Дэнилидиса - непутевый герой. Глава 8

Глава 8.

- Ну что ж. – Начал Гириос, усаживаясь за свой рабочий стол. – Рассказывайте, почтенные.
Я опять находился в кабинете начальника гарнизона, сидя на неудобном жестком стуле и маясь последствиями тяжелых физических нагрузок в нетрезвом состоянии. Пол-лица с левой стороны разбарабанило будь здоров, вся скула заплыла сливовым содранным месивом, а тело болело каждой одеревенелой клеточкой.
Справа от меня, на таком же издевательском стуле ерзал Гримир, который Жаркий Горн, слева – немного понурые Дрольд и Торгвин.
За нашими спинами выстроился своеобразный почетный караул из пяти-шести человек, среди которых были Лангедок с Рейнаром. Был там также массивный и широкий, словно матерый медведь, седовласый воин, чье хмурое лицо пересекал рванный широкий шрам.
- А что тут скажешь-то, Гириос? – Тоскливо прогудел Гримир. – Сидели себе тихо-мирно, никого не трогали. Пива пару кружечек пропустили…
- Знаю я твою «пару». – Фыркнул начальник гарнизона. – Если только бочонков… На каждого.
- Гириос! – Оскорбительно возмущенно протянул Гримир, всем своим видом показывая искреннюю обиду.
- Тихо! – оборвал его Гириос. – Я не собираюсь тут нянькаться с вами! Четыре трупа! Трое покалеченных! Это так ты сидишь тихо-мирно?! Я тебе за твои посиделки карцер на пару годков обеспечу! Чтобы понял, как сидеть… Тихо да мирно.
- Но они ж первые начали… - Подал голос Дрольд.
- Они начали, вы продолжили. – Зло бросил Гириос.
 - Вот что! – Прихлопнув ладонями по столу, продолжал он. – Помещу-ка я вас под арест, чтоб не натворили еще чего. И чтоб не дали деру, пока я тут разгребать за вами буду, да разбираться – что к чему….
 - Но, Гириос! – Вновь возмутился Гримир. – У меня … эта… работа тута! Я ж не просто так приехал… Я ж… эта… караван сопровождаю… из Эрзехора. Меня ж Эрнак нанял. Из Гильдии. Я не могу в тюрьму!
 - Разберемся! – заверил Гириос. – А вы пока посидите, отдохнете. Подумаете над своим поведением…
- Но… - вновь начал было неугомонный гном.
 - Никаких «но»! – Разозлился начальник гарнизона. – Сдать оружие и личные вещи!
 - Оттомар! – кивком приказал он седовласому.
Все с таким же каменно-хмурым выражения лица, позвякивая при ходьбе кольчужными колечками, Оттомар обошел за спинками стульев и встал перед нами, глядя исподлобья.
 - Господа, сдайте ваше оружие. – Проговорил он не терпящим возражений хрипловатым голосом.
- Гириос… - сделал последнюю попытку Гримир, подаваясь вперед.
 - Молчать! – Припечатал Гириос. – Это не обсуждается!
Гном обиженно засопел, но подчинился. Встал, отстегнул ремень с топором и широким кинжалом, бросил его на пол. Его примеру последовали остальные, с такими же хмурыми лицами бросая своё оружие под ноги скалоподобному Оттомару. Я встал последним, но не из-за гордого духа неповиновения, а от того, что с трудом сдерживал ломающую дурноту в раскалывающейся от дикой боли голове.
Я медленно отстегнул пояс с ножнами, бросил его на дощатый пол и вопросительно взглянул на Гириоса.
 - Личные вещи. – Напомнил Оттомар и кивком подозвал ратника с раскрытым кожаным мешком.
Почему-то не хотелось перечить этому матерому ветерану. Не знаю уж почему. Может потому, что он тогда ворвался в таверну во главе десятка копейщиков и довольно недвусмысленно показал, что лучше уж последовать с ним, чем быть похожим на дуршлаг.
Ратник с мешком подходил к каждому из нас, и мы добросовестно бросали туда всю мелочь, что имелась в наличии – кошели, цепи, амулеты…
 - Перстень. – Сказал мне Оттомар. – Тоже.
Я машинально дернул золотой ободок у себя на пальце, а потом еще раз – посильнее… И понял, что не могу снять перстень! Он словно врос в мою фалангу!
Меня прошиб холодный пот, похмелье как рукой смахнуло. Я с ужасом в очередной раз уставился на свой палец и вспомнил всё, что говорили про перстень Бордвика. Одевший его, не расстанется с ним даже по собственной воле, пока жив… Особенно обнадеживала приписка – «пока жив»…
И про то, как перстень влияет на носящего его, тоже вспомнил. И про то, что притягивает он разного рода неприятности…
Я бросил дикий взгляд на Оттомара, однако его и тараном не прошибешь, он лишь взглядом поторопил меня – не мешкай, мол, а то помогу.
В надежде я посмотрел на Гириоса, но тот лишь опустил взгляд, всем видом показывая, что на его столе лежат очень важные бумаги, которые необходимо просмотреть именно сейчас. Я затравленно оглянулся, ища глазами Лангедока.
Граф стоял сзади, бросая напряженный взгляд то на меня, то на начальника гарнизона, я даже успел заметить проступившую на его лбу испарину и гулявшие желваки.
 - Я не могу… - хрипло проблеял я.
Нависший надо мной Оттомар, сдвинул над переносицей густые заросли бровей, стрельнув металлом из-под грозного прищура глаз.
- Руку! – требовательно рявкнул он.
Я машинально дернул правой рукой на источник звука, чувствуя, как моя кисть угодила в смертельно-болевой захват стальной клешни.
В следующий миг я чуть не заорал от боли, когда душка-Оттомар решил просто сорвать с моего пальца перстень, приложив немного своей звериной силы матерого ветерана.
Я почувствовал, как напряглось его тело для следующего рывка, в который он наверняка вложит намного больше силы. А терять свой палец вот здесь и сейчас мне совершенно не хотелось…
Гнев, пополам со страхом накрыл меня горячей багровой волной. По-моему я тогда даже потерял способность здраво мыслить и вообще соображать….
Я что-то дико заверещал, левой рукой хватая склонившегося надо мной Оттомара за загривок и отшвыривая того в сторону. Я увидел неподдельное изумление в его расширившихся глазах, когда он пролетал мимо, но всё-таки он не отпустил мою десницу, а умудрился даже еще и дернуть, увлекая за собой.
Мы грохнулись по разные стороны от опрокинувшегося стула, задев сидящего слева Гримира.
Я тут же подскочил, ослепленный ужасом и гневом одновременно. Я уже не контролировал себя, будто одержимый демонами.
- Стойте! – Услышал я надрыв Лангедока и заметив рванувшуюся к нам тень.
Но было поздно, я уже не отдавал отчет в своих действиях, я сам с удивлением наблюдал за тем, что вытворяет моё тело. А я тем временем бросился на обалдевшего стражника, что всё еще держал перед собой раскрытый мешок с конфискатом. Я схватил его за грудки, рванул резко вниз, одновременно всаживая коленом в солнечное сплетение, развернулся навстречу второму – тот набегал с копьем наперевес.
Я пропустил свистнувший наконечник за спину, зажимая древко между рукой и левым боком и хватая ратника за шею. Однако тот показал, что не лыком шит и дважды коротко саданул мне с левой руки по ребрам. Я скрючился от боли, дергая копьё на себя и вниз, пытаясь одновременно пнуть противника по ноге.
Мы покатились по полу, вырывая друг у друга копье и друг друга же колошматя что есть силы. В какой-то момент мне удалось извернуться и пнуть противника в пах.
Я подскочил, торжествующе вздымая копье и …. успел заметить лишь несущийся в глаза кулак хмурого Оттомара.
Дальше – звон, темнота и рассыпчатый рой мелких белых звездчатых снежинок.

Я очнулся от того, что в мозгу больно свербело: «С этим надо что-то делать… С этим надо что-то делать…».
Под «этим» я понимал ситуацию, в которой оказался – за последние несколько дней я дрался больше, чем за последние несколько лет до этого и почти столько же раз меня чуть не убили.
Я понимаю, конечно, что «почти» не считается, но и того, что мне досталось было уж слишком. Ни дня не прошло с тех пор, как я попал сюда, чтобы я не ходил, внутренне сжавшись в тугой комок нервов, ожидая на каждом шагу очередной смертельной заварушки для себя любимого.
 - Илидис! - участливо прогудело над головой…
Я поморщился от боли, что причиняли мне звуки, врывающиеся в черепную коробку, и открыл глаза. В мутной пелене проступили очертания знакомого лица, что склонилось надо мной. Гримир. Ну как же.
От этого гномьего типа исходили прямо-таки видимые и осязаемые волны везденососувательства. У меня сложилось стойкое ощущение, что теперь этот гном станет неотъемлемой частью цепочки цветных картинок, что будет подбрасывать мне этот мир – словно наклейка на очках.
- Илидис! Дружище! – счастливо заорал Гримир, немилосердно тряся меня за плечи. – Очнулся! Ну хвала Молоту!
Всё также страдая от жуткой головной боли и подавляя рвотные позывы, я сел. Насколько я мог заметить, мы находились в тюремной камере. Мрачной, каменной, грязной тюремной камере – с грубо сколоченными лежаками и решетками на окнах.
 - Да уж, видок у тебя тот еще. – Продолжал упорствовать в словоблудии Гримир. – Словно на тролличей свадьбе погулял.
Я дотронулся до своего многострадального лица и скривился от боли, левая сторона нехило так опухла и, казалось, что весила больше, чем вся остальная голова.
Плюс ко всему я зарос, словно металлической стружкой скребучей щетиной и не мылся и не менял одежды несколько дней – и это при том, что всё это время я вел довольно активный образ жизни.
Уж не знаю, как книжные герои сохраняли чистоту тела и свежесть запахов, умудряясь неделями не вылезать из седла и ни разу за это время не помыться, но я точно не они.
От меня воняло так, что не пустили бы даже в загон к хрякам переночевать, приди мне в голову такая блажь.
Мне стало настолько противно от осознания собственной грязности, что невольно испустил горький стон.
 - Болит? – с участием спросил Дрольд, расположившийся на противоположном топчане.
 - Сам как думаешь? – зло бросил я. – Болит… Но больше внутри.
 - Что? Ребро? – поинтересовался Гримир. – Неприятно, по себе знаю. Тебе главное сейчас меньше двигаться. Ты ж себя смотрю, вообще не жалеешь. В драке словно щит башку свою суешь. Кто ж так делает?
 - Да отстань ты от парня. – Вмешался Дрольд. – Не о той боли речь.
 - Ааа…. – протянул гном, словно понял. Хотя было ясно, что ни хрена он не понял. – Ну, тогда да. Ладно…
Я попытался встать, но, почувствовав, как издевательски во все стороны качнулся мир, повалился обратно на жесткие неструганные доски. Под закрытыми глазами всё крутилось и вертелось с бешеной скоростью, к горлу подступил упругий тошнотворный ком.
Чтобы тут же не вырвало, я вновь порывисто сел и открыл глаза.
Боже! Как же мне было хреново. Очередное сильное сотрясение непутевого головного мозга непутевого героя.
- Вода…. Есть? - сипло выдавил я из себя, чувствуя во рту металлический привкус горечи.
 - Щас! – заверил Гримир. – Щас будет.
Гном подскочил, исчез из поля моего зрения, тут же послышался плеск воды. В следующую секунду у моего носа услужливо покачивался, роняя крупные капли, огромный потемневший деревянный ковш, до верху наполненный мутноватой, но желанной живительной жидкостью.
Хоть и драла горло немилосердная жажда, но я едва смог осилить треть ковша. Отдышавшись, я повалился обратно на шконку, прислушиваясь к внутренним ощущениям и с удивлением замечая, что стало немного получше, во всяком случае, было уже не так муторно, и я мог спокойно полежать с закрытыми глазами, не боясь выблевать на себя переваренное содержимое собственного желудка.
Неразлучная троица друзей-приятелей еще долгое время что-то обсуждала, переругивалась, смеялась. Порой пытались и меня втянуть в свои незатейливые диспуты, но я лишь отмахивался, а затем и вовсе провалился в тяжелое мозгодробильное забытье.
Когда я вынырнул обратно в вонючее пространство тюремной камеры, то обнаружил, что за зарешеченными окнами уже вовсю светит солнце и изредка чирикают птички, которым не ведомы никакие условности, что несет с собою цивилизация – вроде границ, стен и решеток на окнах.
 - Ну что? – встретил моё пробуждение оптимистичный рёв Гримира. – Есть хошш?
Потрепанно-взлохмаченный, но лучащийся оптимизмом гном сидел на колченогом стульчаке и, как ни в чем не бывало, уплетал из миски какую-то тягучую бодягу.
- Ага, поешь Илидис! – подхватил из дальнего угла Торгвин. – Жратва хоть и не трактирная, но ничё – есть можно.
Как ни странно, но чувствовал я себя вполне сносно, даже испытывал легкое чувство голода. Что было очень даже странно, учитывая моё недавнее состояние, состоявшее из постоянных пьянок, побоев и непрекращающегося стресса.
Но сильнее голода намекал о себе переполненный кишечник. Не помогал даже полный покой – шлаков накопилось уйма.
Я затравленно осмотрелся, чувствуя, как в животе бушует уже даже не ураган, а целый мега циклон.
Вот тебе и геройские похождения. Блин, как неудобно….
 - Ты чего, дружище? – спросил Гримир, явно заметив мои метания.
 - Чего-чего. – Зло буркнул я. – Боюсь, аппетит вам испортить. А еще больше обделаться боюсь… Так что даже и не знаю, что лучше.
 - Всего то? – фыркнул Гримир. – Не стесняйся, здесь все свои. Вона – дырка. – Ткнул он ложкой в дальний темный угол. – Не боись, мы не из брезгливых. Сами ужо сходили, пока ты тут дрых.
- Окей. – Коротко поблагодарил я и пулей метнулся в указанном направлении.
Описывать отхожее место тюремной камеры я не вижу смысла. Максимально быстро справив свои нужды и подтеревшись оторванным лоскутом плаща, я с великим облегчением вернулся обратно на топчан, с благодарностью принимая миску какого-то дурно пахнущего подобия похлебки.
- Ну и что слышно? – спросил я после некоторого молчания, пытаясь не представлять из чего всё-таки сварганено то, что я потребляю в качестве пищи.
 - А что тут услышишь? – развел руками Дрольд. – Пока решают, чё с нами делать. Гириос, вона, расследование проводит. Разбойнички, которых мы помяли малость, в лазарете отлеживаются. Одного из них, кстати, Илидис, ты мечом проткнул. Да он жив, зараза, остался.
- Да? – деланно удивился я, чувствуя, что холодею от воспоминаний прошедшей ночи. На душе стало донельзя гаденько и противно.
- Ну! – поддакнул Гримир. – Транд Шкуродер, та еще сволочь. Сколько раз мечтал ему ухмылочку его гаденькую сбрить. Да всё повода не было.
 - А вообще, - продолжал он, шумно глотнув воды из потемневшего от плесени ведра. – Почти все нам благодарны и сочувствуют. Пэрри со своими дружками всех уже достал, да всё прижучить его не могли. Да оно и понятно – покровитель у него имелся, которому он нужен был. Все грязные делишки Пэрри для него проворачивал. Почти все знали, да вот доказать никак не могли.
 - А почему – «был»? – Тупо спросил я.
 - Не, ну он как бы и есть еще. – Начал пояснять Гримир. – Да вот только Пэрри Задиры самого нету.
 - А… - открыл было я свой рот и тут же до меня дошло. – Так мы его тоже пригрохнули?
 - Ага! – довольно хохотнул Гримир. – Мы, а точнее – Торгвин. Перестарался малость, слишком уж сильно он его по голове приложил
- Ну как получилось. – Наигранно виновато вздохнул Торгвин. – Верещал уж слишком громко, аж голова разболелась. Ну вот и пришлося его маненько охолонить.
- Да уж – маненько. – Подколол приятеля Гримир. – Ты ж по-другому не могёшь. А ежели б не охолонил вовремя, то Пэрри б тебе ножичек б под ребро сунуть успел бы.
 - Да ладно. – Легкомысленно отмахнулся Торгвин. – Там-то ножичек был – капустки порезать…
 - Если капустка размером с быка, то да. – Смеясь встрял Дрольд.
До меня, как всегда с большим опозданием, начало доходить осознание степени риска и опасности, которая висела надо мной, и мне стало вообще дурно.
 - Так что с нами-то будет? – Как можно более уверенно спросил я, подавляя дрожь в своем голосе.
 - Да нормально будет. – Уверенно отозвался Дрольд. – Помурыжат денек-другой, да и выпустят. Ну мож, штраф какой заплатим там или еще че-нибудь….
 - Ага! – Хохотнул Гримир. – Че-нибудь, это чё? Розгами вдоль спины на площади? Али на месячишко-другой камни тесать?
- Тебе б поржать всё. – Насупился Дрольд. – Краст сказал, что Гириос, в принципе на нашей стороне и ничего против нас не имеет….
- Да уж – фыркнул Гримир. – Краст твой, тот еще информатор. Тюремщик, елы-палы.
- Это его отрядили нас стеречь. Никакой он не тюремщик. – Обижено прогудел Дрольд.
- Так всё же. – Встрял я. – Когда уже решат чего-нибудь? А то помыться хочется…. Да и мутит чего-то, башка гудит.
- Ну уж тута ничего удивительного. – Посочувствовал Гримир. – Как она у тебя вообще не оторвалась еще. Столько ж понаполучать.
Тоже мне, Тереза - мать. Пытаясь хоть как-то развеять тучи в своей душе, я стал мереть камеру шагами, заглядывая во все углы, пытаясь понять предназначение вбитых в стену проржавевших железных колец. Да и вообще – ненужной мелкой суетой пытался заглушить в себе подленький страх.
В тревожном ожидании, по крайней мере, с моей стороны, день просвистел бронебойной пулей, задев по касательной мозги.
Когда за окном стемнело и в камере ощутимо похолодало, с ужасным скрипом отворилась дверь, и в сопровождении двух стражников нас почтил своим присутствием сам начальник гарнизона. По взлохмаченным волосам и запавшим воспаленным глазам было ясно, что за прошедшие сутки Гириос вряд ли спокойно присел хотя бы на пять минут.
- Гириос…. – начал было Гримир, вставая и разводя в стороны руки, словно намереваясь того обнять.
 - Помолчи. – Резко оборвал гнома Гириос. – Присядь.
Гримир обескуражено подчинился, плюхнувшись обратно на лежак.
 - Присядь и послушай. – Повторил Гириос, также присаживаясь на край колченого табурета, с грациозным достоинством отведя в стороны полы плаща.
 - Вот, что. – Продолжил он. – Ваша великолепная четверка, устроившая вчера вечером кровавую резню на постоялом дворе «Дубовые листья», самым грубым и циничным образом нарушила четыре Чрезвычайных Указа Порубежска. Да, как раз по одному на каждого.
Гириос бледно усмехнулся.
 - И, руководствуясь Буквой Закона, я просто вынужден покарать вас со всей строгостью.
Повисла напряженная пауза, я почувствовал, как сердце превратилось в маленький холодный комочек и рухнуло куда-то на самое дно желудка.
 - Вас троих, - Гириос устало махнул рукой в сторону гномов и Дрольда, - на Сваальд, в рудники. А тебя, Илидис…
Я невольно перестал дышать, наткнувшись на холодный, ничего не выражающий взгляд.
 - А тебя… По всей строгости Закона я обязан повесить.
Что-то взорвалось в моей голове, лишив слуха и зрения. Пусть и на мгновения, но было неприятно. Хорошо еще, что я сидел.
 - Да что за ядрено корневище?! – Вспыхнул Торгвин. – По-твоему, мы должны были дать себя зарезать, как свиней?!
 - Тихо! – Повысил голос Гириос, резко поднимаясь. Стражники за его спиной придвинулись ближе, держа копья наготове – во избежание эксцесса.
Столько было силы и власти в этом выкрике, что троица невольно подалась назад, даже не думая перечить. Что до меня – так я всё еще пребывал в ступорном параличе, слабо осознавая, куда бежать, что делать и кто, в конце концов, виноват.
 - Я сказал – это по Букве Закона. – С нажимом сказал Гириос. – Однако, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, как то: вынужденная самооборона, готовность с самого начала к мирным переговорам, численный перевес на стороне нападавших, неприкрытая вооруженная агрессия с их же стороны принуждают меня прибегнуть к Духу Закона в рассмотрении данного инцидента.
Я ошалело посмотрел на того, кто сейчас для меня олицетворял судью, адвоката и палача в одном лице, который, вновь сделав короткую паузу, продолжал:
 - Проведя доскональное расследование и выслушав всех свидетелей, полномочная коллегия постановила. – Тут его голос стал выше и обрел металл: - Дрольда, сына Креольфа, Гримира Тортсвейна, Торгвина Эрдсвайна! За учиненные беспорядки на постоялом дворе «Дубовые листья» - изгнать из города Порубежск сроком на год!
Гримир тихо охнул, не веря своим ушам. Однако приговор еще не был произнесен до конца:
 - Дэнилидиса Погибель Бордвика! – Казалось, что из горла начальника гарнизона изливался металл, обращаясь в слова, что гулко падали на каменный пол – За выше озвученные же беспорядки, приговаривается к пятнадцати плетям на центральной площади, выплате штрафа в казну города в размере половины Имперского Золотого и изгнанием из города Порубежск сроком на один год!
Вы знаете, в тот миг для меня было «что в лоб, что по лбу». Скажи мне тогда, что меня вывалят в смоле, облепят конфетти и напялят на голову стринги, чтобы потом провести по городу с отрубанием впоследствии пальцев ног на главной площади, я бы воспринял это всё с той же тупой отчужденностью и ворчаньем в желудке чего-то противно-холодного.
- Ну это уж совсем ни в какую каверну, Гириос! – возмущенно начал было Гримир.
 - Тихо! – Резко оборвал его Гириос. – Решение окончательное и обжалованию не подлежит!
Начальник гарнизона обернулся к поджидавшей страже и коротко бросил:
- Привести в исполнение.
Я смотрел не отрываясь, как, лязгая стальными сочленениями на поножах и бухая подкованными сапожищами, выставив копья, на меня надвигались двое дюжих стражников. Я решительно не мог пошевелиться, буквально примерзнув задницей к грубым доскам лежака.
 - Вставай уж… - Чуть виновато пробурчал один из стражников, кладя мне руку на плечо и настойчиво подталкивая. – Пошли…
Еле передвигая ватные ноги и, с содроганием ощущая струйки холодного пота на спине, я побрел к выходу, подталкиваемый сзади предупредительными стражниками.
Я шел словно в бреду, ничего не видя и не слыша. Темный сырой коридор слился в одно сплошное пятно, звуки единой волной вливались в мой мозг, минуя какие-то определенные фильтры, разделяющие и раскладывающие внешние шумы на голоса, лязг железа, шум дождя….
Меня буквально выволокли наружу под свежие струи прохладного ветра осени. Вокруг потихонечку уже собиралась толпа любопытствующих, глядя на меня с некоторым интересом, порой слышались вскрики ободрения, но и глумливых смешков тоже хватало.
Мы шли в сгущающихся влажных сумерках, путь нам освещали факелы и постепенно разгорающиеся ажурные уличные фонари. Народ хоть и присутствовал, но ажиотажа не наблюдалось – да и то понятно, скоро ночь, спать пора, на завтра сил набираться…
А может, это и была задумка Гириоса – привести приговор в исполнение именно сейчас, не медля? Провести, так сказать, процедуру тихо мирно, не привлекая всепоголовной огласке? Чёрт его знает! В то мгновение мне, чесслово, было не до раздумий.
Я почему-то прокручивал в голове картину телесных наказаний, практиковавшуюся в армии Царской России – «прогнать через строй». Как наяву видел окровавленные стальные прутья, со всей силы опускавшиеся на истерзанную, превращенную в кровавое месиво обнаженную спину… Глубокие борозды, отлетающие кусочки кожи и мяса….
Меня передернуло и захотелось завыть с тоски. Меня как-то еще не секли до этого ни плетьми, ни прутьями и что это такое, я представить не мог, а потому испытывал понятное смятение и беспокойство. Всё ж не на эшафот вели, и потому спокойствия обреченности не было.
Тем временем наша небольшая процессия по широкой ухоженной улице вышла к ярко освещенной арке, на верхней части которой красовалась хорошо видимая и читаемая надпись, составленная из огромных, добротно вытесанных букв.
Даже в тот миг я сумел поразиться тому, что стиль письма мне смутно знаком, словно смесь транслита и старославянского. И скопище букв складывается во вполне понятное и читаемое слово!
«ГЛАВНАЯ ПЛОЩАДЬ»
И чуть ниже и более мелким шрифтом:
«ЯРМАРКА»
За аркой открылось довольно обширное радиальное пространство, огороженное и буквально заставленное лотками, лоточками, палатками, срубами, домиками, будками… Однако и здесь ощущалась выправка – лотки и палатки стояли стройными рядами и делились на сектора, образуя импровизированные улочки и кварталы.
Пройдя еще парочку таких «кварталов», мы вышли на просторную круглую площадь, посреди которой возвышался помост с высоким столбом посередине, плахой и какой-то еще утварью. Вокруг помоста маялось десятка три человек, по периметру свободного пространства площади полукругом находилось несколько врытых в землю жердей с прикрепленными поверху факелами с рвущимися языками пламени.
Муть потихоньку отпустила и внутри осталось лишь ожидание, то ожидание, от которого крупной дробью колотит всё тело, выбивая дробь на зубах.
Наша процессия – стражник впереди, стражник позади и я посреди по скрипучим ступеням поднялась на помост. Меня подвели поближе к широкой отполированной скамье. Вслед за нами поднялся ражый детина с всклокоченной бородой и жесткими даже на вид волосами.
Последним к нам присоединился, кутавшийся в длинный плащ Гириос, хмуро глядящий перед собой прятавшимися в тень глазами.
Немногочисленная толпа приглушенно галдела, в первых рядах я разглядел всех своих новоприобретенных приятелей… Пока еще не друзей, но уже тех, с кем в этом чужом мире мне становится чуточку легче и теплей.
Начальник гарнизона прошел к краю помоста, устало поднимая руку, дожидаясь полной тишины.
 - Порубежцы! – внушительно произнес он, когда гомон утих.
 - Порубежцы! Сейчас, на ваших глазах свершится справедливый и беспристрастный суд Порубежска! Тот суд, которым мы гордимся исстари, со времен основания нашего славного города!
Последовала внушительная, вероятно подобающая такому моменту пауза. Собравшиеся на площади невольно притихли, вытягивая шеи, ловя каждое слово оратора и одновременно кутаясь в одежды, пытаясь защититься от вечерней промозглости набирающей силу осени.
 - Для нас! – Продолжил Гириос. – Для нас, жителей неспокойного Приграничья, для нас, чья сила духа и несгибаемый характер ковались в испытаниях, когда на кону стояло само наше существование. Своей кровью и горьким потом, напряжением всех сил, перенося самые страшные лишения и переживая самые черные дни….
Меня начинало трясти, не только от психического напряжения, но и от пробирающей до костей промозглой сырости. Голова немного прояснилась настолько, чтобы понять, что Гириос волнуется…. Волнуется и этой речью пытается доказать правильность своего решения…. Видать, кто-то пытался надавить на Начальника гарнизона и ничем не примечательная стычка в таверне задела интересы и всколыхнула определенных личностей из определенных слоев…. Ну вы понимаете, надеюсь, о чем я…
А Гириос меж тем продолжал…
 - ….и справедливый суд стал для нас той основой, на которой держится всё, что дорого нам: наша жизнь, наша честь, наш мир. И потому то, что вершится здесь – это и есть наша жизнь. Наша честь. Наш мир.
Вновь пауза. Пляшущие под порывами ветра с колючими иголочками усиливающейся мороси рваные языки пламени на мгновение беспощадно четко вырвали из темноты острый профиль изможденного лица Гириоса с чернильными провалами вместо глаз. И не смотря на моё расшатанное состояние, я вдруг щемяще-остро ощутил чудовищную усталость, что гнела Начальника гарнизона, который одновременно являлся и Верховным судьей и Министром Внутренних Дел и Главным Налоговиком и прочая, и прочая… И быть жестким и последовательным всегда и везде было сложнее всего. Наверно самым сложным во всех Вселенных.
 - И приговор, - закончил Гириос – вынесенный Дэнилидисе, прозванным Погибелью Бордвика, справедлив, окончателен и обжалованию не подлежит! Я сказал!
Толпа, словно очнувшись от гипнотического транса, глухо загомонила, сбиваясь поближе к помосту в ожидании обещанного представления.
Шкафоподобный детина с всклокоченной бородой не торопясь, деловито напялил на голову остроконечную шапку-маску палача, принял из рук угодливого служки устрашающего вида длинный кнут с массивной витой ручкой и принялся демонстративно размахивать им, примеряя под свой замах.
Колотившая меня дрожь буквально колошматила и выворачивала наружу и стражникам пришлось приложить кое-какое усилие, чтобы подвести меня к столбу, помочь разоблачиться по пояс и привязать к этому самому столбу – мокрому, потемневшему, потрескавшемуся.
Я уткнулся лбом во влажное дерево, задержав дыхание, слушая гулкие барабаны в своих висках.
 - Начинай. – Услышал я глухой голос Гириоса.
И буквально тут же мою спину обожгло резко-колючей болью. Я даже не успел ни испугаться, ни вскрикнуть. Буквально тут же обрушился второй удар. И еще, и еще, и еще… И дальше….
Сквозь звон в ушах до меня донеслось:
 - Приговор приведен в исполнение. Отвязать!
Не так уж страшно и больно… Оказывается. Как это часто бывает - ожидание оказалось страшнее действия.
Как сквозь вату до меня доносились какие-то звуки, чьи-то настойчивые слова. Кто-то тряс меня за плечо, кто-то буквально насильно надевал на меня мою заляпанную просаленную рубашку. Я лыбился невпопад и пытался скрыть дрожь в коленях. Через какое-то время мою спину ожгло щиплющей болью. Я почувствовал как по спине текут, засыхая, липкие струйки…. Рядом что-то громко втолковывал Гримир, по левую руку вышагивали Дрольд и Торгвин, чуть впереди и справа Лангедок о чем-то спорил с сопровождавшими нас стражниками…
Столько всего нахлынуло на меня за столь короткое время, что мир вновь качнулся и поплыл цветными мазками…. Помню, что буквально на зубах я переступил какой-то высокий порог, как пахнуло на меня светом и теплом…. как поднимался по скрипучим ступеням…. толкал тяжелую дубовую дверь…..