Тайра скитаются, не находя приюта
Тайра вельможная знать,
сам сиятельный князь Мунэмори
Долгие ночи и дни
коротали у берега моря –
Кто на борту корабля,
кто в обители простолюдина,
В утлом рыбачьем дому,
под навесом у ветхого тына.
Судно же, где государь
разместился со свитою полной,
Не подходя к берегам,
бороздило без устали волны.
Было величью под стать
на носу украшенье резное –
Феникса гордый изгиб
и дракон с величавой главою.
Так, созерцая луну,
отраженную в водах прилива,
Тайра копили печаль
и лелеяли грусть молчаливо,
Ибо казалась им жизнь
не прочнее поникшей осоки,
Что с наступленьем зимы
преступает последние сроки.
С отмели клич куликов,
гомон чаек в рассветном тумане
Горькую сеют тоску
и унынье в их бедственном стане.
Весла ли плещут в ночи,
раздается ли скрежет уключин, –
Лагерь огромный не спит,
непрестанной тревогой измучен.
В соснах на дальнем мысу
белых цапель опустится стая –
Мнится, то вражьих дружин
реют стяги, как лес вырастая.
С криком протяжным летят
в поднебесье гусей вереницы –
Скрип корабельных снастей
беглецам обессиленным мнится.
Страх проникает в сердца,
гложет души одна лишь забота –
Чтоб не ударили вдруг,
не напали врасплох Минамото.
Злобным открыты ветрам,
загрубели под солнцем ланиты;
Тушь и румяна сошли,
беспощадными брызгами смыты.
Моря зеркальная синь
непривычные очи слепила,
И удержаться от слез
у изгнанников не было силы.
Вместо парчовых завес
и постелей, что с царскими схожи,
В мазанке из тростника
на циновке убогое ложе;
Вместо курящихся смол –
смрадный дым от чадящей соломы:
Вот он, удел беглецов,
что дорогами кармы ведомы!
Тяжко стенали они,
вспоминая о радостных годах.
Краска с ресниц и бровей
оплывала в унылых разводах…
Свидетельство о публикации №108101404338