Одно мгновение свободного полёта. Дневник

Hostis Humani Generis Richie Rellik

Одно мгновение свободного полёта. Дневник.


*1. Я – Мразь.
Что я могу сказать о событиях прошедших дней… Я сам разрушил своё счастье. Хрупкое счастье, которое так боялся сломать. Неверным словом, действием. И всё же я таки сам разрушил всё. Ничего, ничего не осталось. Что я могу сказать. Я - мразь. Я предал свою любовь. То, что я сделал, не поддаётся никаким описаниям и оценкам. Я не заслуживаю жить. Таких как я надо убивать. Или просто посылать нахуй. Давайте дружно пошлём меня НАХУЙ, господа.


*2. Труп.
Я не хочу писать о том, что было. Не хочу писать, как мы были счастливы. Это слишком больно. Лучше о чём-то левом. Вот, например…
Дело было после самого счастливого дня в моей жизни. Самого счастливого, но в то же время ничего не обещающего и оставившего в душе, помимо безграничного счастья, чувство фатальной неопределённости и жесточайшей тревоги, и ещё непрекращающуюся дрожь во всём теле. Еду ранним утром по срочной необходимости в служебной машине с некоторым народом, среди которых – начальница, только не начальница моего отдела, которая «пойди туда не знаю куда…», а наша главная начальница – глядя на нее, сразу понимаешь, что она нереально крута и главное очень умна, что важно, короче очень уважаю её. Так вот едем мы, я пытаюсь усиленно справиться с симптомами раннего утра и тяжёлого похмелья, как вдруг начальница произносит следующую фразу: «Надо бы нарыть труп. Отвезти на огород. И там нарезать.». От такой фразы, тем более с похмелья, я на некоторое время впадаю в ступор, и таращусь на неё, сидящую впереди, огромными глазами. Только после того как она продолжила мысль, до меня дошло о чём идёт речь: надо нарыть ненужных железных труБ где-нибудь, отвезти на её огород – где видимо есть инструмент для нарезки, и нарезать их мелкими цилиндрами, чтобы потом вбить в землю возле организации, чтобы машины не проезжали, а то там с одной стороны ворота, закрытые на замок, а с другой пустое пространство и проезжай кто хочет – просто смех. Но фраза была хороша… особенно с утра… особенно с похмелья…


*3. Сон. Часть 1: Адский Автобус.
Сны являются чем-то основополагающим и чем-то многозначащим порой. Чем-то неспроста. И вот чтобы не терять хронологию событий – далее по графику у нас шёл сон. Его мне хотелось бы записать подробнее, не упуская ни одной детали.
Я стою на автобусной остановке в какой-то глуши. Вокруг ни домов, ни деревьев, просто в чистом поле петля какой-то пыльной дороги (видимо, кольцевая – конечная). Автобусов всё нет. Как вдруг из клубов пыли выезжает этакая развалюха. Окна выбиты, стены в дырах, причём не просто в щелях, а в огромных пробоинах, весь корпус раздолбан совершенно. Я инстинктивно шарахаюсь от этой фигни, однако из окна водителя высовывается женщина (видимо водитель и есть, в реале я её не знаю). Ей лет 30 на вид, русые волосы собраны в хвост, тёплая фуфайка. Она машет мне рукой и говорит: «Ну, чего ты!? Садись!». Я сажусь в автобус, там помимо меня ещё человека 2-3. Изнутри зрелище ещё более жалкое – весь автобус просматривается насквозь, да и сиденья еле закреплены и шатаются. Я сажусь произвольно на одно из сидений (по правой стороне, ближе к концу салона, но не в самый конец). Автобус трогается. Из щелей слева сначала начинает дуть невероятно силы ледяной ветер. Я ещё удивляюсь, вроде пыль была, тепло, лето или, в крайнем случае, начало осени, и тут вдруг такой ледяной, пронизывающий до костей ветер, с невероятной силой дующий внутрь, прямо Северный. Затем в щели начинает валить снег, и тоже это не просто снег – он летит с той же бешеной скоростью, что и ветер, и он такой же ледяной, и снежинки не мягкие и пушистые – они колкие, острые, обжигающе ледяные, как маленькие кристаллики, но при этом совершенно вымороженные. Со временем ветер и снег достигает такой силы, что я чувствую, что меня вот-вот выдует нафиг из этого горе-автобуса через щель в противоположной стене. Я крепче пытаюсь уцепиться за сидение, но чувствую, что оно еле держится, практически не закреплено к полу, и меня сейчас выдует прямо вместе с сиденьем. Я хватаюсь за впереди стоящее сидение, которое тоже качается, но, по крайней мере, вроде держится ещё, и таким образом едем дальше.


*4. Сон. Часть 2: Гротескное Кладбище.
Подъехали. Передо мною здание. Одноэтажное, но очень уж большое по периметру, и особенно длинное по протяжённость. Барак или как их там называют. Я вхожу внутрь – а там вроде даже нет первого этажа – сразу подвал. Я спускаюсь в подвал и иду по длинному узкому коридору, по обе стороны которого открытые двери и у каждой двери стоит типа конвой – великовозрастные тётки с табличками на груди (на табличках вестимо написаны их имена и должности, но табличек я не читал). Со мной ещё идут какие-то люди, знакомые и нет, периодически я вступаю с ними в разговор, спорю и даже ругаюсь, но в какой-то момент они остаются где-то позади, и дальше иду я один. Слева по коридору я вижу вход в огромный зал, и я вхожу туда. В зале стоит желтоватый полумрак, как будто дневной cвет туда не попадает вовсе, а лишь где-то по углам стен горят маленькие лампочки с потускневшим от старости стеклом, подобно свечам. Стены зала сделаны из неокрашенного плохо отшлифованного потемневшего со временем дерева. Пол усыпан мелкими разноцветными камушками, не просто слегка посыпан, а они насыпаны горами – будто бы имитирующими землю. На них валяются искусственные листья. Вокруг стоят деревья с листьями из стекла и, кажется, ещё просто деревья с искусственными листьями. Но ключевым моментом является то, что зал этот – кладбище. По всему залу, как на кладбище, стоят надгробия, с именами умерших и датами их смерти. Кто-то умер давно, кто-то на днях. А перед надгробными плитами, вместо полагающихся там клумбочек, стоят открытые гробы. И в гробах лежат люди. И выглядят они как живые. Даже те кто, судя по дате, умер давно – нисколько не изменились, по-прежнему выглядят живыми, как будто просто спят, и смерть не тронула их образов даже самую малость. Я иду по дорожкам меж могил, усыпанным цветными камушками, среди стеклянных деревьев, в полумраке этого таинственного зала-кладбища. И в одном из гробов вижу моего покойного друга. Он лежит, всё такой же, словно жив и не умирал никогда. И я смотрю на него и думаю, что он лишь спит. Но на животе, внизу, поперёк, у него огромный, безобразный, неровный, многослойный шов, как будто многократно полоснули огромным ножом, рассекая всё напрочь, а потом криво зашили грубыми нитками. (В реале у него такого шва не было, если что). И я постепенно замечаю что он и правда жив, он не неподвижен, он просто спит. И я думаю, как такое возможно при таком шве. И тут он встаёт из гроба и протягивает мне руку. Я говорю: «Но у тебя шов», он: «Ну и что?», я: «Но как же такое возможно, как ты с таким швом можешь встать, да ещё идти, и говорить со мной», он отвечает: «Я его не чувствую, значит всё в порядке, пойдём». И мы, взявшись за руки, идём по дорожкам этого кладбища к выходу. У входа почему-то нет конвоя, и мы выходим в коридор. И он говорит мне, что всё эти пол года были кошмаром, но кошмар закончился, и он – мой единственный лучший друг – снова со мной. И тут вдруг тётки-охранницы у соседних дверей, вереща как резанные свиньи, стали шарахаться от нас и кидаться вглубь своих охраняемых комнат и жать там на пультах кнопки тревожной охраны. И вот уже следом за нами побежал конвой в чёрной форме. И мы, всё так же держась за руки, побежали прочь. Прочь, прочь, вперёд по коридору, но выхода всё не было. И мы решили свернуть в первую попавшуюся дверь, где было относительно спокойно. Мы свернули, конвой промчался мимо. А зал, куда мы свернули, оказался таверной. Классической таверной в пиратском стиле, тоже с некрашеными плохо отшлифованными стенами, и такими же столами – грубые круглые столешницы из старого некрашеного и не выточенного должным образом дерева и такие же стулья. И такой же подвальный таинственный полумрак, как в том зале-кладбище. Мы присели за один из таких столов, перед барной стойкой, и сделали бармену заказ. Он принёс нам два огромных, высоких стеклянных стакана, с ровными тонкими стенками. В стаканах проглядывалось что-то мутное и багровое. Друг начал пить из стакана и я тоже. Я сделал глоток, и ощутил, как что-то густое, вязкое, тягучее, полилось в мою глотку. Я сделал глоток, и понял, что захлёбываюсь этим, и оно вот уже лезет назад и мутной вязкой багровой жижей стекает с моих губ. «Да это же кровь!» - подумал я.


*5. Пробуждение. Голоса Призраков.
И тут вдруг призраки запели. Я лежу на постели, в своей комнате, на своей кровати, утро, чуть светает, в комнате таинственный призрачный полумрак тяжкого раннего утра. Когда утро уже рвётся вступить в свои права, но ночь всё ещё настолько сильна, что не желает его впускать и дарит обитателям ночи последние мгновения своей таинственной сладостной атмосферы. Это уже был не сон, я проснулся, а вой призраков – это сработавший по неснятому будильнику на муз.центре диск Haunted Voices (сборник готической музыки). И этот полумрак в комнате вовсе не был таинственным, мистическим продолжением сна – именно так, таинственно и не по-мирскому выглядят они – последние мгновения ночи. Но я ещё долго лежал в постели, и слушал воющие призрачные голоса, тихо, спокойно, печально и надрывно напевающие будто бы погребальную песню мне, как плакальщицы у гроба. А я лежал и с пол часа не мог прийти в себя, не мог осознать явь это уже, или сон всё ещё продолжается. Когда я понял, что не сплю, выключил музыку, закрыл глаза и уснул до наступления утра – субботнего утра в 12:00. Я снова закрыл глаза, чтобы уснуть, впасть в беспамятство, забыться, ничего не осознавать, просто провалиться в бездну и поспать хотя бы ещё немного. Но тогда я ещё не знал, что продолжением этого сна станет кошмар наяву.


*6. Шов.
А вот следующей ночью (с субботы на воскресенье, фиг там помнит уже какое число) я проснулся посреди ночи (часа этак в 2-3, ещё темненько было) от страшной, невыносимой боли. И как вы думаете, где была боль? В том самом месте, где во сне у друга шов был. Болело настолько невыносимо, что я даже не мог встать с постели. Кое-как доплёлся до кухни и выпил две но-шпы и два баралгина. Лёг и еле уснул. Но наутро боль не прошла. Напротив, болело так, что хоть на стену карабкайся, а мне ещё надо было с утра по делам идти. Кое-как сходил, предварительно выпив ещё столько же и тех же колёс, кое-как вернулся – а боль всё не проходила, даже не уменьшалась – болело так же сильно как ночью. Ну, хоть вы что мне говорите, но не бывает, не бывает такой боли (физической), от которой бы ни одни колёса не помогали – ну хоть чуть-чуть, ну хоть на время! В итоге я купил новейшей но-шпы с новейшим сроком годности и мощнейшего действия, захавал сразу 4 шт. и поехал… на свидание. Тогда-то и случилась, так сказать, первая пошатнувшаяся веточка в наших и без того хрупких, на ниточке висящих, отношениях. Случилась сама собою и как будто бы ни без посторонней помощи. Словно бы с чьей-то лёгкой и невидимой руки эта веточка и пошатнулась. Неспроста, скажу я вам, всё это было, неспроста…


*7. Литературный Вечер.
А дальше, уже в среду, я культурно отдохнул на литературном вечере. Правда нажрался уже после и в одиночестве. Нажрался туборгом. Друзья мои, нажраться туборгом – это вам не технарём или охотой крепкой. Нажраться туборгом надо уметь. Нажраться туборгом это буржуйство чистой воды и ваще понтярство. То, что я нажрался туборгом, возвращаясь с литературного вечера из библиотеки, говорит о том, что в душе я мега-эстет, интеллигент и истинный аристократ! А ещё и прийти на утро пьяным на работу с недопитой бутылкой туборга, красноречиво торчащей из кармана – это же не просто аристократизм – это уже ваще полнейшее рас****яйство и тотальный похуизм. А ещё чтобы на следующий день главное начальство (да, то самое «иди туда не знаю куда…» и даже та, которая «надо бы нарыть труп…» - собсна разговор происходил в её кабинете) в прямом смысле и искренне умоляло меня не увольняться, а выйти на роботу после этого безобразия, аргументируя это тем, что от меня, да, да, вот от меня лично, такого похуиста и рас****яя, зависит 900 человек и типа «мы в ответе за тех, кого мы приручили» (с) (– это начальница так дословно произнесла), и что они все нуждаются во мне, что им в любой момент может понадобиться моя помощь и бла бла бла – это уже ваще впору мне возгордиться и возрадоваться! Однако мне было похуй. Ибо я в тот момент думал о любви. Лишь о ней, и ни о чём и ни и ком больше. Когда в сердце любовь – разум автоматически идёт нахуй.


*8. Хрень в Шкафу.
Я не хочу вдаваться в мистические подробности и криво оперировать оккультной терминологией, тем более в ней не силён и никогда к тому не стремился (а жаль, таки да). Потому просто и в двух словах. Мы вызвали какую-то хрень. Или мой покойный друг вызвал, или мы с ним вместе, или он один в день своей смерти. Но факт что она пришла. И я её реально почувствовал. Два раза. Первый – в январе, когда она всех неслабо накрыла. Немало народу тогда полегло, вернее чуть не полегло, в том числе и так сказать «не из этой компании» - разного народу из разных городов, отдалённо знакомых и ко всей этой истории отношения не имеющих ни прямого, ни даже приблизительного. Однако всех она цапанула тогда. И вот сейчас она явилась снова. После того литературного вечера в библиотеке. Я всю ночь мотался по городу и ужирался туборгом, а она всё ходила за мной, и я реально ощущал её присутствие, желал выпить больше, больше, ещё как можно больше, лишь бы только это ощущение прекратилось хоть на миг. Мне было страшно, реально страшно. Теперь она имела форму чего-то абстрактного, с неровными краями и непременно чёрного. Но совершенно определённо можно было сказать, что это не существо, пусть даже демонического характера, не что-то одушевлённое, персонифицируемое. Чёрная субстанция с размытой формой, которая ходила за мной всю ту ночь. А утром я обнаружил её в своей комнате. Она находилась там, со мной. И, казалось бы, бежать бы мне прочь из этой комнаты, однако я подпёр дверь стулом изнутри и весь день тупо просидел один за столом, выкуривая сигарету за сигаретой. И она сидела там со мной, в моей комнате, не подходила ближе, не трогала, но и не уходила. И это не глюк! Не пьяные бредни, уверяю вас! Не я один ощущал её присутствие, в том числе и люди, которые ваще не пьют – если они для вас окажутся бОльшим авторитетом, - они тоже ощущали её присутствие. Она реально была в моей комнате. Я реально ощущал её присутствие. И скажу вам по секрету: она и сейчас там. Спряталась в шкафу. Ждёт чего-то. Или кого-то. Но меня не трогает. И чего хочет она – пока не ясно.


*9. Библия. Апокалипсис. Новая версия.
Библия. Апокалипсис. Новая версия. Когда тру-блэкеры, по весне, вечерком на лавочке, напившись дешёвого пива и накурившись примы, споют под гитару Михаила Круга «Владимирский Централ» («Опять пришла весна…» ну и т.д.), гопота услышит это, и настолько охуеет, что сама собственноручно убьёцца апстену, и тогда наступит полный Апокалипсис. «Владимрский централ – Ветер северный, хотя я банковал – жизнь разменяна, но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.» (с) Вот вам и пророчество.


*10. Подруга.
А во фторняк или фторнеГ (не помню, как точно пишется слово, а в словаре на «ф» только «фуфайка»), приехала моя подруга по переписке из города ******. А я? А что я? Притащился на сходняк какой-то молодёжи, ужрался пивом, под конец чуть не отъимел свою подругу на цивильной мягкой постели, и по–моему не её одну. А вот пообщаться мне с ней так и не удалось, жаль. Да и вообще она оказалась из тех, кто любит шумные вечеринки, где вроде бы все вместе, но никто ни с кем не общаются – всё тупо сидят на чужой хате нахаляву, тупо жрут чужое пиво нахаляву, и тупо ржут – хотя вокруг нихуя не смешно ни разу. И вроде бы все вместе – и как бы и никто ни с кем. И даже её не удалось развести на нормальный разговор, хотя мы весь вечер просидели напротив друг друга, – пришлось тупо нажираться как все, чтобы хоть как-то вписаться в эту компанию. А я люблю приватные беседы, разговоры тет-а-тет под любимую музыку. Разговоры о важном, о главном, о Высшем. Разговоры по душам. А она оказалась не из таких, кто тоже любит так – ей первое больше по душе оказалось. Так, стало быть, и не о чем жалеть.
А потом я просто сидел, один, в оконном проёме, максимально свесившись вниз, и смотрел вглубь чернейшей ночи. И мне было всё равно, разожму ли я сейчас руки и просто полечу вниз, или так и просижу до утра. И снова начнётся день, убивающий мою душу, как вампира, первыми лучами рассвета.

А подаренная мне ею таинственно-синяя вазочка с искусственными цветами теперь стоит у меня в комнате на буфете. Как трофей. Как память о том, что что-то хорошее и прекрасное всё же осталось у меня после нашей встречи.
Таинственно-синяя вазочка с искусственными цветами – какая, право, восхитительная метафора!


*11. Сон. Замок.
Уже не помню, в какую из ночей (помню, что точно в ту, когда был трезвым, ибо в безумные пьяные ночи я не спал) мне снился ещё один сон. Замок, огромный, многоярусный, с двумя крылами, вдоль которых зигзагообразные лестницы с этажа на этаж. И длинные тёмные коридоры. И в вестибюлях меж этими коридорами вдоль стен на лавочках лежат полуразложившиеся трупы, и лица их прикрыты кепочками. Поднимая кепочки, я узнаю едва угадываемые черты лиц близких и любимых мне людей. И мой покойный друг говорит мне, вернее не говорит – его не было в этом сне, но ещё там, во сне, стоя в стенах этого замка, рядом с моими мертвецами, я начинал догадываться, что он хочет мне сказать: этот замок – моя жизнь, и здесь снимается фильм по сценарию, написанному им. И всех кого я буду любить, всех с кем попытаюсь сблизиться, всех с кем захочу остаться – ждет эта участь. Моя жизнь теперь его замок, можно носиться по коридорам, как я в том сне, можно искать заветные ключи и тайные знаки, но всё это бесполезно. Выхода из замка нет. Верее есть, но имя ему – Смерть.


*12. Сон. Белая Маска, Синяя Маска и Лора Пальмер.
Той же ночью был и второй сон. Я лежу в своей постели, и кто-то пытается на меня забраться. Как в Твин Пике Дэвида Линча про Лору Пальмер. И я пытаюсь понять, кто это, пытаюсь узнать, распознать, разглядеть лицо, но лица так и не могу разглядеть.
Была ещё маска, белая маска, как из фаянса, склонившаяся над моим лицом – ещё в самом начале, до сна про замок, в ту же ночь (замок и этот сон были одной и той же ночью), но я открыл глаза и маска исчезла. Ко мне ещё одна такая приползала, только синяя, давно, прошлой весной. Закрываю глаза – и вот она кажется снова у меня перед лицом, открываю – и она будто бы быстро убегает прочь. Не сон даже, но и не явь – а как в бреду.


*13. Сон. Кровь.
И ещё один сон той же ночью, после маски, замка и Лоры Пальмер. Я лежу в своей постели, в своей комнате, так же реалистично, как если бы это был не сон (а может это и не был сон?), тот же призрачный предрассветный свет в окно, и часы на муз.центре мигают, в общем идентичные декорации моей комнате или она сама как она есть. Я лежу на постели и вдруг начинаю захлёбываться. Чем-то вязким и скользким. С солоновато-железным привкусом. Густой, тягучей кровь. Как в том первом сне, только тогда я её пил из бокала, а тут она сама медленным вязким потоком ползёт из горла. Я вскакиваю на постели и продолжаю давиться ею – густой, вязкой, ледяной, багровой, мёртвой кровью. И я просыпаюсь. Ничего не меняется: та же обстановка (да она у меня в комнате всегда такая), тот же призрачный свет в окне. Только крови нет, но ощущение будто бы это было не во сне, и сейчас она вот-вот польётся вновь. Кровь – тягучая, ледяная и мёртвая.


*14. Сны?
Вообще во всех этих снах, начиная с того с автобусом и сюрреалистическим кладбищем, и включая эти четыре – было ощущение реальности. Они были слишком реальны. Реальнее любого из всех моих многочисленных снов, кошмаров и полудрём. Эти сны были реальны, они были слишком реальны. Они были слишком реальны, чтобы быть снами. Чтобы быть просто снами.


*15. Предательство.
А дальше пожалуй и было то, с чего я вообще начал эту волынку. Было предательство, было расставание. Но вообще-то я мало что помню из того дня. Помню только: Ночь. Я лежу на мокрой траве. Не один. Но это не моя любовь, со мною кто-то другой.
Но это было не неосознанно, не бездумно и по-пьяни. Нет же, нет. Это было вполне осознанное, осмысленное действие, в котором даже присутствовал некий расчёт. Только вот на что я рассчитывал? Той ночью рассчитывал на что – понятно. А вот в дальнейшем? Да ни на что я не рассчитывал! Зачем тогда, спросите? Зачем? Я просто хотел чтобы хоть кто-то, не важно кто, помог мне забыть мою любовь. Помог на время прекратить эту боль от любви. А ещё я тупо хотел не упустить шанс переспать ещё с кем-то. И как оправдание себе я вновь и вновь буду повторять фразу: «Всей этой жизни красная цена – одно мгновение свободного полёта» (с). Пусть не с тобой, но той ночью полетать мне удалось! Или ещё одна фраза в моё оправдание: «Вы привлекательны – я чертовски привлекателен, зачем же время зря терять?» (с) Она давно уж стала моим принципом (или оправданием?) в этой безумной карусели алкоголя, похоти и разврата. И таково моё нынешнее бытие. Да, да, я мразь, я же говорил. Я написал об этом выше и повторяю ещё раз: нахуй меня посылайте дружно, пока я не сломал жизнь ещё и вам. Свою-то я сломал давно, вот теперь методично доламываю обломки того прежнего, того бывшего и пока ещё чего-то стоящего (стоившего?) из того, что в ней осталось.


*16. У меня не было выбора.
Помните Лестата? «Я дам тебе выбор, которого у меня никогда не было» (с). Так вот у меня выбора не было. Меня никто не спрашивал, ломать мою жизнь вдоль или поперёк? На крупные или мелкие обломки? Ломать мою судьбу постепенно или сразу и под корень? Бить моё сердце вдребезги или так, слегка пооббить его причудливые навороты? Рвать душу по швам или сразу в мелкие-мелкие неровные клочья? Меня кто-нибудь спросил? Убивая меня постепенно, хоть раз кто-нибудь задумался о том, что чувствую я? А я ведь чувствую… Чёрт возьми, чувствую! Чувствовал тогда, когда был ещё наивным ребёнком, чувствую и сейчас, не смотря на то, что не осталось во мне уже ничего человеческого – чувства остались и их не убить – чувствую и сейчас. И это сводит с ума. Прекратить бы хоть на миг эту боль. Разом отключить мысли, чувства, память. О да, память – она добивает, медленно добивает, отравляя изнутри. И мысли, все эти мысли – не дают покоя ни днем, ни ночью, даже в крепком пьяном угаре они остаются со мной – мои мысли. А чувства… слышишь, мне так больно, я умираю без тебя. Я сказал, что без тебя меня нет, нет моей жизни, нет смысла в этой жизни для меня. Так оно и получилось. И что мне теперь остаётся без тебя? Только доламывать свою и без того изломанную донельзя жизнь, и судьбу, и сердце, и душу. Не взирая на чувства. Невозможно уже ничего воссоздать, срастить, сшить, склеить, отстроить заново – остаётся только ломать. Пока это не уничтожит меня окончательно. Другого выхода я уже не вижу.


*17. Лирическое Отступление.
Лирическое отступление. Во всём этом повествовании, да и в любом другом своём повествовании, я намеренно опускаю описания эротических сцен. Ибо у нас тут не порно-сеанс, я так полагаю. А в моём исполнении любое описание романтически-эротической сцены плавно перейдёт в жёсткое порно. Вернее перейдёт не в описании, а в действии, а там уж держите меня семеро – всё что было и как было поведаю как есть и распишу в подробностях, ни разу не помиловав утончённый вкус читателей.
Вообще если я щас возьмусь писать свои (эротические – зачёркнуто) порнографические мемуары – глядишь вот-вот и откроется дверь шкафа, и вывалится оттуда (не, не хрень) – умерший от стыда поручик Ржевский. А когда в перерыве между долбёжкой по клавишам я отойду ненадолго покурить – де Сад будет нервно курить в сторонке и стыдливо коситься на меня. Нет, дорогие друзья, я не оставляю здесь многоточия для простора вашей фантазии – ибо нет такой фантазии, которая смогла бы вообразить ту порнографию, которая имела место быть в моей жизни на самом деле. Я не понтуюсь – я просто знаю, что говорю, просто поверьте мне на слово, и да хранит вас Великий Ктулху от того, чтобы убедиться во всём этом на личном примере, и со мной лично. (Хотя…). Ладно, тема хороша, но свернём её, а то меня понесёт.


*18 Live each Day if it is Your Last.
Live each Day if it is Your Last © Richard Ramirez
Мой главный, основополагающий принцип с давних времён и вот уже долгие года, долгие, безумно долгие дни, минуты, секунды, доли секунды… Постоянно, постоянно этот принцип со мной и каждый раз я вновь и вновь возвращаюсь к нему.
Жить одним днём. Проживать каждый день так, как если бы он был последним.
А что, ничего такой принцип, жизнеутверждающий, подстёгивающий даже в некотором смысле – вроде кнута.
Если я прожил день не так как мне хотелось бы, если прожил его тускло, банально и посредственно, вместо этого вечного: «Ух! Ах!», к вечеру я буду ненавидеть себя страшной ненавистью и проклинать себя за то, что вот ещё один день потерян. Я пытаюсь взять от каждого, каждого дня максимум, даже если уже нет сил – и хоть ложись и умирай, всё равно – буду что-то пытаться сделать этакое, с кем-то сконнекчусь, куда-то побегу – пусть даже поползу. Но согласитесь – это перебор. Это уже слишком большой перебор, чтобы такой подход к каждому дню сошёл мне с рук и остался безнаказанным.
Но знаете в чём его главный минус. В том, что завтра нет. Какое к чёрту завтра, если сегодняшний день – последний. «Завтра не будет завтра, завтра не будет нихуя» (с). А стало быть и будущего нет. Я не задумываюсь о будущем, не строю планов – в частности и во взаимоотношениях с людьми. Есть только здесь и сейчас и именно здесь и только сейчас всё будет именно так, как я хочу. А если ты не поможешь в этом – ты предатель, ты сведёшь на нет ещё один мой бесценный день. Мой последний день. За то и получаю. Можно было построить верные дружеские отношения, красивую чистую любовь. А я хотел только сегодня и прямо сейчас. Потому что не верил в завтра. Потому что не знал – я правда не знал – что оно наступит. У меня есть сегодня. Я им живу, я его чувствую, я его ощущаю каждой частичкой своего измученного существа. И мне этого достаточно. Будет завтра – что ж, стало быть, будет ещё один последний сегодняшний день. Такой же бесценный и такой же последний. А сегодня не говори мне о завтра. Это всё равно, что говорить о загробной жизни. Я не знаю, что будет завтра. Я не знаю будет ли оно вообще. Только сегодня. Только здесь и сейчас. Без вариантов. И, пожалуй, я признаю, признаю, что именно это и становится порой всему виною. Но я так живу, я так привык жить, и ничего не могу с этим поделать. Просто я по-другому не умею. Жизнь не научила меня жить по-другому.
Но есть и ещё один плюс. Раз сегодняшний день последний, логично предположить что он единственный. А значит всё как в первый раз! Мы чисты на этом празднике жизни! Мы невинны как первый снег! Мы встретились впервые и мы счастливы сегодня! И мы счастливы навсегда! Ведь завтра не будет, ведь этот день последний – а значит если сегодня, то уже навсегда! Боюсь, я должен был сказать «никогда» - но прости, когда речь идёт о тебе, о нас с тобой – никакого «никогда» быть не может, поэтому сегодня и навсегда, только НАВСЕГДА!..


*19. Никогда.
Но твоим последним словом мне было именно «никогда».
Знаете, каково это, когда не берут трубку, не отвечают на смс, игнорируют в интернете? Знаю, что знаете. Знаете, как это больно. Безвыходно. Безнадёжно. Бесполезно жать кнопки телефона вновь и вновь, и ты ощущаешь себя беспомощным. Беспомощным в мире высоких технологий, когда ты можешь позвонить хоть в любую точку планеты, но какое тебе дело до всей этой грёбаной планеты the Мля, если нужен только один абонент – и он даже не отключён, он просто не снимает трубку, видя на дисплее твоё имя. Как это больно. Как страшно.


*20. Измена?
Та буйная ночь греха и порока, алкоголя и секса, предательства и расставания, измены – да, если хотите, я произнесу это слово – всё дело в банальной измене - была с пятницы на субботу. Впрочем, измена… смешно. Мы сначала расстались – потом была измена. И всё же это была измена. Ведь я не смог забыть, я продолжал любить тебя. И люблю до сих пор. Там, лёжа на мокрой траве, я думал о тебе. Только о тебе. Только ты. Только ты теперь имеешь для меня значение. Только ты – больше никто. Только о тебе думаю, только по тебе страдаю. Только для тебя жил. И если угодно – сдохну тоже в твою честь. Ибо нехуй мне жить без тебя.
Но я не жалею о той ночи с пятницы на субботу. Я ни о чём не жалею. Ибо нет ничего более бесполезного и бессмысленного, чем сожалеть о вчера. Ведь вчера тоже нет, как и завтра. Есть только сегодня. И сегодня я не сожалею – мне просто больно, очень больно из-за расставания с тобой.


*21. Окно.
Весь день я пролежал на постели, закрывшись в комнате. Из колонок орал всё тот же сборник Haunted Voices, песня, кажется в исполнении Ataraxia. Мне думалось, вот пусть прямо сейчас придут и похоронят меня – а эта песня сойдёт за погребальную. По атмосфере своей – вполне.
Я лежал весь день на постели, устав уже бессмысленно жать кнопки мобильного, и просто прижимая его к груди – вдруг зазвонит, и от вибрации разорвётся сердце. Хотя оно и так, казалось, уже разорвалось и не билось – лишь ошмётки мяса трепыхались о грудную клетку.
Я лежал на своей постели, безвольно свесив руку вниз и только стряхивал пепел в чашечку, с сигарет, которые курил, не переставая, одну за одной.
Я как безумный громко и с пафосом читал вслух собственные стихи и пел чьи-то трогательные песни о любви.
Я не ел несколько суток, и уснуть лишь смог, попросив у матери те заветные две таблетки фенозепама, которые в прошлый раз чуть не довели меня до ручки. Похуй, сейчас я бы с радостью сошёл с ума, и быть может, наконец-таки изобрёл хитроумный способ самоубийства, и может, даже сумел бы воплотить его в жизнь. И сейчас мне было плевать, хоть даже тот злополучный фенозепам – путь хотя бы он сейчас лишит меня рассудка, и быть может, тогда боль на мгновение утихнет. Но в этот раз не помог даже фенозепам.

И я лежал, уже не в силах встать, докуривал видать уж третью пачку за выходные и думал о том, что мой покойный друг не даром тогда держал меня за руку: всё это кошмар, и он должен закончиться.
Я закрыл глаза и увидел над собой руки. Был ещё день, и на улице было светло, но с закрытыми глазами как во тьме я видел руки. Это были руки моего покойного друга. Он водил руками над моим лицом. Потом руки исчезли, и я, не открывая глаз, обернулся в сторону окна. Он протягивал мне руку со стороны окна, будто бы говоря: подай мне руку, и мы пойдём к окну, и я помогу тебе прыгнуть. И кошмар закончится. Я представил себя, лежащим средь бела дня на асфальте под окнами девятиэтажки в мерзком обывательском дворе и сборище гопоты, глумящееся вокруг. Мне стало мерзко умирать так. И я заплакал. И стал просить у друга прощения. И повторял вслух: подожди, скоро стемнеет, тогда… Но я приду, я обязательно приду.
Но к ночи забрезжили первые лучики надежды в истории с моей любовью. Я ощутил, что есть ещё шанс, и закрыл окно. Я решил рискнуть. Попытаться ещё. Знаю что напрасно, знал тогда, знаю и сейчас, но всё же я надеюсь… Я всё ещё на что-то надеюсь.


*22. Последняя Зацепка.
Оставалась ещё одна зацепка. Человек который что-то знал и мог помочь всё прояснить в моей love story. Я кинул ему сабж по ICQ и стал ждать ответа. Но ответа не было который день. Чёрт возьми, - думал я, здесь может только несколько вариантов:
1.или я в ингноре;
2.или у него сдохла ася;
3.или сдох комп;
4.или он давно пропил комп вместе с асей, а я просто не в курсе и тупо пишу вникуда;
5.или его похитили инопланетяне;
6.или он тоже в запое, как и я, и тогда большой ему респект. В остальных случаях – нихуя никакого респекта не будет.
Но ответа всё не было, и не было, и не было. ***вый расклад – думалось мне.


*23. Хакер.
Я решил попытать счастья и съездить к знакомому хакеру. Пробить юзера по айпи и на предмет выхода в асю. Он тоже кинул ему сабж со своего номера для затравки. По нашу душу попёр анти-спам бот, и мы дружно послали его нахуй. Была мысль попробовать ещё пару идей, но у меня с собой было. Мы употребили и решили сходить ещё. Взяли 4 литра пива, и закрыли ноут нахуй, вместе с айпи, асей, этим чуваком и всеми остальными идеями вместе взятыми. Я быстро нажрался, причём до полного отруба и проспал до утра в квартире хакера на диване в соседней комнате. Наутро он повёз меня на такси домой. Я ни о чём ему не рассказывал, да он и не спрашивал. Он терпеливо тащил меня до подъезда, и помогал прикуривать, когда я стоял в подъезде, цепляясь за стенки. Он дотащил меня до комнаты и ещё выпил со мной чаю на кухне. Он оказался настоящим другом. Я его спросил, всё ли нормально и друзья ли мы, он ответил – да, всё нормально, друзья. У меня есть друзья. А я и не знал…
На работу я в тот день, естественно, не вышел. Какой там – если меня до дома еле доволокли. И мне составили акт на прогул. Возможно, теперь уволят. Да и *** с ним, подумаешь, мелочь – работа. Хотя таки ещё один обломок моей рушащейся жизни. Но жить-то я всё равно дальше не собираюсь. Так что мне всё равно. Всё равно.


*24. Сестрёнка.
Вечером звонила моя милая сестрёнка В. Тоже говорила про депрессняк и суицид. У нас с ней последнее время это происходит как-то синхронно. Говорила о том, что стояла на балконе, но прыгать не стала, т.к. там внизу она лежала бы побеждённой, а она должна победить. Я промолчал в ответ, но так и просилось сказать: Ты знала, зачем ты вышла на балкон, и если ты вышла на балкон – не важно прыгнула ты или нет – ты уже побеждена. Побеждена, слышишь? Так найди в себе смелость хотя бы умереть достойно.
Тогда, на квартире в день приезда подруги, я сидел в оконном проёме именно потому, что ощущал себя побеждённым. А прыгнул бы я или нет – в конечном счете, разницы никакой не имеет.


*25. Сон. Ангелы и Бесы в моей комнате.
А следующей ночью мне снились гротескные фрески в моей комнате на буфете – маленькие пухлые ангелочки со злыми лицами, которые, будучи изначально неодушевлёнными, периодически сверкали маленькими чёрными глазками, зло поглядывая на меня, и шевелили своими розовыми ручками, разжимая кулачки и показывая зажатые в них зелёные драгоценные камни.
Я открыл глаза, и увидел маленького красного бесёнка, неподвижно сидящего у дверцы буфета. Я подумал, что это какая-то детская игрушка, не пойми откуда вдруг взялась в моей комнате. Но он вдруг зашевелился. Я попытался закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный сип. Увидев, что я поднимаюсь на постели, он тоже встал и начал кричать. Тогда я закричал уже в голос, вскочил и побежал прочь из комнаты. Только тогда до меня дошло, что я уже проснулся. Только вот в какой момент?


*26. Ждать?
Вечером приходила одна милая и добрая девушка. Она, не смотря на то, что была занята, специально нашла время приехать ко мне. Она терпеливо выслушала меня, выслушала все, что я ей рассказал о событиях минувших дней, и даже прокомментировала каждый эпизод. И обещала помочь. Обещала, что попробует что-то сделать в моей ситуации. Помочь вернуть пусть не любовь, но хотя бы дружбу. Поговорит с кем надо, спросит что надо, ответит что надо.
Ждать? Снова ждать?


*27. Падение.
Я повторюсь. Всей этой жизни красная цена – одно мгновение свободного полёта. И этим мигом была моя любовь, та самая любовь, те дни безграничного счастья, которые я считал по секундам и которые боялся просыпать как разноцветный бисер меж пальцев. И я летел. Я летел вверх и только вверх. И мне было всё равно, что будет потом. И я упал. И я разбился оземь. И вот лежу. И никто не поможет мне встать – не потому что некому, а потому что никто не сможет помочь - я должен сам. А сам я не могу. Или не хочу. И эта жалкая субстанция на земле уж вряд ли является мной. Я разбит, я сломлен, я уничтожен. Вот так вот просто и радикально. И это именно так. А остальное путь дворник подметёт.

И пусть мне не в первой. Да, я летал, и падал, и всегда знал, что будет потом. Но этот раз был последним. Я дал себе слово – летаю последний раз. И этот раз последний. Да будет так. Последний не полёт – последнее падение. И я упал. И я лежу на земле. И вставать я не собираюсь. Да и как я встану – ведь я уже мёртв. Я уже мёртв. И да похоронят меня осколки моего разбитого счастья.


*28. Нет.
Я чувствую себя так, как если бы всё это время был подключен к аппарату жизнеобеспечения, но вот его отключили. И я вроде бы даже пока жив ещё, и дышу, и вроде как сердце бьётся в груди, но все системы медленно выходят из строя. С каждым днём я чувствую себя лишь более больным, а надежд на улучшение – нет. Есть только один человек, способный снова вернуть меня к жизни – но он сказал «никогда» и оборвал все связи со мной. Мой случай безнадёжен. Других надежд нет. Выхода нет. Нет, слышите, нет? Нет, и мне нечего к этому добавить. Просто – нет. Нет.


*29. ?
Жить. Зачем? Что осталось у меня здесь? Любовь, которую уже не вернуть? Хрень в шкафу, которая уж точно теперь меня не оставит? Чувак, который так и не ответил по асе? Сны, которые рано или поздно сведут меня с ума? А может быть тот красный бесёнок, от которого я в ужасе убегал из собственной комнаты?
Жить? Нет. Не за чем. Не к чему. Не для чего.
Умереть? Умереть. Умереть. Умереть.


*30. Главный Герой.
Во всём повествовании я умышленно не называл имён. Кто имеет отношение к этой истории – сам узнает в ней себя, кто не имеет – тому имена незнакомых людей ничего не скажут.
Также я намеренно не давал никаких описаний тех, кто значит для меня слишком много. Именно потому и не давал – слишком больно мне писать о том, как много значат для меня их образы, их голоса – да всё связанное с ними. Хотелось – но не стану, это тяжело.
Пусть единственным действующим лицом в этой истории буду я. Это моя боль. Моя личная боль. И потому в этой истории я – главный герой.


*31. Хэппи-энда не будет.
У каждой истории должен быть какой-то конец. Должно быть какое-то логическое завершение, так сказать подведение итога под всем описанным выше.
А нет его. Ибо хэппи-энд зависит не от меня, а трагическая гибель главного героя до сих пор не состоялась по причине его слабости и трусости, а также рас****яйства и похуизма. И ещё потому, что когда я падал с тех незыблемых высот любви и счастья, при падении, по всей видимости, уцелели только розовые очки – и я до сих пор надеюсь, надеюсь вернуть свою любовь. А пока я на распутье. Я не знаю что делать. Я бы рад дописать и поставить точку, но я, правда, и сам, и сам не знаю, что будет дальше.

Впрочем, есть кое-что, в качестве не столько завершения, сколько логического перехода к следующей части.
Завтра я уезжаю. Видимо надолго. На тот свет? – нет, смелости не хватит. Прочь из города? – нет, не мой метод бежать ото всех. В тюрьму, быть может, предположит кто смелый? – нет, хотя давно пора бы за пьяное хулиганство, совращение малолетних и антирелигиозную пропаганду на улицах города. Я еду в дурку, господа. Там мне и место. И пусть и это бесполезно, но, по крайней мере, я задам работы психиатрам, бессовестно живущим на казённые деньги – пусть хоть они теперь помучаются. Несмотря на всё выше описанное, я не считаю себя сумасшедшим, и не являюсь им даже по медицинским критериям. Но, тем не менее, принял решение лечь туда сам, по собственному желанию. Потому что я не знаю, что делать дальше. Путь уж пока хотя бы так. А там видно будет. Поживём – увидим. Поживём?

И всё же подводя хоть какой-то итог. В цвете прошедших двух недель, моя жизнь видится мне безумным аттракционом любви и страсти, похоти и порока, алкоголя и крови, сигарет и колёс, предательства и измены, расставания и боли, снов и аллегорий, страха и кошмаров, бреда и сумасшествия, мучений и страданий, ужаса и пыток, полёта и падения, счастья и его осколков - маленьких острых разноцветных осколков разбитого счастья, чёртовым колесом, вращающимся на бешеной скорости, адской колесницей, стремительно несущейся под откос, мгновением красивой и чистой любви и долгими нескончаемыми часами боли, боли, боли, боли. Моя жизнь… да пошла она нахуй!


*32. О главном.
Нет, всё же кое-что я забыл. Забыл написать в конце, хотя неоднократно повторял на протяжении всего повествования. И всё же я считаю, что именно этим оно должно заканчиваться. Не предстоящими дурками и бессмысленными вопросами, а этим, именно этим и только этим, и ничем более, ибо нет больше ничего ценного для меня в жизни, столь же значимого для меня и важного, как ТЫ:
Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ
The End

Август, 2008