Глыбина неверия

       
Как это иногда бывает? Идёшь по улице – широкой, гладко выметенной, и вдруг под ноги попадается случайный, ранее никем не замеченный камешек.
Нога подворачивается, ты падаешь, и – пожалуйста! – сломана нога!.. Или рука!.. Их лечат, кладут в гипс. Они срастаются, но долго ещё болят, ноют к дождю, не дают спать по ночам. Боль эта, конечно, может совсем пройти, но может всю оставшуюся жизнь внезапно напоминать об этом случайном камешке . И заставлять не верить чисто выметенным дорогам, вглядываться в них, видеть их безукоризненную чистоту – и всё же не верить ей!
Идёшь, идешь по жизни... И всё тебя радует! Дождь так же, как солнце, лес – так же как распахнутость полей, а гром – не меньше, чем щёлканье соловья над заросшим прудом.
И всё улыбается тебе, и ты улыбаешься всему! И мир прекрасен! И ты, вольно раскинув крылья, о которых и не подозревал, паришь в нём, наслаждаясь каждым мгновением...
И вдруг спотыкаешься о взгляд!..
Холодный. Насмешливо-пренебрежительный!.. Ты с разгону ещё улыбаешься ему, а он скользит по твоей улыбке презрительно, отвергающе...
И ты вдруг чувствуешь, то улыбка твоя становится испуганной, просительной. Что в душе твоей что-то с болью и хрустом ломается, и уже нет никаких крыльев, и ты, трепыхаясь, летишь куда-то вниз, на что-то острое, с жертвенным ужасом отмечая, как почти брезгливый взгляд медленно ползёт по тебе от головы к ногам – и тебя обдаёт кипятком, а потом резко прыгает вверх, от ног к голове, и ты чувствуешь, как от ног к голове поднимается по телу колючий холод.
И ты совершенно теряешься перед этой неожиданной бедой отвержения.
Потом Время долго будет накладывать гипс на переломанные косточки твоей души... И вот всё, вроде, сраслось Да, наверное, неправильно, потому что начинает ныть каждый раз, когда тебе хочется, как и раньше, широко распахнутой улыбкой ответить на встречную, даже крошечную, приятность, на доверчивую открытость.
Ты теперь боишься, что через распахнутость твоей улыбки станет видна твоя растерянность, и рубцы от вроде бы заживших переломов. И ты поспешно гасишь едва зажёгшийся огонёк в твоём взгляде. И не веришь встречной открытости, каждый раз опасаясь, что заглянув в неё, увидешь там своё отвержение. Вроде того, что бросил тебе в лицо взгляд человека, чем-то непонятно поразившего тебя. Человека, который взял в свои жёсткие ладони твоё сердце, резко сдавил, заставив биться его, неискушённое, влюблённое в мир, в совсем непривычном для него робко-растерянном ритме, а потом, пройдясь холодом по твоим детским, трепещущим крылышкам, как сапогом по прекрасным замкам, которые строют дети из мокрого песка на берегу моря, разрушив в тебе что-то самое хрупкое, что составляло стержень твоей души, высокомерно прошёл мимо, навсегда смазав своим презрением с твоего лица распахнутую миру улыбку, и до конца дней твоих, о чём ты пока не подозреваешь, наградив тебя неверием в себя и в искренность обращённых к тебе лиц.
И ты уже сама, не веря никому до конца, незаметно для себя гасишь встречную веру, а та потом – новую встречную... И катится глыбина неверия!.. Чтобы рассыпаться потом на маленькие, незаметные невнимательному взгляду камешки, которые лягут где-то среди чисто выметенных дорог, подвернутся, будто ненароком, под ноги бегуще-летящей неведомо куда счастливой доверчивости, и, заставив её упасть, переломают самые хрупкие косточки её души.