Великоржавая социалистическая поэма. 2-ая редакция

ВЕЛИКОРЖАВАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

1. Вы лжёте в глаза
Бесстыдно, несмело.
Смеётся слеза –
Свидетель расстрела.

Вы бьёте в лицо,
Вы плачете кровью,
Сминая борцов
В седом изголовье.

Вы пьёте огонь,
И, жизнь проклиная,
Целуете вонь
Несчастного рая.

Вы дышите болью
И гибнете вслед,
Сражённые солью
Свалившихся лет.

Вам имени нет –
И вас называя,
Я выйдя на свет,
Ничто освещаю.

2. Я человек без мысли,
Я человек без тени.
Другие меня грызли
В моём безрассудном плене.

Я бы смирился с этим,
Мерзостью быть не жалко.
В нашем ленивом свете –
Я болтик на общей свалке.

Ржою покрыто тело.
Ржавчина ест сознанье.
Урбанизации стрелы…
Реет бесцветное знамя.

Где-то вон там был город,
Где-то я был любимым.
Был черезмерный голод
В вечности деспотимой…

Пусть я теперь железка,
Пусть окровавлено веко,
Я – неуместная фреска,
Я – имя для человека.

Только тела разрезает
Гибель на общей свалке.
Только безногие знают
Смысл великой рыбалки.


3. Я сегодня выпускник,
Выполз из ямины.
Был когда-то озорник -
Ласковый, любимый.

Я продал злачёный крест
За бутылку водки.
Я окончил манифест,
Сбил свои колодки.

Я разрушил круг страстей
Странно, неумело…
Я восстал среди людей -
Глупый, желтотелый.

Я воскликнул в эту высь:
«Встать. Коснуться света!»
Сторож рявкнул грязно: «Брысь»,
Эта песня спета…

Я сегодня выпускник
В грязи и мокрицах.
Пусть я немощный старик –
Слюни в сукровицах…

Так поздравьте, я пришёл.
Здрасьте, моё племя…
На свободе хорошо
На свободе немо.

4.Расскажу, как видел я –
О себе довольно,
Шёл по улице маньяк,
По команде вольно,

Без команды - шёл один.
Рук своих плетями
Небо трогал господин -
Не чета меж нами.

Город сумрачный, ночной,
Тёмная фигура…
Помню, слыша дивный вой,
Продолжал свой путь ночной,
Где прокуратора.

В прокурорской сделал штаб –
Видно из окошка,
Под оконном в трупье лежат
Человек и кошка.

Человек заржавлен весь,
Кошка кушать хочет,
А маньяк, целуя крест,
Дальше идёт ночью.

5.Охватил сумрак павшего города
Тыщи крыш, сто домов, семь печей.
Из объятий кующего холода,
Вырывая осколки плечей,

По дороге смешной, неказистый
Шёл маньяк и фанатик войны.
Средь деревьев, больших и плечистых
Погружённых в зелёные сны,

Город спал до весны беспробудно,
Люди шли, а Властитель решал:
«Жить в борьбе бесполезно и трудно…
Мозг во плоти тупел и ветшал.

А во дрёме нечистых сознаний
Замолкал кровеносный поток.
Во глуби всех разумных созданий
Дьявол делал пьянящий глоток.

По дороге синеюще-белой,
Спотыкаясь о пыль бытия,
Шёл властитель и целью несмелой
Рвал на части покров забытья.

А на складах закончилась пища,
И жевать стали люди ремни.
Ветер правдою в комнаты свищет,
Город в стенах нелепо звонит.

Безмятежно забытый Властитель
Для себя был причислен к святым.
Замолчал его ангел-хранитель.
Он коснулся проспекта слепых.

Долго люди виновника рвали,
Жрали свежую мягкую плоть.
Так на небе, забытый в подвале,
Был растерзан однажды Господь.

5.Театральное в общем-то действо,
Спящий город, слегка страшный суд,
И убийство здесь больше злодейством
Никогда уже не назовут.

Сами боги прокляли пространство,
Сами боги его обрекли,
Каждый должен дрожать и бояться
За свои уходящие дни.

Точно также, как будто на сцене
Арлекина и с ней арлекин,
Подлежат вдруг чудовищной смене –
Стать собою в чреде пантомим.

6.Как мечтали порой оказаться
За шнуром закулисных терзаний,
Как желали на сцене остаться,
Воплотить гибель плотских желаний.

А артисты, смешные артисты,
Закрывая зелёные шторы,
Как болты заливалися свистом,
И скрипели несчастные хоры.

Пол дрожал, низвергаясь под залы,
А Они, отыграв своё действо,
Хохотали, смеялись, рыдали,
Как воронее чёрно семейство.

А когда, средь погибшего акта,
Недовольный вдруг слышался голос,
Терпкий звук восемнадцати тактов
Падал ниц, потеряв свою скорость.

И мечтой всех погибших артистов –
Навсегда, навсегда оказаться
За стеной черно-белой кулисы,
И ходить по рядам, и брататься,

И кричать: «Не скрипите, родные,
Роль пружинная выдана Богом…»
Никогда. Никогда он не снимет
Маску лжи пред святым некрологом…

7. Полотно этой странной картины
Не похоже. О, как непохоже,
На звучание первой доктрины,
Между каждым девятым прохожим.

Говорили, что были евреи,
Что ступили они на Израиль,
Будто был между ним Моисеем
Их еврейский как будто бы парень.

Только были, наверное, боги
Жили вроде они без скрижалей,
Убивали лишь тех кто убогий,
Меж собою спокойно решали.

Но про них не дошло не словечка…
Что-то есть в чистых сурах Корана,
Потому столько противоречий,
Что живут без единого плана.

Каждый шепчет, казалось бы слово,
Хотя сам не из кости и плоти,
И в мозгах у него позолота
И царапают адские когти.

И стежок за стежком всё быстрее,
Исчезает свобода и воля,
И стишок за стишком мудреннее,
Словно были здесь дьявола когти.

6. Сотни ниточек льются иголкой
По главам обезумевших дней.
И стежком черный блеск кривотолков
Рвёт с людишек осколки корней.

И они, как погибшее древо,
Полыхают в страстях языков.
Мысли дна пред последним посевом
Подкупают слепых дураков.

Между ними порхает ненастье
На земле. Молотком под землёй
Ад куёт свои новые страсти,
Страсти льются прозрачной змеёй.

Механизмы, болты, ржа и плесень.
Ржавый Ад – наша жизнь навсегда.
Здесь горланит загробные песни
Своим криком хмельная руда.

Если видеть погибель людского:
Суету, адский гам, крик и спор,
Не понять никогда дорогого,
Не понять до погибельных пор.

И когда вы коснётесь порога,
И станок станет вашей рукой,
Вы поймёте, что было убого
Жить над этой проклятой землёй.

7. Начинается новое действие,
Продолжается маскарад.
И, пытаясь соответствовать,
Трупы вышли на парад.

Маршируют; и отбивками
Слышен каждый чёткий шаг,
Были все когда-то сливками.
Кто теперь? Идёт парад.

А парад, людей и прочее
В свете рамп изобразил
Нам кривляка озабоченный,
Чем себя и рассмешил.

7. Шут светящихся арен
Стал на суд людской.
В мёртвом стуке чутких вен
С новою тоской.

Город рушится в огне,
Зрелища цветут.
По раскрашенной спине
Дьяволы ползут.

Спой, милёнок, не серчай –
Ты один из них.
-Дай сначала мне на чай.
Гул нелепый стих.

-Подавись. Но не молчи.
Спой, немой огонь.
В погребах златой свечи
Морок, грязь и вонь.

Только голос шутовства
Скажет: есть и те…
Кто не признаёт родства
Для хмельных утех.

Но молчит весёлый шут.
В сумрачной толпе
Тянет волю Чёрный спрут
Глазом на столпе;

Видит всё проклятый чёрт,
Видит и молчит.
Но их ропот среди морд
Встал звездой ночи.

-Говори, развесели,
А не то – убьём.
Где-то в сумрачной дали
Тяжек на подъём.

Движет ворон перемен –
Палачей отряд.
Тихо всё. И в стуке вен
Шут хмельной распят.


8. Слава, позорная слава,
Слава труду человека!
Главы, главы и главы
На травах измятого века.

Кровию, чашею крови,
Кровью замыть исступленье.
Кара всему поголовью.
Кровью добиться спасенья.

Дыбою, дыбою вздыбить
Мысли на мёртвом кургане,
Бить триумфаторский выбор,
Жрать испражненья обмана.

Сталью, весёлою сталью
Резать упавшее тело.
Звуком святой пасторали
Озвучить калёные стрелы.

9. Над полем чёрным вороном
Звенела наша рожь.
Огонь стоял над городом,
Где был растерзан вождь.

Огни сумЕрек праведных
Объяли небосклон,
И сонмы мыслей каменных
Сливались в тихий стон.

На чернозёмной пустоши,
Хранимой от невзгод,
Взращённой нашей грубостью,
Открыв поганый рот,

Росла под небом выбритых,
Вбирая кислоту
Ослепшая и битая,
Утратив наготу,

Ветвистая и тёмная
С отметиной веков,
Проклятая, зелёная,
Незрелая любовь.

И пусть истерзан городом
Плацдарм её страстей,
Так радостно и здорово
Во плене новостей:

- Без пламени селекции.
- Без лжи и клеветы.
- В означенной Z-секции
Без вируса любви.

Немножко неказистая
И с гноем на корню,
А всё же наша, чистая,
Не сор-трава, не вьюн.

Во ржи взошла любовная
Трава. Наверно, сор.
Никчёмная и вздорная –
С каких бы это пор?

Кому нужна ты, дурочка,
На проклятых полях.
Другое дело – курочка
В папрИке и солях.

И смог стоял над городом,
А в поле на корню,
Святая и свобоная
Шептала ты: «Люблю».