Московия моя

Десятки, сотни путаных дорог
на белый свет расходятся от МКАДа,
чтобы любой свободно выбрать мог,
куда ему сегодня очень надо.

Патриотизмом русича влеком,
прибудешь в Центр, осев в его глубинке, –
и долго там не будешь земляком,
хоть ты «отец родной» вон той рябинке.

Народ здесь горд. До чёртиков, дотла!
Всеведущ, будто куколка Мальвина!
В его глазах, что новая метла,
что новые соседи – всё едино.

Из «клюквы» этой выход есть простой:
чтоб неприязнь не бегала по кругу,
иди навстречу блажи – с добротой,
и души растеплеются друг к другу.

Признаться, не толстовец я отнюдь,
чтобы всегда тянуть волынку эту.
И кто рискнёт мне душу ущипнуть,
тот должен быть готовым и к ответу.

Пусть каждый выбирает для себя
свой стиль общенья, разуму в угоду,
а я предпочитал бы жить, любя
людей и подмосковную природу.

Какие же здесь чудные места!
Грибов да ягод – полные корыта!
И глубина московских душ – не та,
что взорам туристическим открыта.

И если ты полпуда соли съешь
с аборигеном здешнего разлива,
не будет сыпать он тебе на плешь
ту соль, и вы подружитесь счастливо.

Он за тебя и в воду и в огонь
пойдёт. Он вообще отличный парень!
И про былое он – ни в зуб ногой,
будь ты пермяк, хохол или татарин.

И вот, двадцатый век почти закрыв,
не жалуясь, но и не хорохорясь,
я делаю в судьбе своей прорыв
и еду жить в достойный град Егорьевск.

       Глава 1. М О С К В А и О Б Л А С Т Ь

Причудливы московские дела.
Вы что от нрава здешнего хотели?
Когда-то область княжеством была,
как все вокруг лежавшие уделы.
       
Легла однажды в глушь да чавкоту –
и сотни лет дремала помаленьку.
В Москве туристом первым был… Бату!
Хан пощадил с устатку деревеньку.

Она же потихоньку подросла,
слегка подмяв окрестные селенья.
Такая вот девица без весла
явилась миру ангелом спасенья!

Все прочие любители ветров,
с мечами тут гуляя мимоходом,
махали ими так, что будь здоров,
коль выживешь, не сделавшись уродом.

И каждый со своим уставом лез
и в монастырь, и в Кремль, и в избы просто.
И московит бежал в соседний лес
и грыз, дрожа от холода, берёсту.

То вдруг разборка с Тверью, то с Литвой.
То крымский хан, то Суздаль, то поляки.
Тут хоть овечкой блей, хоть волком вой,
коль невозможно дня прожить без драки!

Когда над шкурой носятся клинки,
не глупо ль уповать на чью-то милость?

Так у овцы прорезались клыки.
И так она кусаться научилась.
       
Века скрипели. И Москва – не та
глухая доБатыева деревня!
По всей Руси гуляет Калита,
мечом и златом пресекая пренья.

Не для того старается он так,
чтоб предаваться смаку да обновам:
он собирает земли в свой кулак –
для ратных дел на поле Куликовом.

Когда пребудет новый имярек –
великий князь и внук Ивана, Дмитрий, –
в гробу крутнётся этот человек,
как дед Щукарь под бабкиной макитрой.

История, как съёмка на рапид,
замельтешит светло и перманентно.
В верховьях Дона сеча закипит,
фиксируя величие момента!

И солнышко поднимется в зенит,
не ведая, чем кончится сраженье.
И радонежский старец осенит
святым крестом Руси освобожденье.

От схваток новых – Боже упаси.
В дни мира наши подняты забрала,
но нет ни поколенья на Руси,
которое бы не повоевало!

Любых пришельцев мы гоняли вспять.
И хоть у нас достаточно просторов,
да некуда бывало отступать,
коль позади – Москва, великий город.

       Глава 2. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В…

Совершив в историю бросок,
отправляюсь заданным маршрутом.
Направление – юго-восток,
а режим – расписан по минутам.

МКАД прошли. Жулебино. Москва
за кольцо здесь вышла тихой сапой,
Люберец живого естества
хватанув, как скальпель эскулапа.

Впрочем, конкуренции здесь нет.
Есть один – и живописный! – пояс.
Интересно, через сорок лет
где замрёт столичный мегаполис?

Светофор опять. Стоим себе!
Делая машины да торгуя,
Люберцы пыхтят. И здесь «Любэ»,
где солистом Коля Расторгуев.

Но – вперёд: зелёный! На пути
далее Томилино, Красково,
а ещё Малаховку пройти –
и «не слышно шума городского».

Дальше – только сельский. И лесной!
Вялки, Осечёнки да Шмелёнки…
И берёзки поправляют свой
девственный убор, как все девчонки.

Донино, Обухово… И вдруг,
ладя с окружающим простором,
выплывает Гжель, как дивный струг,
груженный фаянсом и фарфором!

Исстари керамика была
здесь необычайно популярна.
Кто не без двора и без кола, –
все почти вертели круг гончарный.

Со времён барокко правит бал
тут майолика, паля дуплетом:
промысел ХУДОЖЕСТВЕННЫМ стал, –
и НАРОДНЫМ будучи при этом.

Мастер, вдохновеньем обуян,
сердце отдавал простой посуде,
коей восторгался клан дворян,
как и «недостаточные люди» 1.

Долго красноглинный «контрданс»
тут гремел, но… стал давать синкопы! 2
И тогда пришли полуфаянс
и фаянс с фарфором, шик Европы.

С той поры слышна иная трель,
новое возвышенное слово.
Обросла заводиками Гжель:
Речицы… Турыгино… Трошково…

После был упадок. Без души
падает великое – до швали!
В общем, розы были хороши,
только после бури все увяли.

То же в печках обжига тепло,
да ведь вот оно какое дело:
мастерство… в сюсюканье ушло,
ну и понемногу захирело.

Кончилась, отбухала война,
мир сошёл на землю нашу снова.
Гжель стоит на месте: вот она!
Только нет уменья в ней былого.

Годы шли бесцветной чередой.
И пришёл, азартно хлопнув дверью,
Салтыков, учёный молодой
(уж душою – так по крайней мере).

И повёл он Гжель, как под венец
водят овдовевшую невесту.
Расцвело ИСКУССТВО, наконец,
прекратив посконную фиесту!

Речицкий фарфор во всей красе –
синий кобальт по-над белой глиной –
тут и там мелькает вдоль шоссе,
поражая росписью старинной.

Вот и смолк духовный суховей.
Нет возврата к тусклости убогой!
Золотые маковки церквей
радостно взлетают над дорогой.

Девять сёл за Гжелью промелькнут –
и конец пути, гасите скорость:
перед нами вспыхнул, как салют,
город под названием
ЕГОРЬЕВСК.



       Глава 3. К ИСТОРИИ ЕГОРЬЕВСКА
На территории нынешнего г. Егорь-
евска с ХV по ХVIII в.в. располагалось
село под названием Егорий Высокий.

Легенд на белом свете много.
Что ни деревня – быль своя!
И про конечный пункт дороги
хочу… слегка приврать и я.

Без злого умысла, понятно.
Без лакирующих прикрас.
Но… так домысливать занятно,
что скрыто временем от нас!

И в сказках есть, как нам известно,
рациональное зерно.
Но врать стараться надо – честно:
иным художникам – дано!

Бумага есть, перо. И пицца –
для облегчения «вранья».
И с умной миной летописца
загну побасенку и я.

Не знаю, много или мало,
а сколько надо лет тому,
офеню по свету мотало:
«Егорий» – тыкали ему.

Егорий был зело высокий.
И как-то был хмелён зело.
Вздремнул, усталый, он в осоке,
проснулся, а вокруг – село!

И он лежит… на сеновале –
такой случился карнавал.
Сельцо Егорием назвали
( за то, что строить не мешал).

Такой вот фортель приключился
в Высоком нашенском селе.
А что б Егорий не напился?
Он был бы ведом на земле?

Шучу я, люди, не сердитесь.
В моих речах издёвки нет!
Вполне возможно, был он витязь
или талантливый поэт…

В его планиде много тайны.
Но все уверены в одном:
что человек он не случайный
был в древнем поприще своём!

Неслись истории потоки.
И рос и ширился наш дом,
и мы, Егория потомки,
в чудесном городе живём.

Была романтика и проза.
То шагом шли, то на скаку.
Произошла ж метаморфоза –
в лихом осьмнадцатом веку.

Порхали бабочками числа
вдали и около столиц,
и наш Егорий отличился
при самой славной из цариц.

Не то ошибочно, в потёмках,
ему был громкий статус дан,
то ль посодействовал Потёмкин,
то ль кто-нибудь из статских дам.

То ль поблажили Кате тканью,
то ль ей понравилось село,
но августейшее вниманье
на здешний угол снизошло.

Во всяком случае, проездом
царица как-то здесь была –
и новым городом уездным
Егорий стал взамен села.

И ясно было, что не в горесть
ему взойти на пьедестал:
учёней, краше стал Егорьевск,
а заодно – богаче стал.

Цвети же, град, во славу Бога!
Привычный облик измени!
Тебе сограждане помогут –
купец Никитин, Казьмины…

Отстроит школы да соборы
Бардыгин, города глава.
А если процветает город, –
Екатерина, ты права!

Потом… другой был узаконен
характер ценностей и дел.
Реввоенком.
Григорий Конин.
Но в общем – дух не оскудел.

Отгрохотало, отсверкало.
Как будто отснято кино!
И здесь летать учился Чкалов,
чьё имя в детстве мне дано.

Что было тут ещё позднее,
мне недосуг перечислять:
вам в краеведческом музее
расскажут лучше. Исполать!

Моя же кончена работа
по освещенью местных тем.
А если и приврал я что-то –
так ведь немножечко совсем?


О вы, наследники Егоров
и Миш, и Гриш, и Кость, и Вась!
Весёлых, трезвых и не хворых –
мы приглашаем в гости вас.

Добро пожаловать в наш город
на пиво, мёд да пироги!
Наш город вас не объЕГОРит
и не запишет во враги.

Назло всеведущей прописке
и между праведных трудов,
давай-ка выпьем, люд российский,
за дружбу наших городов!

Легко, приватно и не горбясь,
живите, Пермь, Норильск, Егорьевск!
Цвети, родимая земля,
от всех пределов – до Кремля!

       

Десятки, сотни путаных дорог
на белый свет расходятся от МКАДа,
чтобы любой свободно выбрать мог,
куда ему сегодня очень надо.

Что до меня, то мне наверняка
в один конец осталось делать ноги,
хотя иные, в общем-то, пока
не противопоказаны дороги.

А коли так, заправься – и вперёд,
сев то ль за руль, то ль вместо пассажира:
уж если Бог хоть день тебе даёт,
живи сочнее, время не транжиря!

Гляди: осинки выстроились в ряд
и что-то шепчут сосенкам и елям.
Шатурские торфяники горят.
Поля подлюберецкие затлели.

Да, жизнь прожить – не поле перейти,
а лучше было б – и не переехать.
Салют вам, грады-веси на пути!
Будь, человек, природе не помеха!

Какая б ни случилась полоса
в твоей судьбе, живи по-человечьи.
Привет вам, подмосковные леса!
Плывите мимо, и – до новой встречи!