Дэнилидиса - непутевый герой. Глава 4

Глава 4.

Полдня прошло в изнурительной для меня скачке. То есть, для привычного к таким делам Лангедока мы двигались как черепахи, постоянно поддерживая рванный темп суматошного передвижения. Мне же постоянно казалось, что мой конь несется со страшной скоростью, и я вот-вот либо свалюсь нафиг, либо расшибусь о какое-нибудь дерево. А уж задницу я натер - будь здоров!
Всё это время Лангедок поглядывал на меня со смутным подозрением, словно взрослеющий ребенок, догадывающийся, что Деда Мороза не существует, а тот, что в супермаркете – просто обыкновенный переодетый дядька.
Туман меж тем сошел практически на нет и я кое-как, но всё-таки смог оценить окружающий меня пейзаж. Деревья, в принципе, ничем не отличались от знакомых мне и я, как опытный ботаник-древовед с нулевым стажем, спокойно мог отличить дуб от березы, а елку от всех остальных.
Всю дорогу мы почти молчали, Лангедок наверно от хорошего воспитания, а я – от того, что не мог одновременно следить за дорогой, пытаться не сверзнуться с коня и еще и разговаривать.
Ближе к вечеру мы стали искать место для привала. К тому времени свою задницу я уже почти не чувствовал, мерно подпрыгивать привык, а потому даже мог принять участие в выборе и анализе предлагаемых нам природой мест для ночлега. Свой выбор мы остановили на довольно уютной и почти идеально круглой полянке; расстояние от центра поляны до ближайших деревьев было шагов двадцать, так что никакая хищная ночная тварюга нас врасплох не застанет и с веток не прыгнет.
 - Привал. – Официально подтвердил правоту нашего выбора Лангедок и ловко спрыгнул на землю, расседлывая и стреноживая своего скакуна.
 - Привал. – Скрипучим эхом повторил я и, кряхтя и сопя, деревянным чурбаном сполз с терпеливого парнокопытного животного, которое имело несчастье стать моим по праву… хм… сильного. Ну как сильного… По идиотски-везучего, конечно.
Благородный головорез отправился собирать дрова, я же просто грохнулся пятой точкой на землю и стал растирать затекшие мышцы. А мышцы у меня затекли по всему телу. Параллельно я решил проверить карманы своей потертой джинсовой куртки, аккуратно выложив их содержимое на примятую траву перед собой.
Так, что мы имеем: выключенный сотовый телефон Nokia, темно-зеленую зажигалку Fender, мятую почти полную пачку красного Winston`a, тысяча сто тридцать три рубля купюрами и монетами различного достоинства, полпачки «Орбита», какой-то рванный чек, слипшиеся крошки и сломанный карандаш. Я с тоской посмотрел на это богатство и сгреб всё обратно по карманам; почему-то не хотелось даже курить, хотя обычно я дымлю как паровоз – видать сказались стресс и напряжение насыщенного дня.
Вобщем, пока один готовил место для ночлега, второй самым наглым образом завалился на спину и, не стыдясь, задавил неслабого храпака. Кто этот второй, объяснять, надеюсь, не стоит.
Совесть за такое наглое поведение стала меня мучить только пять минут после того, как я проснулся.
Судя по разбитому вдрызг состоянию и окружавшей меня темноте, продрых я часа три – не меньше. Рядом весело потрескивал костер, невдалеке всхрапывали мирно пасущиеся кони, благородного же, итить его, героя – попутчика (до смертного ристалища) нигде видно не было. Я, кряхтя, встал, чувствуя натруженную боль в каждом атоме своего тела, и поплелся искать в темноте своего горячего скакуна – как – никак надо ведь заботиться о средстве передвижения, причем о живом, расседлать там его, стреножить (хоть слабо представляю, как это), спинку с гривой почесать.
Выходя за границы из освещенного костром круга, я умудрился споткнуться о заботливо уложенное на моем пути седло и, чертыхаясь, грохнуться немытой рожей в пожухлую траву. Я вообще-то редко ругаюсь, когда вот так вот оказываюсь в партере, но тут меня словно муха укусила. Вскочив с криком «Да твою же, бл…дь, мать!», я что есть силы пнул это гребанное чудо кочевничей мысли, отбив при этом себе ногу, обутую в мягкий, без протекторов кроссовок. Взвыв от досады и обиды, я саданул по проклятому седлу еще сильнее, но уже с другой ноги, предусмотрительно нанося удар пяткой, а не носком.
Получив маленькую порцию сатисфакции, я пошел искать свою верховую скотину. Однако ж, зябко уже вечерами….
Конь пасся в шагах десяти от угольно-черной стены мрачных деревьев, глядя на которые, отчего-то предательски холодело сердце.
 - Вот ты где. – Как можно спокойнее и дружелюбнее обратился я к нему. – Жрёшь тут…. Ну как дела у тебя?....
Я продолжал бормотать всякую приятную чепуху, успокаивая главным образом себя самого, и одновременно чесал животине за ушами, мощную шею под гривой. Прошелся руками по спине и с удивлением не обнаружил никакого намека на седло. Таааак-с…. Чтобы подтвердить свою догадку, я быстро присел перед конской мордой и провел рукой по передним конским же ногам. Так и есть! Обходительный и скромный головорез Лангедок позаботился и о моем транспортном средстве.
Чёрт! Его ненавязчивая забота начинала раздражать. Я чувствовал себя боровом, которого холят, лелеют и обхаживают только затем, чтобы прирезать к какому-нибудь празднику. В принципе, так оно и было: меня оберегали и вели на какой-то праздник, чтоб при большом скоплении народа прирезать на какой-нибудь посыпанной песком арене.
От досады я даже хлопнул себя по бедру, злясь на этот придурковатый мир, где встречают не хлебом-водкой, а стальным арбалетным болтом, где тебя берегут только для того, чтобы пустить кишки; на эти деревья, что окружили плотным зловещим кольцом и не пойми, что за хрень они там скрывают; на это темное низкое небо, без единой звездочки, которое так и норовит придавить такого, в принципе хорошего парня, как я; на себя, в конце-концов, что умудрился оказаться не пойми где и не пойми как, а главное – не пойми зачем и что с этим делать…
Моя особенность в том, что, понимая, что всякими там озлоблениями и зубовными скрежетами делу не поможешь, я быстро успокаиваюсь, хоть и продолжаю где-то там глубоко внутри конструкции под названием «Я и моё тело с претензией на душу» дёргаться.
На костер легла и тут же исчезла тень, это явил себя Лангедок, вынырнув откуда-то из темноты. Вздохнув и потрепав на прощанье конскую гриву, я вернулся в освещенный круг нашего скромного бивуака и сел, скрестив ноги, на недавно нещадно пинаемое мной и, как оказалось, моё же седло.
Как я и предполагал, Лангедок времени зря не терял, и пока я тут выяснял отношение сам с собой и пытался прийти к консенсусу с вселенской душой, этот парень умудрился подстрелить довольно немаленького зайца. Ну да, в полной темноте в глухом лесу да по чуткой движущейся мишени… Я нервно сглотнул, почему-то представив себя, утыканного стрелами, лежащего в зарослях какой-нибудь бузины…. или чего еще там.
Так…. Доблестный побег под покровом ночи отменяется, как идеологически несостоятельная программа по выходу из кризиса.
Однако, не подавая виду, я нарочито внимательно стал разглядывать добытый мною клинок, в сотый раз пересчитывая еле видимые зазубрины и проводя пальцем по желобку кровостока. Я такой человек, что первым заводить разговор не люблю, ожидая этого от собеседника, чтобы потом проецировать и строить беседу в нужном мне русле. Молчание длилось не долго, я видел, что хоть Лангедок и занялся потрошением заячьей тушки, как бы показывая этим, что дел по уши и не до разговоров сейчас, но его так и подмывает начать разговор.
 - Сэр. – Начал он осторожно, отрываясь от необходимого живодерства. – Вы позволите задать вам несколько вопросов?
Я воткнул меч в землю и со вздохом ответил:
 - Ну конечно, сэр. Валяйте.
Мгновение подумав над замысловатым речеоборотом, Лангедок продолжил:
 - Скажите, сэр Дэнилидиса, из каких краев вы явились в Южный Элмор? Где имели честь родиться? Я понимаю, что мои вопросы довольно нетактичны и затрагивают ваше личное… Но ваши одеяния, ваш внешний вид, ваши манеры, поведение и реакция на окружающий мир совершенно сбили меня с толку, а я, скажу без хвастовства, без какой-либо запинки могу сразу определить, откуда человек – с каких краёв и кто он примерно такой.
Я понял, куда он клонит, но не стал перебивать, потому что мне была необходима информация, как меня воспринимают и за кого держат.
 - Я осмотрел место, где пал Бордвик. – После недолгой паузы продолжал Лангедок. – И не обнаружил вообще никаких ваших следов до его появления, словно вы явились туда небесными тропами. И следов поединка, естественно, не обнаружил тоже. Вы ведь свалились ему на голову и сломали шею? Ведь так, сэр?
И он вперил в меня свой испытующий взгляд, словно исподлобья в меня нацелились отбрасывающие искры отточенные клинки. Я выдержал взгляд и медленно произнес:
 - Вы правы… Сэр.
Я вдруг ощутил желание всё рассказать этому интеллигентному убийце и блюстителю дурацких древних ритуалов и обычаев.
 - Я, в самом деле, грохнулся на этого битюга с ветки. Он стал стрелять в меня ни с того, ни с сего и кто он такой я не имел ни малейшего понятия. Если честно, то от страха я мало что соображал… И потом подо мной сломалась ветка и я камнем рухнул на голову этому… козлу. Вот в принципе и весь мой подвиг. Я сломал ему шею по чистой случайности, а потом, когда я осознал, что совершил убийство, то мне стало… гм.. нехорошо. Ну да вы, как опытный следопыт, наверно всё определили сразу же.
Лангедок согласно кивнул, уставившись невидящим взором на весело пляшущие язычки костра и подперев кулаком подбородок. Я сделал паузу, ожидая реакции, но мой собеседник явно ждал продолжения и ответа на главный вопрос…
- Ну а по поводу того, как я оказался на этом дереве… - Я замялся, потому что не знал, что сказать, чтобы не выглядеть дураком. Что-что, а выглядеть дураком мой самый большой страх, моя, так сказать, самая главная фобия. Но и ничего подходящего и научно-презентабельного я соврать просто не мог. – Я не знаю и сам. – Оригинально продолжил я. – Понимаете ли, сэр…. Вот вы верите в существование других миров? Ну в то, что кроме этого мира, который вас окружает, есть еще. И их много. Некоторые похожи на этот, некоторые же отличаются во всём.
Я сделал еще одну паузу. На этот раз пас должен быть отбит и Лангедок понимает это. Правила ночной беседы у костра должны быть соблюдены.
- Вы знаете, сэр Дэнилидиса. – Осторожно начал он, оторвавшись наконец-то от магического огненного танца. – Некоторые пытливники готовы поддержать ваши слова, так как они и сами проповедуют нечто подобное. Треор Леодосский, Первимер Отшельник... Да тот же Горлим, которого уже шесть раз отлучали от Храма и приговаривали к Очищению. Но, видите ли… Официальное мировоззрение Империи не допускает подобных измышлений. Наиглавнейшей догмой считается искреннее признание всякого благочестивого и разумного гражданина, что мы живем в единственно сотворенном материальном мире и мир сей светел и благословен. А кто утверждает обратное, тот суть соблазнитель душ и помутитель разума и подлежит отлучению, гонениям, либо Очищению.
Что-то мне стало неуютно от этого, в принципе, безобидного слова. Явно под Очищением скрывается какая-нибудь гадость, что-то вроде инквизиторских допросов с пристрастием и использованием людей в качестве топлива для площадных факелов, призванных развлекать и поучать людские толпы.
По взгляду собеседника я понял, что недалек от истины. Еще бы знать, кто такие эти пытливники. Надеюсь не те, кто занимается пытками. Это вопрос я и озвучил первым.
 - Это те, кто пытается постичь законы мироздания. Те, кто изучает человеческое тело и возможности организма. Кто всегда ищет что-то новое, кто обладает пытливым умом. Отсюда и название. – Пояснил Лангедок.
Ясно. Значит это что-то вроде ученых, философов, медиков, изобретателей. А эти люди довольно долгое время были главной целью инквизиции в моём мире… Да и в моё время у Церкви и Науки хватает шероховатостей и погранично-спорных вопросов. Моё же мнение по поводу веры и всего прочего таково – абсолютно благостных и абсолютно атеистичных людей нет. Всякий истинно верующий в первую очередь человек и у него своих «петелек» хватает, за которые могут зацепиться «крючки» грехов и соблазнов. Можно и Верой ослепнуть так, что потом таких дел наворотишь во славу и именем Его. А всякий скептик и считающий себя атеистом всё равно на что-то уповает, всё равно в самом темном закоулке своей души верит, что там наверху кто-то есть и порой изрекает что-то типа «Это судьба»….
Но это так, к слову.
- А что касается меня. – Напомнил о себе Лангедок. – То я не отрицаю того факта, что другие миры возможны, хотя и не могу этого доказать. Почему бы, собственно, и нет.
Он немного помолчал и изрек:
- Я знаю, к чему вы клоните, сэр Дэнилидиса. Вы хотите мне сказать, что сами являетесь гостем из другого мира и всё окружающее вас, вам абсолютно незнакомо и в новинку. И, знаете, я вам верю. Я вижу, что вы не врете и следы, хоть и не прямые, но подтверждают это.
Я испытал некое облегчение от такой реакции на мою историю. Ну что ж, может и не всё так плохо, как может показаться на первый взгляд. Может и удастся достучаться до критически-разумного, что скрыто почти в каждом из нас, этого космополита-аборигена. Ну что за глупый обычай, или там, традиции?! Ей-богу! Дикость какая!
Я, можно сказать, убил собственными… да даже не руками, а собственным весом убийцу его жены, того, кто поломал всю его жизнь! А он вместо того, чтобы, радоваться, благодарить меня словесно и материально, собирается меня прикончить! И вся отмазка в том, что, видите ли, древняя традиция у них такая!
Тьфу ты, черт неладный… Я с досады аж сплюнул.
- Что с вами, сэр? – Удивленно спросил Лангедок.
Я с горечью посмотрел на него:
 - Да видите ли…. Не понимаю я ваших обычаев, сэр Лангедок. Зачем убивать человека, который сделал добро? Что за примитивизм в мышлении и пещерность в поступках? Я вижу, что вы совсем не дурак… сэр. Но ваше слепое следования каким-то диким обычаем меня огорчает. Хотя бы еще и оттого, что касается это непосредственно меня и моей жизни в частности.
Он согласно кивнул:
- Я понимаю вас. И, понаблюдав за вами, я очень отчетливо представляю ваши страх и неуверенность. Вы, без сомнения, уже прикидывали свои шансы и нашли, что они ничтожно малы. Вы не воин, сэр. Ваша рука не привычна к оружию и в седле вы полный…. увалень. И мне, поверьте совсем не радостно оттого, что я освобожусь от Долга Крови так… хм… так легко. Вы хороший человек, сэр. А в людях я разбираюсь. Но…. – Он виновато развел руками.
Какая обходительность, аж противно. Всё равно, что плакать по курице, которой отрезают голову. Мне нестерпимо захотелось курить. Я достал измятую пачку и выудил из нее сигарету, чиркнув зажигалкой, прикурил и стал выпускать дым, уставившись в черное низкое небо.
- У вас так курят? – Донесся до меня удивленный голос палача-приятеля.
Мне не хотелось ничего объяснять, поэтому я лишь коротко ответил:
- Да. – Встал и пошел по направлению к зловещему лесу сделать одно немаловажное дело, позывы к которому я начал ощущать уже с полчаса как. Ну а что вы хотели? Это только в книгах герои скачут, рубятся, трахаются, иногда пьют и еще реже жрут. А мне еще и посрать хочется. Так что задвиньте ваше лицемерное ханжество куда подальше и если вам противно, то можете этот абзац пропустить.
Да, вокруг неприятно и страшно, но умереть от разрыва кишечника еще страшнее, а обосраться в штаны еще неприятнее.
Акт дефекации прошел быстро и без осложнений – обстановка подстегивала. Смирив свою гордыню, вместо туалетной бумаги использовал в применении большие широкие листы аналога нашего лопуха. Ничего, это поход, а в походе допускается многое из того, что в обыденной жизни неприемлемо.
Обратно я шел расслабленно, уже не обращая внимания на множество шорохов, что доносились из темноты леса. Попутно прикурив еще одну сигарету.
Пока я отсутствовал, мясо успело пожариться, и блаженный аромат щекотал ноздри и дурманил голову. Желудок взял верх, и голова с готовностью уступила бразды правления.
Ели в молчании, каждый чувствовал себя не со всем в своей тарелке и решил заполнить лакуну неуютности движением челюстей и глотательным рефлексом.
После перекуса договорились, что первая стража моя, так как подрыхнуть я уже успел, да и по натуре я «сова» и лечь пораньше для меня мука смертная.
Ничего особого во время моего дежурства не произошло, даже дурные мысли обходили меня стороной – в голове уже не хватало места.
По прошествии некоторого времени, сверившись с внутренними часами, я решил, что пора Лангедоку и честь знать. Так что совесть моя чиста, рука тверда, а остальное пофигу.
Передав пост, я с легким сердцем повалился на бывший бордвиковский плащ, головой - на седло и, не долго сопротивляясь, уснул.
Лишь в самый последний миг, перед тем, как провалиться в забытье без снов, в голове ослепительной вспышкой возник запоздалый вопрос-осознание: «Интересно, а чего это они тут все по-русски говорят?». Однако вспышка быстро угасла, и уже ничто не тревожило уютную темноту, которая окружила меня и убаюкала, нашептывая на ухо какую-то нежную чушь.


Рецензии