Как он смеет? да кто он такой? Былинка

«КАК ОН СМЕЕТ? ДА КТО ОН ТАКОЙ?»
 «Гореть тебе в аду!» — с ходу при встрече бросил в лицо человек, с которым нас ничего не связывало, по поводу опубли-кованного в газете материала. Без раздумья отправил в ад, раз наши мнения расходятся. И еще много чего неприятного наговорил о газете. А я вспомнил, как несколько лет назад тот же человек предлагал мне продать ему право на издание газеты «Православ-ный Санкт-Петербург». Так, может быть, не в газетных ошибках дело?..
«Зависть вначале обнаруживается неуместною ревностию и соперничеством, а затем рвением с досадою и порицанием того, кому завидуем». Прп.Амвросий Оптинский.
«Как он смеет! Да кто он такой?
Почему не считается с нами?» —
Это зависть скрежещет зубами,
Это злоба и морок людской»…
Юрий Кузнецов †2003

В подвале нашего «корабля» жил дикий, умудренный жизнью кот. Вообще-то их много там обитало, разных цветов и оттенков. Но этот кот выделялся боевыми отметинами — уши порваны, на морде шрамы, и не труслив по пустякам. Я так и прозвал его — «Рваное Ухо». Потихоньку мы подружились. Я уважал его за сме-калку и независимость: когда на улицу выводили без намордников громадных псов, Рваное Ухо с достоинством, не прибавляя шага, укрывался под ближайшей легковушкой и поворачивался к врагу хвостом. Злобный безсильный рык был не в состоянии нарушить его невозмутимость; он демонстративно ложился подремать, пока ошейник не утащит душегуба прочь.
Еще Рваное Ухо никогда, каким бы голодным ни был, не ел искусственного кошачьего корма. Однажды мне удалось вытащить из его пасти длинный кусок веревки, обмотанной вокруг зубов. Потихоньку от стал доверять мне. По утрам Рваное Ухо чинно провожал меня на работу до угла дома. А как-то ранней весной он настойчиво позвал меня к отдушине подвала; среди выводка крошечных котят он выбрал одного и облизал головку. Я понял: он с гордостью показывал мне своего сынка.
Потом кот куда-то пропал, а мы переехали на новое место. Однажды, встретив бывшую соседку, я спросил: «А как там Рваное Ухо поживает?» И услышал, что разорвал его пес, из тех, злю-щих, которых держат в квартирах для защиты от воров: видимо, чего-то не рассчитал стареющий боец. Ну как же ты не уберегся, Рваное Ухо? Сколько раз играл ты с натасканными псами в «кош-ки-мышки» и всегда выходил победителем. Я ни разу не слышал, чтобы ты мяукал, и не хотел жить в теплой квартире, хотя я те-бя звал… Как же ты…
Не мешайте мне сегодня плакать.
Прочь, друзья, (прошу меня простить,
Может же бездомная собака
Хоть однажды норов проявить).
Кто она, с оборкою на шее?
Что ей помешало сытно жить?
Разве лучше страждущей мишенью
Кирпичом и выспятком служить?
Гавкала б, как все — бурду б лакала.
(Есть ли принцип этого старей?)
Али и для песьей жизни мало
Обладать пропиской в конуре?
Без хвоста, из-за нехватки злости,
Но топор не умалил добра.
И, чтоб даром не глодала кости,
Выперла хозяйка со двора.
Ты лизнуть ей норовила руки,
Понимая, что пощады нет.
Все ж твои порядочные суки
Не тебя ль облаяли вослед?
…Вот лежишь, устав и разуверясь,
Морду в лапы от прохожих глаз.
Что ж мы, люди? Пропадают звери
Оттого лишь, что добрее нас.
…Ветер. Ветер. Осень, рот разинув,
Льет и ждет, когда же мы уйдем.
 Слякоть. Холод. Двое, я и псина,
Души свои лечим под дождем.
Иеромонах Роман(Матюшин)

А вот вам история — со счастливым концом. Сосед долго держал дворовую собаку в качестве сторожа, а когда она соста-рилась и оглохла, решил ее утопить. Выехав в лодке на середину реки, он бросил собаку за борт и поплыл к берегу. Оглянувшись, увидел, что собака плывет за лодкой. Он встал на корму и уда-рил животное веслом по голове. Пес скрылся под водой, но вско-ре выплыл, весь в крови, и вновь догнал лодку. Хозяин размах-нулся веслом еще раз, но не удержался и сам упал в воду. Пла-вал он плохо. Выплывшая и после второго удара собака схватила его за руку и стала тянуть к берегу, пытаясь спасти. Косари на берегу, увидев эту картину, вытащили неудавшегося убийцу вме-сте с собакой на берег..
Домой хозяин шел с собакой на руках. Всю дорогу до дома его трясло от неудержимых слез. Он дал слово заботиться о сво-ем верном друге до его естественного конца. «Духовный вест-ник», Брест.
ПЕС
Вокзал вздыхал в сто сотен легких,
Народ стучал, кричал и мчал…
Меж ног людских шныряя ловко,
Бродяга пес один скучал.
Он выбирал своих по духу.
Зевнет, понюхает… Не тот.
Но вот он выбрал умным нюхом,
Привстал и чмокнул! Прямо в рот…
А тот, избранник с желчным смаком
В собачьи губы — свой башмак!
…И думал пес: «Ты… не собака?..»
А люди думали — не так.
Глеб Горбовский, СПб

Что за напасть-беда такая? Ночью душно, за окном ливень, и снотворные не действуют. И после работы дома некому компью-тер настроить, и совет дельный дать, и поворчать не на кого, и еда невкусная — яичница жженая. И все вкривь да вкось… А пото-му, что жена еще пару дней догуливает отпуск на даче с внуком — мы рядом, но не вместе. Сказано в Библии: «…оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут (два) одна плоть»(Быт.2,24). Сел на машину и привез супругу домой. И все встало на свои места.
Хорошо бы друг без друга
Долго быть не довелось.
Будет ветер, будет вьюга,
Будет огненный мороз.
В наше время,
В наши годы,
В наш период непростой
Нет прекраснее погоды,
Чем которая с тобой.
Виктор Гончаров

Одно из сильных впечатлений от посещения Финляндии — сверкающий чистотой туалет в густом зимнем лесу. Ни разбитых окон, ни скабрезных надписей; все, что положено, на месте, все, что должно работать, работает исправно; на тарелке при входе горка монеток…
 «Не надо об этом писать, стыдно», — сказала жена. А я другого мнения: хорошему учиться не грех. Чтобы пусть не в ле-сах, а в городах наших мало-мальский порядок навести. Твердим о собственной исторической значимости, о загадочности души на-шей, а в общественный туалет зайти страшно. Это же тоже жизнь…

Лингвистические тонкости: английское слово “nobody” — «никого» на русский переводится «ни души». Если же перевести это английское слово буквально — получается «нет тела». Они — о теле, а мы — о душе… «Как нет души, так что хошь пиши!».
Нет! Не спасти себя побегом
От бед, что вынести дано.
Ведь совесть, как вода под снегом,
Себя проявит все равно…
Сергей Зайцев, СПб

Сдал по договоренности в крупное питерское издательство очередную книгу «Записок редактора». Вскоре раздался звонок: издатели остались недовольны фразой: «Русская песня: слова Фрадкина, музыка Френкеля. Или наоборот». Я думал, дело огра-ничится тем, что фразу просто вычеркнут вон, но издатели ска-зали, что рукопись книги отправляют в архив. Впрочем, вскоре книга вышла в Москве — с другими купюрами. А я все рассуждаю: какую крамолу нашли в этой безобидной фразе? Просмотрите пе-сенники — и вы убедитесь в правоте сказанного. Нет здесь ника-кого антисемитизма, раз евреи пишут, а русские поют их. Прав-да, недавно услышал: «Русским считается тот, кто говорит по-русски»… Вот и гложет меня сомнение: «А может, русским не больно-то и дают печатать русские песни? Дело-то прибыльное. Нет, не зря издательство обидилось…»
  БЫТЬ РУССКИМ
Быть Русским — не чаек из самовара
Под сахарок вечерять-смаковать,
Не водочку хлестать, не с пылу с жару
Над пирогами в праздник колдовать,
Не тосковать, кляня свою судьбину
И душу выворачивать винтом…
Быть русским проще. Надо помнить имя —
Свое. — И все приложится потом.
Владимир Морозов, СПб

Или в прессе промелькнуло сообщение о том, что финансовая империя «Менатеп» прибрала к своим рукам мурманское предпри-ятие «Апатит». Больно ударила эта короткая строчка по моему сердцу.
На столе лежит раскрытая на 244-й странице книга «Хибин-ские клады», вышедшая в 1972 году. Это сборник воспоминаний участников освоения Заполярья, составителем которого стал мой отец. На первой странице его рукой написано: «Самой дорогой для меня Хибинский клад — ты, моя любимая спутница жизни. Хи-бины соединили нас на всю жизнь. Дарю тебе, Вера, эту книгу, которая воскресит в нашей памяти дни нашей юности».
С пожелтевшей бумаги на меня глядит красивый, молодой, девятнадцатилетний, чуть полноватый парень, очень похожий на меня, Григорий Раков. В начале 30-х годов такие парни и девча-та начали в Хибинах штурм горы Кукисвумчорр для добычи апати-та, столь необходимого стране стратегического сырья — из апа-тита вырабатывают алюминий. Там же, в Хибиногорске, отец стал осваивать трудную, но увлекательную работу газетчика. Среди его тогдашних друзей было немало таких, которые впоследствии стали известны всей стране: писатели Анатолий Горелов, Сергей Болдырев, Юрий Помпеев, Борис Семенов, поэты Лев Ошанин и Александр Решетов. В общежитии «спали мы на топчанах, — вспо-минает отец. — Мой угол отличался тем, что в простенке были устроены полки, заставленные книгами писателей и поэтов»… В Хибинах отец обрел и свой самый ценный клад — познакомился и женился на Верочке Сироткиной, с которой прожил всю нелегкую армейскую жизнь.
 Но я сейчас не об этом; люди отдавали силы, здоровье и жизнь для блага страны; это не для красного словца сказано, что они шли через невероятные трудности — для блага Родины — я хочу подчеркнуть это. И что же мы имеем сейчас? Какое отноше-ние имеет финансовый спрут Ходорковского — или кого там еще? — к плодам беззаветного труда моих родителей? По какому праву на народное добро наложили свои жадные лапы гусинские, березов-ские, потанины, абрамовичи и им подобные? Да вбили ли они са-ми-то холеными ручками хоть один гвоздь? Теперь они заявляют, скупив у обманутого народа все богатства: «Передел собственно-сти невозможен!» Иными словами, «то, что мы награбили, не за-май!» Не надорваться бы вам, господа хорошие!

Нашел на полке книгу Льва Ошанина «Шел я сквозь вьюгу…» (1970) с дарственной надписью: «Старому другу Грише Ракову в память о крае, который все равно не забудешь»
Ветер Хибинской тундры
В непогоди рябой,
Резкий, бездумный, мудрый,
Нас поднимал с тобой.

Было потом другое
За эти тысячи дней, —
И самое дорогое,
И горше было, и злей.

Но как бы ни было трудно,
Вот уж который год
Ветер Хибинской тундры
Покоя нам не дает.
Лев Ошанин †1996

В память об отце и его друзьях хочу привести один забав-ный эпизод, взятый из книги Анатолия Горелова «Тропою совести» (1972): «Подошел ко мне немолодой, грузный такой дяденька. Смотрит лукаво, спрашивает:
— Не узнаете, Анатолий Ефимович?
— Гриша, Гриша Раков, — воскликнул я радостно. — Где же ты пропадал, почему не давал о себе знать?
— Стеснялся.
— Чего стеснялся?
— Боялся, что вспомните, как я опаздывал на работу, а вы меня поругивали.
И мне кажется, что он так же смущенно переминается с ноги на ногу, как и 38 лет тому назад, когда — в который раз! — я распекал его, молодого репортера, за то, что снова проспал.
— У меня тогда будильника не было, — оправдывается Гриша. А я радостно хлопаю его по плечу, спрашиваю о жизни. Полковник в отставке, четверть века провел в армии, всю войну воевал.
А я вспоминаю. Передо мной оттиск газетной полосы «Хиби-ногорского рабочего». Внизу — заметка. Подписана нелепо: «Ры-бак либо Раков». Типография убога, она только налаживается, того и гляди ежедневную газету будут набирать двое суток; я поторапливаю сотрудников, наборщиков, а тут эта глупая подпись под заметкой.
Набрасываюсь на Рыбака:
— Это что за шутовская подпись?
Феоктист медлительно подходит, нагибается над листом, хмуро отвечает, с ехидцей:
— В наборных кассах не хватает прописных «Л», вот и тис-нули фамилию строчной. Читать нужно: «Рыбак, ЛибО, Раков (ЛибО — фамилия корреспондента. — А.Р.). Кажется, Ракова я больше всего и запомнил по этому казусу. А сколько лет ему было? Еле-еле двадцать».

Ныне здравствующий Юрий Александрович Помпеев, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, участ-ник «второй волны» освоения Кольского полуострова, написал книгу «Хибинская Спарта» (1971) — документальное повествование о людях, покорявших заполярную тундру, но книгу я, к сожале-нию, разыскать не смог. При короткой встрече автор об отце сказал мне: «Хороший был мужик»…
Поэт Александр Решетов †1971, работавший вместе с отцом в начале 30-х в редакции газеты «Хибиногорский рабочий», в книге стихов «Я вернулся домой», пишет такие строки:
Нас все, испытывая, учит —
И труд, и отдых, и борьба.
Любовь моя могла быть лучше,
И ты улыбчивей, судьба.

Но пусть счастливцы не боятся —
Своя мне доля по плечу:
Ничем существенным меняться
Ни с кем из них
Я не хочу.
 
А из другой книги — Бориса Семенова «Время моих друзей» (1982) я узнал, что друзья-журналисты прозвали силача Гришу Ракова «Медведь рязанский», хотя отец родом с вологодчины, а почему так, теперь и не дознаться: «Иных уж нет, а те далече…»
Вот по таким черточкам я — с большим опозданием — откры-ваю для себя своего отца…
КРАСИВЫЕ ЛЮДИ
Они проходят в наших судьбах,
как корабли, сверкнув бортом,
обдав улыбкой! И, по сути,
мы знаем их всегда — потом…

Потом, когда на волнах жизни
растает их и свет, и след.
И только тот — нетленный — признак
еще сквозит, хоть плоти нет.

Чтоб воссиять — исчезнуть нужно.
Пройдет корабль, отголосив,
и мир очнется: «Это — Пушкин!
Он гениален! Он — красив!»

Они проносятся, блистая,
и нет движенью их конца…
И оседает красота их
в чертах российского лица.
Глеб Горбовский, СПб.

И самое главное. Прежде я просил читателей молиться за маму, рабу Божию Веру, «кто может и хочет», и многие записали ее имя в помянники. Теперь смиренно прошу ваших молитв о упо-коении души родителя моего раба Божия Григория — он был дос-тойным человеком. Будьте милостивы: кроме меня и жены, за отца моего некому просить у Бога.
МОЛИТВА
Не говори, что к небесам
Твоя молитва не доходна;
Верь, как душистый фимиам,
Она Создателю угодна.
Когда ты молишься, не трать
Излишних слов; но всей душою
Старайся с верой сознавать,
Что слышит Он, что Он с тобою.
Что для Него слова? — О чем,
Счастливый сердцем иль скорбящий,
Ты ни помыслил бы, — о том
Ужель не ведает Всезрящий?
Любовь к Творцу в душе твоей
Горела б только неизменно,
Как пред иконою священной
Лампады теплится елей.
К.Р.