Пленного князя Тайра везут в ставку

[Пленного князя Тайра Сигэхиру под стражей везут в ставку Минамото Ёритомо]


К берегу Синомия
       вышел пленник, к заросшему яру.
В древние годы Энги
       обитал здесь поэт Сэмимару,
Сын государя Дайго,
       нелюбимый, четвертый по счету,
Внемля неистовству бурь
       здесь, бывало, играл он на кото.
Целых три года подряд
       приходил сюда некий вельможа
В ясные летние дни,
       и ненастные зимние – тоже.
Ветер ли, дождь или град, –
       к ветхой хижине шел Хиромаса
И, притаившись в саду,
       слушал цитру до позднего часа.
Он же поведал друзьям
       три напева, три чудных мотива,
И сохранилась в веках
       эта музыка, дивное диво…
Вспомнил предание князь,
       о поэте, в лачуге живущем, –
Снова взгрустнулось ему
       о былом, настоящем, грядущем.
Холм Аусака давно
       скрыли кручи, туманом одеты.
Гулко копыта гремят
       по мосту Карахаси, что в Сэта.
«Жаворонок в вышину
       над селением Нодзи взовьется…
Рябью подернута гладь
       бухты Сига», как в песнях поется…
Вот и Кагами-гора,
       что прозвали в народе Зеркальной.
Хира, скалистый хребет,
       замаячил над пустошью дальней.
К югу от Хиры свернув,
       горных тропок минуя излуки,
Преодолели они
       перевал через гребень Ифуки.
И лишь немного спустя
       вышли к Фуве, дорожной заставе.
Да, на заставе приют
       каждый путник потребовать вправе, –
Но бесприютна душа
       на дворе постоялом, в харчевне.
Дело иное – привал
       у заставы заброшенной, древней,
Где и развалины стен,
       и обломки затейливой крыши –
Все навевает печаль,
       красотою изысканной дышит.
Будто свой жребий узнать
       захотел он у моря Наруми,
Князь, утирая слезу,
       предавался безрадостной думе.
Вот уж и Восемь мостов –
       Яцухаси, что в землях Микава.
Здесь к Нарихире пришла
       этих строчек крылатая слава:
«В шелке китайских одежд…» –
       вспомнил князь над бурлящим потоком
И сокрушенно вздохнул
       о своем злоключенье жестоком:
«Нити реки меж камней
       разрываются снова и снова.
Так же и сердце мое
       разорваться от боли готово!»
Мост Хамана перешли.
       В шуме ветра меж кронами сосен
Ропот мятущихся волн
       был под вечер уныл и несносен.
Ведь не случайно подчас
       даже в дни тишины и покоя,
Сумерки душу томят
       непонятной, тревожной тоскою…
Так, укоряя судьбу,
       исчисляя несчастья и беды,
Прибыл под стражею князь
       в небольшое селенье Икэда.

       *************

Дни незаметно текли,
       и уже их сменилось немало.
Так по пути на восток
       середина луны миновала.
Вишня в окрестных горах,
       словно снег запоздалый, белела.
В дымке улавливал взор
       островов и заливов пределы.
В том безотрадном пути
       вспоминал Сигэхира о многом,
Думал о славе былой,
       о грядущем уделе убогом…

       *************

Путь их лежал на восток
       через горы, все прямо и прямо.
Там миновали в свой срок
       и вершину Сая-Накаяма.
Пленник в бессильной тоске
       слезы лил на рукав, понимая –
Больше не видеть ему
       несравненного горного края.
Стежку в Уцунояма
       проводил он невидящим взглядом:
Травы укрыли тропу
       мрачным темно-зеленым нарядом.
Двинулись дальше, и вот
       за Тэгоси открылся им вскоре
Снежный сверкающий пик
       в поднебесном лазурном просторе.
«Что там за круча вдали, –
       Сигэхира спросил, – кто мне скажет?»
«В Каи гора Сиранэ», –
       отвечали учтивые стражи.
Слезы с ланит отерев,
       любовался он дивной картиной
И сочинял про себя
       пятистишье в манере старинной:

       «Пенять не пристало
       на то, что прожита жизнь
       в заботах бесплодных,
       если было тебе дано
       видеть в Каи пик Сиранэ…»

Через один переход
       миновали заставу Киёми.
Фудзи влекла на восток,
       над равниной застывшая в дреме.
С севера встали стеной
       Аояма – Зеленые горы.
Сосны там пели меж скал,
       расточая на ветер укоры.
С юга морей синева
       пролегла без конца и без края.
Мерно катились валы,
       на прибрежный песок набегая.
На Асигара-горе
       поклонились святилищу бога,
Что сочинил эту песнь,
       знаменитую прелестью слога:

       «Если б любовью жила,
       Исхудала бы, верно, в разлуке –
       Стало быть, сердцу ее
       Незнакомы любовные муки…»

Вот уж давно позади
       речка Марико, лес Коюруги,
Оисо и Коисо –
       бухты, славные в здешней округе,
Яцума, дол Тогами,
       мыс Микоси в убранстве тумана...
О, как немного уже
       остается до вражьего стана!