Бункер

Не потребной величиной легла предвзятость на столы поправок к вновь ощущённой целине. Где Ты слышалось в безгласном вопле улетающего ветра. Мелким дождиком накрапывала жизнь. К белым тянуло берегам. Молочные реки, казалось бы, но багрянец удивлял. Небо горизонтом упиралось в гладь океана, тем самым не нарушая Сфер! Галатеей называл Дали, слышалось с краёв, не ерзай, создавалось в уме. Шары. Цветов неописуемых, и с переливом и с пониманием, а в них глаза да ещё такие от которых плакать жажда. Леди и в песне и в жизни, а к сердцу камнем прилипает чувство борьбы именно за свет. Мягкая трава с нескошенных полей, от туда, где летом пахнет лес, и нет волнения на нивах. Пропасть во ржи. Бежать по ней можно до края и надо только представить как прекрасен тот бег. Бегун бежит. Диском оранжевого цвета начался закат уходящего дня, предпоследним следствием к следам указывало облако в овечьей шкуре, и с маленькими предпосылками на рожки. Что явно заставляло убегать в детстве в далёкие нивы в голубом небе и искать там свою пропасть, не взирая на место объемлющее во ржи! Талым ручьём истекает, берёзовым соком, меж простёршихся к небу тополей. И ярким днём в минуты солнца, нагнетает тишина. Девочка вошла в трубу, прихлопом закрыв дверь. Лестница оставила ржавые следы на ладонях. Колодцем бултыхался свет в верху. А капли капали на крапиву, крапя в алое переход в неизбежность. И сколько оставалось минут до прыжка, и намеренно ли всё было, не понять ей уже никогда, когтистой лапой затаскивала к себе темнота. Карими полосками сверкали глаза, и синей ленточкой волновались волосы на холодной ряби озера, в пустыне безнравственности. Мне не жалко! А с чего можно жалеть, столько боли что весна рвёт нервы, превращая в струны и металлом надрывая разум. Берегиня и впрямь странное имя, осторожность наводит на резкость, представляя случаю возможность любить, и не обязательно быть любимым. Отвечал он не замечая, как его принуждают. Лет проходит не много и воды утекает. А птицы всё также любят петь, и строить свои дома. И искры отражаются в полировке пуль, устремляющихся в натянутую шероховатость тёплой кожи. Нежное как бриз, сладкое как спелый томат, и истекающее тело, примыкает к пониманию ненужности суеты. Восторгаясь восклицает от скрипа о белые кости груди, проникают пули. Огонь. Ведь можно кричать, и все услышат, когда сердце сделает последний глоток жизни. Металлом некого не удивишь, он холоден и увлекает в холод за собой. Ветер подхватит душу, и облизнет её, прищёлкивая острым языком. Небо вдохом примет в объятья. И решение поставит итог! Как белый лист, орёт, орёт. С угла выкатывает клякса. Несправедливая жестокость, не давать жить. Наслаждаясь забывать о смысле и разрешать себе любовь, пусть даже только для себя. Немного лет дитя прожило, летало как птица, для хищника себя храня. Желаний уйма, природа строгостью дарит. И в клетку загнана. Дождь начинался с утра, озеро меняло цвет, а наслаждение входило в апогей! Беззащитны мы. Не стоит удивляться как хрупок мир с утра в весенний апрельский день. Останется лишь пар, и мысли и мечты двух разных по природе птиц! Время съедает нас, у него дела такие. А в чём память, что можно оставить за собой, так чтоб быть в этом, дышать и ощущать. Неужели всё так беспощадно, и жестоко. Пуля у выстрела, и не больше, амбиции и интриги, а на самом деле песок сквозь пальцы, цветные картинки. Фильм о земле с главной ролью в любовь, вера только к причастию, потребность инстинкта, и огромный обман, счастье для не искушенных! Там высоко, но не выше нас, знавшие. С верой в то, что поймём их и последуем, но природа наша не торопиться нас убедить, и указывает цели. Секс. И дети наши, радуют и посылают на ***. Возраст и станешь не о чём и не к чему, почему? Следы наши здесь, и повсюду, а потом вдруг обрываются, и опять как? После можно узнать и то если очень желать, а так чтоб у каждого и обязательно прямо в разум, будет сила! Движение всего и неспроста, мы ведь в великом потоке, хотя его величие удивляет только нас, да и то не каждого, желейные тела у телевизора лёжа, куда задуматься о заборе вокруг Вселенной. Впору макарон. Как ярко, как яростно восходило солнце, синие волны. Хочу в океан, а там, там глубина, километры неопределённой массы с огромным весом. Из которого все мы и плавать тоже надо любить. Рыбы. Плавники наши цепляются о камни пучины, и задевают минуты в миг счастья. Свет проходит сквозь камень, светятся глыбы и начинают рыдать, да так что планета ёжиться, и напрягшись извергает все свои вулканы. Дожди просят небо отпустить их на наши раскалённые головы. И впитаются в нас как манна и наделят нас как чашу полную, и сделается югом север, начало обратится в конец. Будет свет. Только. А если пробежаться меж сосен, в бору и свежем воздухе, мысли станут чище и естественней, но в начале. Стараясь, преобразуются в гиперболы и параболы абстракционизма, и красные квадраты, при усилии, станут синими кругами. А зрачки в любящих глазах, при ярком свете немного сузятся и поймают отражение всего что может для них остаться важным. И как зеркало, ответят правду. Обман не может устоять, сломавшись превратится в пар.