Детская любовь

Она пошла в первый класс, проучилась там месяц, от силы - два, и очень серьёзно заболела. Участковый врач поцокал языком, глядя на маленькое щупленькое тельце с полупрозрачными косточками и вынес жестокий приговор: "В санаторий, немедленно, на свежий воздух, астма пока не лечится, но можно, по крайней мере, добиться стабильной ремиссии". Что такое "стабильная ремиссия" она, конечно, не поняла, но вот слово "санаторий" означало только одно: её заставят расстаться с мамой...
В детстве не бывает ничего "временного", в нём существует только одно измерение "настоящее"; "настоящее", понимаемое ребёнком, как "всегда". Итак, девочку увезли в санаторий на целую вечность, на два месяца. Мама долго целовала её в узкой реакриации, змеившейся странными извивами между палат (в палату маму не пустили). Они поплакали вдвоём, но потом мама уехала, а девочка осталась совсем одна в огромном незнакомом здании, пошла искать свою комнату и, заблудилась....
Слёзы так и не успели высохнуть и снова покатились крупными бусинами из глаз, но теперь уже причиной их был страх потеряться «навсегда» в этом зловещем здании, полном довольных (не понятно чем), детей, снующих по коридорам тётенек в белых халатах и запахами лекарств.
Она металась между палатами, начиная уже рыдать почти в голос, открывала незнакомые двери, заглядывала в огромные помещения, но все они были «не теми», а если бы даже ей повезло и попалась наконец «та палата», девочка всё равно бы её не узнала, потому что была, по маминым словам, «рассеянной клушей».
Полностью потеряв ориентацию, она, наконец, толкнула дверь последней в коридоре комнаты. В комнате жили «старшие» мальчики (второклассники). Они играли в «серьёзные мужские игры» (катали по полу машинки), и очень сильно возмутились девочкиным появлением в своих владениях. «Пошла вон отсюда, девчонка!» - закричали радушные хозяева, а один мальчик даже заявил: «я тут переодеваюсь, а она специально подглядывать пришла, наглая какая!». Но «наглой подглядывальщице» было всё равно, что они там кричат, она увидела совершенно необыкновенного мальчика и разглядывала его, с детской непосредственностью – в упор. Даже катившиеся по щекам слёзы застыли на своих местах, забыв, куда и зачем они катились.
Мальчик был удивительный, такого красивого лица девочке видеть в жизни не приходилось! А кудри! Крупные чёрные кудри, не падавшие на плечи, а стоявшие шапкой на голове. Но самыми удивительными были глаза – огромные и синие как небо, в обрамлении длинных изогнутых ресниц. (Позже, когда они уже дружили с этим мальчиком, девочка узнала от «тётенек в белых халатах», как неизменно приезжавший в санаторий парикмахер отказывался стричь «этого красивого мальчика», потому что на такое «великолепие» рука у него «не поднималась», кроме того, «я его подстригу, а родители потом меня четвертуют», говорил он. Родители и вправду готовы были четвертовать незадачливого «стригуна», но за то, что сын их вечно ходил нестриженым, приходилось забирать его в приёмные дни и вместо развлечений тащить в ближайшую парикмахерскую). Но всё это девочка узнала потом, а в тот момент она стояла на приросших к полу ногах, смотрела мальчику, (ругающемуся на неё, как и все), в глаза и твердила про себя «волшебные слова»: ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН В МЕНЯ ВЛЮБИЛСЯ!
Надо сказать «волшебные слова» действовали часто, почти всегда, но, «не в этот раз» - вздохнула про себя «маленькая колдунья», развернулась и вышла из палаты мальчиков, тихонько притворив за собой дверь. Одна из «белых тётенек» наконец-то заметила её, деловито спросила фамилию и имя, сверила их с карточками на дверях комнат и доставила потеряшку к месту обитания оставленных мамой вещей. Потянулись, наполненные тоской по дому, дни.
Девочка была болезненная, почти ничего не ела и дома, а в санатории перестала есть совсем (мама плакала, приезжала почти каждый день, отпрашиваясь с работы и потихоньку подкармливала свою «доходягу» бутербродами с чёрной икрой, твёрдой колбасой и т.д. и т.п.), но ничего не помогло "эта кисейная барышня рассопливилась и в санатории, на свежем воздухе!».
Каждый день по несколько раз детям давали лекарства, они их стоически выпивали, «подумаешь, не уколы же!». Но девочке по случаю болезни назначили что-то невообразимо горькое и отвратительное. Таблетку такой величины, что она совсем не проглатывалась, растворялась мерзкой кашицей прямо во рту, и неизменно вставала, просящимся обратно комком, в горле. После очередного приёма ненавистного лекарства, юная страдалица с перекошенным лицом шла по коридору. И вдруг, увидела того самого мальчика. У него болели уши и смоляные кудри были закрыты платком, но глаза на прекрасном лице светились таким страданием (ещё бы, когда болят уши, они светились чем-нибудь другим), что девочка невольно залюбовалась им. А мальчик повернулся и улыбнулся ей, как старой знакомой. «Чего плачешь?» - спросил он.
- Я не плачу, просто лекарство горькое дали!
- Горькое? А хочешь конфет? У меня есть морские камешки.
Девочка была очень хорошо воспитана и вежливо отказалась (люди, которые хоть раз побывали в детстве в санатории, поймут, какое это было удивительное явление, чтобы кто-то там отказывался от конфет). Но мальчик настаивал и галантно протягивал открытую коробочку. Она взяла конфетку, одну, улыбнулась и сказала «спасибо».
Потом мальчик и девочка сидели на широком деревянном подоконнике, болтали ногами и разговаривали «за жизнь». Он смешил её и она бесконечно заливалась смехом, как раскачиваемый ветром колокольчик. Горькая таблетка и больные уши были забыты и они сидели бы так, наверное, по сей день, но «белые тётеньки» заставили их пойти на обед, а потом на тихий час.
Началась большая и светлая детская дружба. Во время прогулок они играли вместе, мальчик собрал ватагу ребятишек, чтобы раскопать из-под снега карусель, на которой девочка хотела покататься. Копали несколько дней, но ничего не получилось, механизм карусели замёрз до весны. Она была очень рассеянная и вечно теряла свои вещи, а иногда завистливые девчонки воровали эти самые вещи и прятали их. Девочку ругали и не пускали на улицу то без варежек, то без валенок. Но неизменно мальчик отпрашивался в тихий час в туалет, находил все её вещи и бережно складывал в шкафчике (совсем, как мама). А девочка всегда удивлялась «откуда они взялись?» и свято верила в «добрую фею». Когда в столовой у неё утащили стул, мальчик отдал свой, а сам ел стоя. Но девочка не видела этого, так как не знала, где он сидит за обедом. Как-то раз ему разрешили подежурить вечером по палатам и он пришёл к девочке, вся палата притворилась спящей и она, конечно, тоже. Мальчик взял на её тумбочке, кое-как вытащенную из волос и брошенную беспомощным комком, ленточку, аккуратно свернул и положил на место. А потом ещё посидел возле её кровати, любуясь тем, как девочка спит. Однажды всех девочек пригласили в палату «старших» мальчиков, кто-то из «белых тётенек» захотел почитать им общую вечернюю сказку. Все гостьи сели на стульчики, а девочкин стульчик мальчик придвинул к своей кровати и положил ей голову на колени. И всю сказку она гладила его чудесные чёрные локоны. «Белые тётеньки» многое им прощали и разрешали, потому что они были «любимой темой санаторских сплетен». Глаза «тётенек» увлажнялись и они говорили друг-другу: «ну надо же, какая любовь!» Дети в санатории всегда были полуголодные, потому что есть можно было только в строго определённое время и то, что дают. Как-то их всех повели на экскурсию в ближайшую деревеньку в старинный помещичий домик. Мальчик и девочка шли взявшись за руки и грызли вкусно пахнущую смолой шишку, одну на двоих. Девочка сказала, что у шишки где-то обязательно должна быть съедобная кочерыжка. Дети съели всю шишку, но ничего в ней так и не нашли…
Девочка очень тосковала по дому, и каждый раз, когда приезжала мама, горько плакала и просила поскорее её забрать. Когда закончилась смена, мальчик и девочка разъехались по домам. Конечно же, они познакомили родителей между собой и те обменялись телефонами. Конечно же, мальчик сразу, оказавшись дома, позвонил девочке. Он сказал ей по телефону: «Я люблю тебя!». И она ответила: «А я знаю».
Иногда родители устраивали им «свидания», водили вместе в зоопарк или просто друг к другу в гости. Тогда они хохотали и дурачились целый день. Но мальчика часто отправляли в разные санатории, потому что он был «приспособленный». Из этих санаториев мальчик писал девочке письма, целую кучу писем. А она отвечала ему и напихивала в конверты всякой всячины, вроде стеклянных «шариков-влагопожирателей». Из-за этого её письма иногда не доходили до адресата.
На свой девятый день рождения девочка видела мальчика в последний раз. Он приехал к ней в гости с папой. Дети гуляли вместе в парке, ели сладости, а потом танцевали под пластинку с музыкой Поля Мориа. Девочка вырастила на окне зелёный лук и мама, срезав его, положила, как украшение «экибаны», на праздничный стол. Мальчик съел его весь, пучком. Из глаз его катились слёзы, но он сказал, что никогда не ел ничего вкуснее.
А летом мальчик уехал отдыхать в Анапу, к чёрному морю. И там утонул насмерть.