Я в 2008-ом

Снег попадал нежданный к концу аккурат сентября.
И задумчивость странная стала меня озарять.
Выходящей за рамки сознанья, я ей салютую.
Здесь, в родной стороне беспокойство вселяет народ
и бегу я отсюда во сне, убегаю и вот
вижу серо-зелёный пейзаж, лица, Русь, но... другую -

То ли глупость привила с годами российская власть
то ли яблоку в школах частенько случалось упасть,
но смиренные морды - всё чаще в рядах триколора.
Для читающей нации дорог писательский труд,
а за пиво - двадцатку (зарплата, и ты тоже - Брут?!)
и народ без раздумья и страха спивается скоро.

Но какое начало! - мне не было даже пяти,
а Борис Николаич уже успевал наплести:
дескать, всё у нас будет, покажем Советскому кукиш.
Я бы тоже поверил, чего уж, простите, скрывать
после тех, кто показывал Штатам какую-то мать
даже Ельцин на танке - и тот - панацея от муки.

Я в две тыщи восьмом, как корабль уселся на мель.
Вроде вижу, что цель, но не знаю - а эта ли цель?
И не верю, что "властью народа" я буду поддержан.
А вокруг словно в детстве: не сдюжил - получишь ремня.
Выбор есть - в перспективе тебе предлагают принять:
либо бьешься об стены до судорог, либо повержен.

Я состарился скоро. Уже начинаю брюзжать.
Не сумев отличить достоверно перо от ножа,
режу булку пером, а в ножи заправляю чернила.
Чаще пью кофеин, свято веря, что хватит на всех,
и когда-нибудь праздновать буду великий успех:
встрепенётся страна и увидит, что чуть не почила.

Вера - мерзкое слово, когда умирает страна.
Что андреевский флаг, что распятье висящее на
зеркалах - всё одно - нет спасенья. Замерзшие руки
не объемно звучат в этих строках. Не хватит чернил,
чтобы всё описать тебе, горестный мой Даниил.
Бог судья тебе. Веруй. Надейся. Но больше - ни звука.