мысль, но всё было на месте,
вздохнули с облегчением, не комом этот блин.

У нас и блёсна были здесь и пороху немного.
Все духом поокрепли, Шкуратов стал шутить.
На радостях заставил работать нас помногу.
И из ружья почаще мы начали палить.

И сразу куропатки в кастрюлю стали прыгать,
и щуки, и кумжа, и даже сам голец.
Наш строгий бригадир шутил, как поп расстрига,
и даже похвалил нас, вы каждый молодец.

Продукты все по рюкзакам мы распихали.
И груз у каждого потяжелел на целый пуд.
Продукты экономно мы распределяли,
пришлось нам умерять желудков наших зуд.

Мы штатно отработали оставшиеся пункты,
и вышли в заданное место на аэродром.
У нас уж мёрзли ноги, резина, ведь, не унты.
Мы заняли тот самый, с луковицей дом.

Тот дом и домом то нельзя назвать, пожалуй,
но и сараем тоже, в нём печечка была.
И через два часа в ней огонёчек алый
уже пылал, и вот избушка немного ожила.

Мы в той избушечке прожили две недели,
На пункты сводки делали, расходовали дробь.
Боялись мы, что Когана опередят метели,
и ждали, что за фортель выкинет такая вот особь.

В конце второй недели фортель выкинул наш Лёха,
Дробь кончилась, и порох решил он вдруг поджечь.
Не ждали мы, что наше поле закончится так плохо,
На юного Алёшеньку злой рок опустит меч.

Алёшка на пенёк насыпал слоем порох,
и спичку бросил, та погасла от ветра по пути.
Тут вытащил из коробка он спичек целый ворох,
и наклонился, чтобы спичку поближе поднести.

Огнём взорвался порох, поглотив Алёшу,
и кожу на лице, и волосы нещадно опалив.
Придумать трудно, что же сделать можно плоше.
Лицо красивого парнишки в маску превратив.

Мучительно для Лёхи сутки те тянулись,
но вот на вертолёте наш Коган прилетел.
На место дъявольское все мы оглянулись,
когда в отрыве вертолёт натужно заревел.

Доставили мы Лёху в госпиталь портовый,
недели две ожоги заживали на лице.
Мы, ожидая Лёху , слонялись по столовым
и налегали на борщи, яичницы, мясце.

И, оглядев Шкуратова в конце второй недели,
ему сказал,"не верю я, что ты недоедал",
и он ответил, " мы с тобой изрядно растолстели,
из-за спины теперь увидишь щёк овал."

А тут Алёша вышел, худой был, как и прежде,
Страдал душою сильно, о милой вспоминал.
Неделю пили вместе, он обретал надежду,
но в зеркало частенько себя обозревал.

Обрёл лицо тогда он обожжённого танкиста,
но понемножечку к лицу такому привыкал.
Сначала был мрачнее графа Монте-Кристо,
но молодость взяла своё, он улыбаться стал.

А тут из Питера приехала прелестная девица,
и целовала Лёху в губы, в нос, и в рот.
Напился сразу он, как будто бы, живой водицы,
и, как и прежде, стал наш Лёха обормот.

В Архангельской губернии есть городишко малый,
Вельск называется , шумит тайга вокруг,
Шкуратову и Лёхе там работу снова дали,
и Костя ехал, тот, что пострадал из-за подруг.

Я возвращался на учёбу в вуз столичный,
Семестр учебный начался полмесяца назад.
И гонорар я получил потом вполне приличный,
побольше тех, кто получали вузовский оклад.