Стихи для мужчин

Из цикла «СТИХИ ДЛЯ МУЖЧИН»

МУЖСКОЕ ДЕЛО

Армейское нынче не модно.
С ухмылкой глядят на мундир
тусовочники из "бомонда",
потомки барыг и проныр.

Противно и грустновато,
как маменькиного сынка
повестка из военкомата
сшибает почище пинка.

Смешно, когда хлипкий отличник
едва ли трех пядей во лбу
от наших призывов обычных
капризно топырит губу.

Тот мямлит про библиотеку,
про тонкий душевный настрой.
Нудит о правах человека,
про долг забывая, другой.

Тот что-то о вере судачит
(ну прямо тебе богослов!)
и трусость банальную прячет
за блеском возвышенных слов...

А где-то в дозоры, в атаки,
в походы и марш-броски
не ухари, не забияки -
простые идут пареньки.

Которые, в танках освоясь,
неся у ракет караул,
не продали душу и совесть
за "сникерс", "дирол" и "ред булл".

Ведь силой таланта и воли
как лихо бы ты ни взлетел,
есть все-таки женская доля,
а есть и мужской удел.

И вечно пребудут на свете,
как тысячелетья назад,
мужские профессии эти -
строитель, поэт и солдат.

И даже в пространство, где вьется
светил и планет хоровод,
пойдут открывать и бороться
разведчики, первопроходцы -
солдаты
космических рот.


 КОМРОТЫ

Эй, комроты!
Даешь пулеметы!
Даешь батарей,
Чтоб было веселей...
       Красноармейская песня
       времен гражданской войны.

Наплевать!
Пока ты в силе,
жизнь со смертью - так на так...
Прытко катится Россия,
как уроненный пятак.
И никто пока не скажет,
за каким таким бугром
то ли решкой она ляжет,
то ли все-таки орлом...

Наплевать!
Лети, тачанка,
на резиновом ходу!
Зря ль вчера тебе цыганка
напророчила беду?
Будто грянет суд нежданный,
и товарищ по борьбе
всадит пулю из нагана,
как изменнику, тебе...

Наплевать!
Кто ближе к смерти -
ты ли, я ли - что гадать?
Все равно на белом свете
не житье, а благодать!
Благодать - за той высоткой
беляка достать штыком.
Благодать - луженой глоткой
заорать со всем полком:

Эй, комроты!
Даешь пулеметы!
Даешь батарей,
чтоб было веселей!
Эй, комроты-ы...

       
ХИТРЫЙ ЕВРЕЙ

М. А. Китайчику,
ветерану Великой войны

Ох, и хитрый он был еврей!
Обманул и врачей,
и жену,
взял белья, сухарей
и махнул
в ополчение,
на войну.

Ох, и хитрый он был еврей!
Все вокруг командира ходил.
Улестил –
 и тот отпустил
с группой поиска
к немцам в тыл.

Ох, и хитрый он был еврей!
Когда немец группу засек,
он слукавил –
отстал и залег,
на себя погоню отвлек.

Ох, и хитрый он был еврей!
Фриц его по науке пытал:
чтоб дышал –
а молчать устал...
Он схитрил:
дышать перестал.


ТРИ ГЛОТКА

Рассказ ветерана

Воздух ахнул – снаряд взорвался
и плеснул мне в глаза огня...
Нас обоих ранило с Васей:
в грудь его
и в ногу меня.
Нас товарищи перевязали
и, к рейхстагу спеша вперед,
фляжку сунули нам и сказали:
«Санитары придут вот-вот...».
Вася Зинченко был сталинградский,
я из Сызрани. Земляки!
Мы лежали, деля по-братски
хлоркой пахнущие глотки.
А в Берлине война лютовала,
залпы шли от ствола к стволу.
Солнца диск пробивался кроваво
сквозь густую дымную мглу.
Вася бредил все тише и тише,
все плотней приникал к земле.
Звал жену и двоих детишек,
хворью сгубленных в феврале.
Через улицу в темном подвале
двери вышиб фауст-патрон...
Вдруг откуда-то из развалин
появился пацан с ведром.
В этой битве, надсадно ревущей,
как взбесившийся ураган,
он стоял –
белобрысый, худющий,
весь прокопченный мальчуган.
Был понятен и мне, и Васе
тот всемирный язык беды:
«муттер кранк» и что-то про «вассер»...
Ясно – матери просит воды.
Нам самим-то выжить судьба ли?
Взгляд терялся в едком дыму...
Вася тихо скрипнул зубами:
– Нашу воду отдай ему...
На губах – шершавая корка,
пить охота до дурноты...
Прямо с флягой я сунул в ведерко
весь запас – три глотка воды...
А Василия скоро не стало.
Кровь впиталась в асфальт и грязь.
А меня унесли санитары,
спотыкаясь и матерясь.
И все чудилось мне над нами
в небе, сером, точно зола,
то ли облачко,
то ли знамя...
То ли чья-то душа плыла…

ДОВОЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ

Памяти отца, политрука
Великой Отечественной
 
Гладок лоб.
В петлице – «шпала».
Жизни ясен круг…
Что ж ты смотришь так устало,
старший политрук?
 
Где же твой задор орлиный,
где стальная грудь?..
Но от Бреста до Берлина
ты осилил путь.
 
Ты по выгоревшим вехам
разоренных сел
часто полз,
порою ехал,
а обычно шел.
 
И, в затишья час короткий
уложась хитро,
ты читал солдатам сводки
Совинформбюро.
 
И, хотя бывало тошно,
ты, почти как Бог,
разъяснял им даже то, что
сам понять не мог.
 
Хоть и гнулся, и качался,
но, кляня войну,
на себя за все начальство
принимал вину.
 
А потом, куда-то в небо
щурясь невпопад,
от начальственного гнева
прикрывал солдат.
 
И четыре года кряду
за тобой в пыли
изредка гнались награды,
чаще – «фитили».
 
И пурга тебя хлестала
общих бед и мук…
Ты не зря глядишь устало,
старший политрук.
 
Видно, там, в дали небесной,
приоткрылся чуть
твой не судный и не крестный –
краснозвездный путь.
 
Где судьба тебе судила,
подводя черту,
и на грудь,
и на могилу
Красную Звезду.


ЗУММЕР

Век свершений и подвигов умер.
Смыла эхо побед тишина...
Но порою чуть слышный зуммер
отрывает тебя ото сна.

И сквозь времени плотную вату
в эту нашу мутную жизнь
вдруг врывается хрипловато:
"Не робой, потомок, держись!

Не зазорно плакать и падать,
но позорно свой род предать,
поколений живую память
за казну и утехи продать.

Не сдавайся нечистой силе!
Связь времен не позволь разбить!
И тогда на просторах России
и свершеньям, и подвигам
быть!.."

И пока ты душой не умер,
пусть, как совесть, в твоей судьбе
этот древний негромкий зуммер
не дает покоя тебе.


       
       
       
УЧЕБКА
       
Брось гражданские привычки,
про гулянки позабудь!
И тогда свои две лычки
ты получишь как-нибудь...

Трет ли вьюга щеки щеткой,
дождь ли гладит по лицу, –
бодро, весело и четко
рви подметки на плацу.

В бэтээре или танке
бултыхайся на ходу
и коптись, как шпрота в банке, –
только в собственном поту.

По тревоге в мглистой стыни
отправляйся в марш-бросок.
Или в мареве пустыни
носом вспахивай песок.

Помни, кто не имут срама,
и в атаке на бегу
про себя тверди упрямо:
"Я мужик! Я все могу!.."

Брось гражданские привычки,
про гулянки позабудь!
И тогда свои две лычки
ты заслужишь как-нибудь.


ЛЕЙТЕНАНТСКАЯ ВЫПУСКНАЯ
 
Кому звезды на плечах,
кому слезы на очах…
Не спеши-ка ты, подруга,
создавать со мной очаг.
 
На просторах областей
много в армии частей,
да на всех не напасешься
генеральских должностей.
 
Меньше взвода не дадут,
дальше фронта не пошлют.
А медали или пули –
что-то нам да отольют.
 
Так что будет грудь в крестах
или голова в кустах…
Или даже нас покажут
в ежедневных новостях!
 
Будут вести хороши –
пой, подруга, и пляши!
Будут плохи – молча выпей
за помин моей души.
 
Отпусти мои грехи,
перечти мои стихи…
И дай Бог тебе, подруга,
генерала в женихи!


ЛЮБОВЬ

Славно девушка провожала –
и всплакнула, и обняла...
Через месяц мать написала:
"А Валюшка-то замуж пошла.
Верть хвостом – да и горя мало!
И не кажет нос на порог..."
А солдата беда подмяла,
кулаком хватила под вздох.
День влачился, вял и громаден.
Парень двигался, ел, курил.
Десять раз застрелился за день,
десять раз ее застрелил.
А когда на деревья голые
вечер выпал стылой золой,
оторвав от куртки погоны,
он махнул через степь домой.
То ли жалости, то ли мести
шел искать.
И под лай дворняг
подхватил его на разъезде
грузно вздрагивающий товарняк.
Понесло его, закачало,
в душу дунули сквозняки...
В тихой комнате трибунала
он лицом упал в кулаки.
Защипав, тоска и усталость
потекли слезами из глаз...
А любовь не ушла –
все металась,
все куда-то рвалась, рвалась...

ЗЕМЕЛЯ
Опять небеса потемнели
над серыми гребнями гор…
Давай-ка закурим, земеля,
пока остывает мотор.
Пока от недавнего боя
еще не развеялся дым,
давай-ка, земеля, с тобою
о доме родном помолчим.
 
Нам сердце осколками колют
погибших друзей имена.
Такая нам выпала доля –
мужская нам доля дана.
 
А дома в тиши безмятежной
мальчишки милуют подруг,
касаясь фаты белоснежной
ладонями чистеньких рук.
А мы в смертоносной метели
с судьбою играем в снежки…
Такие с тобою, земеля,
Иванушки мы дурачки.
 
Нам сердце осколками колют
погибших друзей имена.
Такая нам выпала доля –
мужская нам доля дана.
 
Не ангелы мы и не черти,
нам тоже тоскливо в бою.
И все же мы ходим у смерти
на самом переднем краю.
Опять в пулеметном прицеле
качается наша звезда…
В грязи у нас руки, земеля,
а совесть – как Знамя, чиста.
 
Нам сердце осколками колют
погибших друзей имена.
Такая нам выпала доля –
мужская нам доля дана.