О любви...

А кто-то скажет: «Прочь, казеный, руки!
Любовь была, не стоит злопыхать!
Пускай несёт она невзгоды, боль и муки,
Не можешь жить – в деревню, отдыхать»!

Немного о Роме и Юле.

Воспой, о Муза, свет далёкой,
Большой и трепетной любви.
Звездой прилюдно одинокой
Сияет жгуче, на крови.
Стирает время руки, лики,
Выносит пепел на поля.
Но всё слышны стенанья, крики,
К любви и жалости моля.
Они доносятся оттуда,
Где недоверие и плен,
Где отравляют ложью блюда,
Где вместо света – мрак и тлен.
Где оскорблять – дневная норма,
Где малодушию почёт.
Где содержанью пр;тит форма,
И где служенье - незачёт.
Где вызывают подозренье
Любая искренность, мечты.
И где приветствуют презренье
Щедрот заботы, теплоты.
Где некорректность поощряют,
Где небреженье – красота.
Где откровенность не прощают,
Где месть и злоба – высота.
О двух враждующих династьях
Скупая летопись сия.
Жестоким играм безучастья
Не посвящу творенье я.
Достойна честность восхвалению,
Уменье долг не позабыть.
Такое нынче, к сожалению,
Имеет место редко быть.
Не посвятил бы и бездушью,
Коварству злобного огня –
Наживе, склоке, равнодушью, -
Нет, не дождётесь от меня.
Придиркам, мелочным обидам,
Ужимкам лести, похвальбе,
Пренебреженья пошлым видам -
От этих слов не по себе.
Горячность, скаредность и тупость,
И прохиндейство всех мастей,
Презренье ушлое и глупость,
Убийство хищное страстей.
Как много их живёт доныне,
Марая красками пейзаж.
Доступно многое твердыне,
Коли войдёт д…мо в кураж.
Так под прицелом вдохновения,
Кровавым сколом бытия,
Явилось Вильяма творение,
Шекспир, Ромео, Джулия.
Чума на оба ваши дома –
В горячке кто-то там сказал.
Для дома надо – управдома,
А мы заполним полный зал.
Чтобы понять получше бремя
Законов, правил естества,
Нам рассмотреть придётся время,
Поглубже, с чистого листа.
Средневековая Верона,
Дворцов и замков больше ста,
Цветы магнолий, бедных стоны,
И запах лаврова куста.
Смеётся море у порога,
Резвится солнце в небесах,
Эх, искупаться бы немного,
И загорать в одних трусах.
За голый трос в такие годы,
За белы рученьки подняв,
Лишили б кожи и породы,
Лицо кувалдою примяв.
Фривольных взглядов лихоимство
Не поощрялось, видит Бог.
За лёгкий флирт, как за мздоимство,
Лишишься рук, ушей и ног.
Да, в эти годы лишь смиренье,
Понурый взгляд, пристойный вид,
Не вызывали гнев, смущенье,
И злобу мелочных обид.
Всё подчинялося раскладу
Церковных правил, смет и догм,
Склонись религии укладу,
Всё покорись – и быт, и дом.
В семье, гордясь фамильным склепом,
Король, хозяин – был отец.
По вольнодумству – крепким цепом,
Любым фривольностям – конец.
Но хоть религия и бдела,
Сердца в безгрешности храня,
Она в сердцах не холодела,
Экстазом служб своих маня.
Во время утренней молитвы
Как своды храма хороши.
Здесь обнажались, как от бритвы,
Все чувства жаждущей души
Восторг возвышенной юдоли,
Эфирных масел и кадил,
Взывал к сердцам о лучшей доле,
Забор любви не городил.
Вселенским пламенем объята,
От искры Божьей возгорись,
Душа, безмерна и крылата,
Любови ближних покорись.
Объединяющие токи
Рождались в массе и лились,
Животворящие потоки
Навстречу счастию неслись.
Чудесной радугой увиты,
Сияли звёзды – витражи.
И светом сказочным политы,
Вели под купол этажи.
В такие вихри попадали,
Все те, кто верил в чудеса.
В любви телесной пропадали,
Не проклиная небеса.
Вдыхая сладость ароматов
Благоухающих духов,
Здесь, как под дулом автоматов,
Бросали груз мирских оков.
И находили дружка дружку,
Срывали мутную чадру.
Здесь смелый увлекал подружку,
Ведя с любовью, но к одру.
И спотыкаясь на ступенях,
Кидали нищим медь в стакан.
Бежали к счастью на коленях,
Сжимая взглядом нежный стан.
И нам, сегодняшним, неблизким,
В такое верится с трудом:
Вокруг жуют «хот - дог» с сосиской,
И смело смотрят на дурдом.
Однако повесть о Джульетте,
И о Ромео заводном,
Опять печальней всех на свете,
Предельно ясно – два в одном.
Два горестно разбитых сердца,
Две не сыгравшие судьбы.
И никуда от них не деться:
Такое встретить – час ходьбы.
Любвеобильно мирозданье,
Слезой политая стезя:
Ведь на костях построит зданье,
И по другому, что ж, нельзя.
Откуда зло сакраментально,
Взирает тупо, руки трёт.
Как будто фото моментально,
Мгновенной вспышкой смерти прёт.
Ну, что бы им ни дать развиться,
Достичь пределов красоты,
Не утонуть, не отравиться,
И за спиной не сжечь мосты.
Исчезло время, растворилось,
Иллюзий вечности пора.
Но не сдалось, не покорилось,
Не уберётся со двора.
Ловушкой сказка обернётся,
Не любит время – «миг, постой»!
Его не слышно, но – вернётся,
Чтоб прокричать ответ простой:
- Пренебрегая мной сегодня,
ты прошлым будущее жал,
и от полудня до полудня
для новых радостей стяжал.
Ты жил надеждой – завтра лучше,
Смачней и больше получу.
Ах, жизнь прекрасна, «vitae dolce»,
За счастье позже заплачу.
Так бесконечно невесома
Любви телесной колыбель.
Любому, каждому знакома –
Хоть раз ложился на постель?
Захлопнет дверцы мышеловка -
Да мы знакомы сотни лет.
Так соблазнительна уловка -
Хоть познакомились в обед.
И нет приятней пребыванья
В звенящей, сладкой пустоте.
Нет, и не будет расставанья,
Отбой – минуты тесноте!
Во власти лунного заката,
Восхода солнца и планет,
Они срывают многократно
Всё - завтрак, ужин и обед.
И лишь когда насытят вдосталь
Свою безудержную прыть,
Начнут наращивать на кости
Кусочки мяса – надо жить!
Да, словно маленький довесок,
К томленью страсти лобовой,
Жизнь, как прокуренный повеса,
Закружит в вихре, с головой.
И если время не остудит
Сердец разбуженных порыв,
Оно же их потом осудит,
Могильным саваном укрыв.
А чем же время остужает,
Возникнет простенький вопрос –
Законным браком обожает
Оно щелкать влюблённых в нос.
Семейных уз златые цепи,
Совместный стул, кровать и стол,
Покой телесный гипсом лепит -
Медовый месяц-то прошёл.
И дальше - веник и пелёнки,
Заботы хлеба и сапог,
Учёба мамы и ребёнка,
Проблемный сор у ваших ног.
И каждодневная рутина,
Добыча соли и огня,
Заловит, будто паутина,
О прошлом мыслями маня.
И вновь капкан, опять ловушка,
«Сегодня» - нет, здесь всё – не то.
Свободна! Где моя подушка?
Отдайте шляпу и пальто!
Неужто, Ромку и Джульетту
Такое будущее ждёт?
Шекспира призовём к ответу,
Шекспир толковый он поймёт.
Он сам, семьёй не озабочен,
По жизни праздничной летел.
В сужденьях прост и очень точен,
Свободной долюшки хотел.
Столица, Лондон, тьма соблазнов,
Театр кумиров и актрис,
Есть упоенье в жизни праздной,
Уютней так – из-за кулис.
Рука писала, сердце билось,
Душа смеялась, мир любя.
Потом всё в пьесах повторилось,
К тому же – деньги, фунт рубля.
Но чтоб толпу собрать, ребята,
К подмосткам сцены замесить,
Героев главных, как опята,
Пером безжалостным косить.
По жизни добрый шут – повеса,
Но в драме, тучи наведя,
Убил юнца с его принцессой,
До алтаря не доведя.
Чурался Вилл семейной тины,
Служенью муз себя хранил.
Измазав кровью текст картины,
Ромео с Юлей схоронил.
Летите, голуби, летите,
Для вас открыты все пути.
Да только крылья берегите,
С кинжалом, ядом – не шути!

Где золотая середина,
Чтоб не иссох желаний куст?
Не так трагична - жизнь – картина,
Прекрасней всех иных искусств.
Известно ей не два решенья
Преград, капканов и проблем:
Не допускайте прегрешенья,
И хоть разок – в Иеруселем.
А, если честно, то храните
Вдали от быта нежный пыл,
Любовь и верность берегите,
Чтоб пламень сердца не остыл.
Лишь половинкою делитесь,
С тем, кто разделит с вами жизнь.
И отдавать не торопитесь,
Взаимность – дар, не возгордись.
Свою другую половинку
Для одиночества храни,
И золотая серединка
Наградой будет – во все дни.

 Джульетта (Джулия, Юлия)
И так, она звалась Джульетта,
Малышка, душка, маков цвет.
Цвела от осени до лета,
А уж весной – так ясный свет!
Шикарный дом у Капулетти,
Огромный сад, просторный двор.
А в огороде – всё на свете,
От огурцов до помидор.
Растили деву в холе, в неге,
Привив широкий кругозор.
Что б не желала, даже в снеге,
Отказа не было, - на спор!
Бытует вот какое мненье:
Чем больше дочку баловать,
Тем меньше мучают сомненья,
Не рано ль замуж отдавать.
Разумна вырастет, послушна,
Добра, несклочна, хороша,
К чужой беде неравнодушна,
Дела решает не спеша.
Свежа, застенчива, правдива,
И в этикете знает толк.
На удивленье - справедлива,
И не пуглива – молкни, волк.
От баловства достойной леди,
Красоткой – лодочкою плыть.
Плюс - назубок «аз, буки, веди» -
Всё умной девушкою слыть.
Фантазий бурные виденья
Её смущали с юных лет,
Но труд до ночи, с пряжей бденье
Счищали с девочки налет.
На чердаке – библиотека,
Романов старых тайный свет,
В те годы – словно дискотека,
Оставил в сердце Джули след.
Пираты, рыцари, герои,
В её извилинах неслись.
Аякс с Ахиллом – вои Трои,
В полях души её паслись.
Отвагой сердца бескорыстной
Они пленяли девы ум.
С душой доверчивой и чистой,
Крепчало тело, полно дум.
И часто, долгими ночами,
Наивно прячась от луны,
Она, разбужена свечами,
Стыдясь, додумывала сны.
Ах, побежать, без промедленья,
Стереть с лица и грязь, и кровь.
Спасти от гибели и тленья,
И подарить навек любовь.
И в тёмном зале, у лампады,
Обет девический хранить,
И поцелуи, как награды,
Геройской юности дарить.
Преодолев судьбы преграды,
Любовью сердце покорить.
Похоже, ягодка созрела,
Сорвут, докука, зрелый плод.
Семья с волненьем ждёт, несмела,
Семье Джульетты - кровь и пот.
Не дай лишь, Бог, зерно Монтекки
На нашем ложе воплотить.
Они за Тибальта в ответе,
И им до самой смерти – мстить!
Не допусти, Господь, лишится,
Джульетты милой честь хрупка.
И от Монтекки защититься,
Да не отмоем кровь пока!
Не возбуди случайной встречи,
Меж молодых они легки.
И оборви, не начав, речи,
На море, в поле, у реки.
Опасность есть, но только - в храме,
У алтаря – хмельной парок.
Там вскружит голову и даме,
Не погуби, тяжёлый рок!

Ромео
Семейство славное Монтекки,
Никто не пил, не воровал.
Какие чудо – человеки
Сей род, на землю выдавал.
Наследник рода – наш Ромео,
Красавец писаный, малец.
Здесь луноликая Медея
Сдалась бы – парень удалец.
Он имя принял в честь ромеев,
Прошу не путать с ромале.
Но уважал цыган, евреев,
Ценил синицу в журавле.
Античной прозой вдохновленный,
Ромео силушку копил.
Златой осёл – жуир нетленный,
Сто юбок соком окропил.
Роман творенье Апулея
Благоговейно посещал,
А Дафнис с Хлоей, не алея,
На подвиг парня поощрял.
«Декамерон» мессир Боккаччо
Не для него ли написал.
И там все нежности телячьи
Монах смущённо описал.
Горячий дух средьземноморья
Уже с двенадцати годков,
Гнал Рому с пыльного подворья,
Лишал стыдливости оков.
Туда, где ветер в море свищет,
Лоза и вьётся, и дарит.
Где конь могучий лошадь ищет,
Где пламя грешности горит.
Ведь из античного экстракта
Ромео в точности постиг,
Что путь телесного контакта -
Не грех, и голос предков стих.
И под оливами, на круче,
Трава примята, без обид.
И совесть грешников не мучит,
Пусть лунный свет о том скорбит.
Цыганский табор, песни, пляски,
Живая пища у костра.
Достанет всем надолго встряски,
Как память в юности остра!
Горячим телом напоенный,
Ромео дышит, словно кит.
Но от любви заговоренный,
Домой петлёй - тропой спешит.
А ночью, мерный шум прибоя
Его тоску заговорит.
И мысль одна, сама собою,
Ему понятно повторит:
Ищи её не там – средь равных,
Среди оседлых, не цыган,
Среди родов достойно - славных,
Не то закружит ураган.
Удел твой девушка – принцесса,
Благовоспитанна, чиста.
В обедню, в храме, под завесой,
Во дни священного поста,
Её ты встретишь непременно,
Душа воскликнет: «Вот она»!
Проникновенно, вдохновенно,
И будешь пьяным без вина!
И верь, любимой обладанье,
Гораздо слаще, чем дурман
В полях с цыганкой лобызанья,
Интима краденый обман.
За эти сладкие минуты,
Часы, недели и года,
Ты позабудешь сны и путы,
И не изменишь никогда.
Раскрой ладони, жди сигнала,
Он будет громче медных труб.
Коль болтовня тоску нагнала –
Я помолчу – отложим труд.

Историческая справка – отступление. (Италия, Юлия).

1.
О, итальянский полуостров,
Служил ты с Африкою мостом,
Соединяя свет и тень,
Сапог и мячик, по сей день.
Народ италов – италийцев
На юге – каменном мизинце
Сначала очень тихо жил
Стада овечек сторожил.
Этруски, галлы и лигуры,
Под тенью Августа фигуры,
Ругались, бились и мирились
И, хоть не сразу, – покорились.

2.
Юпитер звёздные потоки
На полуостров источал.
Так оживлялись соки - токи,
Что Рим, как волк младой, крепчал.
Ну, ты загнул – потоки, токи,
Плутон, Юпитер – божества.
Давай конкретно – явки, сроки,
И, - для услады естества.
Овёс, пшено, изюм, оливки,
И сок божественной лозы.
Творожный сыр, кефир и сливки
Закланье свинки и козы.
Да, испокон веков ведётся,
Как съел, так умер, или жив.
И дар божественный зовётся,
Всё то, что в ротик положил.
К тому же – принято делиться,
Обед – с богами поделись.
Вино – водою разводиться,
Молясь – о, жизнь моя, продлись.
Характер нации от пищи,
Хоть ешь сырую, хоть вари,
Где калорийнее и чище,
Зависит, что ни говори.
Поел сегодня много мяса –
И возбужденье через край.
А кушал травку больше часа -
Штаны фекалией марай.
Понятно, в бой идти с поносом,
И Юлий Цезарь не рискнёт.
А если насморк, сопли носом –
Наполеон попал под гнёт:
При Ватерлоо разбили хряка,
А думал править до весны.
Поел бы лучше булку с маком.
Лежал бы дома, видел сны.
После вина, за две полушки,
Куда потянет – на кровать.
А если рядом две подружки –
Мне хватит, чур – не наливать.
И так, питались итальянцы
Здоровой пищей, верный знак.
Такие резкие за……цы -
Не обходился день без драк.
Предельно шустрые, речисты,
Руками машут, что крыла.
Богатыри - стройны, плечисты,
На бой кусают удила.
Завоевали полуостров,
Воздвигли Рим, и гусь – помог.
И император – власти остов,
Земли владетель, царь и бог.
Тогда и Юлии сверкнули
На небосклоне – Древний Рим.
Порядком власти умыкнули,
Оставив много топоним.
В энциклопедии Эфрона
Их очень просто сосчитать.
Из них – двоим, далась корона,
Диктатор - Цезарь, демос – тать.
Но речь о Юлиях пойдёт,
За отвлеченья не вините.
Давно народ рассказа ждёт,
Узнать о женщинах хотите?



3.
О, славный Юлиев родник,
К тебе случайно я приник.
И что находка? Блуд, не злато,
Здесь дам фривольных полна хата.
А, может, битые мечты,
Паденье в пропасть пустоты,
Попытка ощутить свободу,
Войти два раза в одну воду.
Решать проблемы не свои,
Когда другому – соловьи.
В чужую роль, увы, вживание,
Или, простите, - выживание.
Никто не знает, и не факт,
Что заключит с судьбою пакт,
Что избежит обид позора,
Презренный взгляд и взгляд укора.
Никто не ведает предела
Своей души, судьбы и тела.
И испытаний череда
Нам открывалась не всегда.
И где под нами треснет ветка,
Хотя сидим как - будто крепко.
И где соломку подстелить,
С какой руки не стоит пить.
Где промолчать, а где вопить,
Когда же быть, когда – не быть.
Открыта дверь или закрыта,
Кому разбитое корыто -
Конец страданий и удача,
А кто-то горько, горько плачет.
Никто не знает свой предел,
Не всякий этого б хотел?
Суют ладошечку цыганке,
Колотят кофе в грязной банке,
По звёздам чертят гексаграммы,
Считают метры, доли, граммы.
Перед стекляшкой палят свечку,
Переплывают пьяным речку,
Кидают руны, карты чтят,
Перед гадалками мычат.
Зацифровали всё вокруг,
Но, видит Бог, - порочный круг!
С чего начнётся, тем вернётся,
Вот чем победа обернётся.
Ведь где начало, там – конец.
Из тёрна, милые, венец.

 4.
Никто не знает наперёд,
Явится царь или урод.
Родится куколка – дочурка,
Или подстилка, девка – шкурка.
Лишь звёзды ведают, Юпитер,
Они – как ноты и пюпитр.
По ним танцуется, поётся,
Где прирастёт, а где – порвётся.
По ним мечтают и едят,
И умирают, и родят.
А в те далёкие века
Текла по-разному река
Плебеев судеб и господ,
Патриций – главный, плебс – народ.
Но богатеи на виду,
О них я речь сейчас веду.
Они оставили послед,
Хотя порой и полный бред!

5.
О Юле первой речь пойдёт,
Любой о ней статью найдёт
В энциклопедии Эфрона,
Текст небольшой, не жди урона.
Здесь всё по правде, без прикрас,
И без намёков, прост рассказ.
Вот вехи славного пути –
Других, подобных, не найти.
У императора – жена,
Скрибоньей, звалась так, она.
Был тридцать девять славный год,
До Рождества Христова, вот.
Она девчушку родила -
Лицом красива и бела.
Но брак расторгнут, и ребёнок,
Без мамы рос почти с пелёнок.
Сам Август, грозный император,
Поборник чести, враг разврата,
Он дочку лично воспитал,
Как книгу, девочку читал.
Но книжка книжке – много розни,
Чтец близорук, и выйдут козни.
Забот по горло по стране,
То лес горит, то степь в огне,
То забунтуют дикари -
Прожекты пишет до зари.
Прибрал к рукам все регионы,
Жил бы сейчас – носил погоны.
Стратег и тактик, господа,
Сейчас то – редкость, а тогда…!
Для дочки время находил,
Хватало, видно, воли, сил.
Он думал – массы укрощаю,
В субботу баню посещаю,
Кручу страною, как хочу,
Мне воспитанье – по плечу.
Он верил – строгость и контроль
Легко исполнят свою роль:
Пуская прозрачна, но – решётка,
Исполнит роль училки чётко!
Скромнее чем и проще быт,
Тем меньше чопорность грозит,
Короче мысли, меньше тряска,
Не нарастёт на теле ряска,
Чело не скроют тучи зла.
Но по кривой судьба везла.
И вот – четырнадцатый год
На свете девушка живёт.
Мечты о юноше, о друге,
Не доверяет и подруге.
Девчонка ждёт – любовь придёт,
Её, красавицу – найдёт.
Рука к руке, лицом к лицу,
Ну, как откроешься отцу.
Быть может, девочка любила,
И папу строгого просила:
Позволь мне, папа, быть любимой,
И сердцем преданным хранимой.
Хочу любовью за любовь,
И усмирю младую кровь.
Решает Август – пусть послужит,
Любовь с политикою дружит.
Насчёт любви, конечно, вздор,
Здесь был приказ и …приговор.
Разбиты сердце и мечты,
Теперь с бедою ты «на ты».
Марцелл, племянник, словно сын,
Надежда будущих седин.
Его в приемники наметил,
Ведь за судьбу его в ответе.
В первой за мужа отдал Юлю,
Не родила Марцеллу – дулю.
Два года «парился» союз,
Не вынес муж несчастных уз.
Скончался в срок, суши дрова.
В шестнадцать лет – уже вдова.
Но солнце светит круглый год,
Ну, кто безбрачие снесёт?
В шестнадцать лет все соки в теле,
Мужчины нет – начнутся бели,
И императорская дочь –
Со всеми дядями – не прочь.
Так весела и остроумна,
И для мужчин смела, бездумна.
Ума в достатке и удачи,
Юла кружится – Август плачет.
Випсаний есть, сотрудник близкий,
Её он сварит, как сосиски.
Смирит огонь, потушит пыл,
Вулкан в промежности – остыл.
За девять лет в подобном браке,
Не доходило ли до драки.
Плодом супружества – детишки,
Их вышло пять, пожалуй – слишком.
Три паренька, две кучки – дочки.
Для них оставлю две – три строчки.
Но не сейчас, не те дела,
В конце – сапог - Калигула.
Промчалось, значит, девять лет,
Випсан отмучился, в обед.
Опять вдовою неваляшка,
Опять без мужа душно, тяжко.
Не усмирить хмельную плоть,
Сорняк не вилкою полоть.
Ей двадцать семь, и целый год
Она вкушает спелый плод
Любви свободной и телесной,
И для лица - вполне полезной.
Преобразилась, расцвела,
Упруга, девственно бела.
Вновь вызывающе красива,
Легка, стройна и не спесива.
Так ведь кому, какое дело,
Что любит Юля тело смело.
От древних греков культ любви,
Римляне, греки – визави.
Для сексуальных революций
Тогда не ждали резолюций.
А тут – тепло, а тут – жара,
Для терм тут целый день – пора.
Младое тело в чисты воды,
Тут боги спрыгнут с небосвода.
А что ж простые мужики –
На расстоянии руки
Когда сокровище плывёт,
Коли позволит, то возьмёт.
Несётся блуд аллюром вскачь,
Тут хочешь - смейся, хочешь – плачь!
Скрипел царь Август, но терпел,
И лоб отчаянно потел.
Решать задачку снова нужно,
Опять поможет служба – дружба.
Не вновь, у Августа нужда,
Дочь для политики нужна.
И в третий раз звучит приказ:
Гулять довольно, с крыши слазь.
Тиберий, пасынок, мужчина,
Ему – престол, моя доктрина.
Так он женат, жена – Випсаня.
Что ж, разведётся, сердце раня.
Построить счастье на разводе –
Такое водится в народе.
Но злополучен этот рок,
Такое действо редко – впрок.
Но воля Августа – скала,
И Юля с Тибером спала,
Пока мальца не родила,
Не выпуская удила.
Сынишка жил чуть меньше года,
Сломалась Юлии порода.
А ей ведь нет и тридцати,
Как дальше жить, куда идти?
Тропинку старую торит,
В разврате, оргиях горит.
Себя, сжигая, гонит боль,
Тиберий, Август – не неволь!
Тиберий – просится развод,
Но – император, дочка – вот.
Тогда он сам себя берёт,
И на Восток далёкий шлёт.
Такая ссылка жизнь спасёт,
И обязательств не несёт.
Одна осталась Юля в доме,
Спит на перине, как в соломе.
Вещунья – сердце подлость ждёт,
А коли, ждёт, считай – придёт.
И как тут подлости не быть,
Когда вокруг мешают жить.
К тому же так бывает часто,
Что накликаешь сам несчастье.
В словах и мыслях сила есть.
Слова плохие – взрыва смесь.
Хоть вылетают, словно птица,
Но успевают воплотиться.
Как не петляют – прямо в цель,
Срывая крышу, дверь с петель.
Слова хорошие – услада,
Помогут, как в жару прохлада.
Поднимут руки и глаза,
И не откажут тормоза.
Вторая, Ливия, - жена,
У императора – она.
Причём, жена повторным браком,
Годов, пожалуй, сорок с гаком.
Тиберий – сын, от прошлых лет,
Но, ныне - спрятан в туалет.
Отправлен в ссылку сам собой.
Доволен кто такой судьбой?
Юляшку надо умыкнуть,
А сына к трону повернуть.
Стрекочет Ливия на ушко,
Одна ведь с Августом подушка:
- Порочит Юлия семью,
спит то с двоими, то с семью.
Порочит власть, морочит плебс,
Хоть ест не свой, а папин хлеб-с.
К тому же – заговор созрел,
Смотри, оставит не удел.
И вот, такое – кап да кап,
Куда сбежишь от женин лап.
Так, подстрекая на злодейство,
Она своим торила место.
Для сына к трону выбрав путь,
Она старалась не свернуть.
И получалось понемногу
Расчистить от чужих дорогу.
И Август лопнул, влип, сломался,
И на сенате отчитался:
Мол, Юля в заговоре диком,
Переворот готовит с шиком.
К тому же, дочка - нимфоманка,
Как будто шведка, иностранка.
Такой позор не в силах несть,
Ведь он отец, не сват, не тесть.
Распяли всех её друзей,
Хватило брёвен и гвоздей.
Висят и сохнут, как таранька,
Такая, значит, вышла банька.
А дочь на остров заточили,
Ключи охранникам вручили.
Суровый климат, в небе тучи,
Такой и крепкому наскучит.
Но мама рядом с ней была,
Погибнуть Юле не дала.
Ходили к морю, рыб удили,
По пляжу дикому бродили.
Былые годы вспоминали,
Ведь за собою зла не знали.
Роняли слёзы на песок,
А утром пили манго сок.
Пять лет мытарств, и – снисхожденье,
Слегка смягчилось наважденье.
Перевели на материк,
Они от счастья в слёзы, в крик.
Но Август Юлию наследства
Лишил, и запретил соседство,
Как прахом станет, в мавзолее,
Чем старше люди, тем и злее.
Как видно – старческий маразм,
Похуже эктим, эритразм.
От этих – зуд, а там – психоз,
Не разгрести такой навоз.
Скончался Август, и Тиберий
Стал повелителем империй.
И Юлю злостно заклевал,
Долги, похоже, отдавал.
Восток, как видно, не простил,
И донимал, что было сил.
Одна, без мамы и детей
Она ждала исхода дней.
Ждала, ждала и дождалась,
Безглазой бестии сдалась:
Ей было только «5» и «3»,
Могла бы жить, как ни смотри.
Её пример – другим урок,
Как не крутись, а выйдет срок,
То на коне, то под конём,
Кто хочет – в ночь, кто может – днём.
Но я напомню – были дочки,
О них и будут скоро строчки.
Дочурка Юля, дайте срок,
Затмит родительницу, спок!
И Агриппина, дочь вторая,
Она для блуда, как чужая.
А вот её дочурка Юля,
Пробьёт Калигулу, как пуля.
Заманит брата в свои сети,
Но не задержится на свете.
Вдвоём с Калигулой в наш мир,
Она придёт продолжить пир.
 
6.
Так вот, две Юлии известны,
Своей судьбою интересны.
Одна Юляшка – мамы дочка,
О ней была повыше строчка.
Гуляла крепко с ранних лет,
Да так, что ополчился дед.
А дед-то – Август, император,
Он для разврата – узурпатор.
А беззастенчивый разврат –
Как ключ в руках, девятых врат.
Сослали девушку в пустыню,
Пусть там живёт, авось – остынет.
Пустынный остров в синем море,
Такой молодке – это горе.
Там, без любви, во цвете лет,
Она и встретила тот свет.
Но нам прелестница важна,
Тем, что с Овидием нежна
Она была, возможно, братцы.
Но в этом трудно разобраться.
Поэт Овидий, тонкий лирик,
Писав, протёр хитон до дырок,
Но главный труд «Любви наука»
Увидел свет, тут жизнь – порука.
Три книги точных наставлений,
Нескромно – вольных заявлений
О том, как даму привлекать,
И как мужчину завлекать.
Для итальянцев – «Кама сутрой»
Слыл этот труд, наверно, будто.
Текст вызвал много нареканий,
И тайных, Эроса, желаний.
Кому-то секс, пардон, разврат,
Кому-то - средство от утрат.
Кому-то секс – кровавый спорт,
Кому-то для разгрузки порт.
Кому-то – «sexy revolution»,
Кому-то быт и дом – разрушен.
Прелюбодействие – есть грех,
Тут – больше слёзы, меньше – смех.
И в сексе важно, чтоб душа,
Интим хранила, чуть дыша.
А коль публично – это порно,
«Клубничка» - стыдно и позорно.
Для сохранения любви,
Сожжёшь, пожалуй, корабли,
Пройдёшь все тайные науки,
Изранишь в кровь лицо и руки,
Изучишь «Ars amatoria»,
До дна, до боли, до надрыва.
Избегнуть крайности не вышло,
И об Овидии не слышно.
Царь Август, видимо, за внучку,
Задал поэту ссылку – взбучку.
Сослали где-то в сорок лет
На землю гетов, всё, привет.
Там он вдоль берега скитался,
На Чёрно море любовался,
Стихи писать, увы, пытался,
Чем Бог пошлёт, тем и питался.
Он умер ровно в шестьдесят,
У моря кости его спят.
Овидий имя подмочил,
Но вирши славные строчил.
Оставил нам «Метаморфозы»,
Они нетленны, как мимозы.
Прервусь, ребята – есть охота.
Писать – тяжёлая работа.
Так нагуляешь аппетит,
Что в эпигастрии болит.

7.
Юлия Ливилла – сестра Калигулы (caligae, calicae) обувь, сапог – калека

Когда земля, то бишь планета
Уже узнала зиму – лето,
И динозавры полегли
Костями матушки – Земли,
Латынь была предметом жизни,
Звучала всюду, вплоть до тризны.
Рождались люди, города,
Сменялись войны и года.
Формировался звук, язык,
К нему любой сейчас привык.
Не все увидят наши дни,
Слова мертвы, и не одни.
Иные с нами до сих пор,
Порой рождают смех и спор.
На удивление богата
Была обувка у солдата:
Но одним словом «calicae, caligae»,
Она звучала налегке.
Среди солдат и юный Гай
Ел свой казённый каравай.
Обувку «caligae» носил,
И поиграть мечом просил.
Солдатский грубый, чёрствый быт,
Он, к счастью, мною позабыт,
В нём всё смешалось: боль и шутки,
Кровавой вольности минутки,
Насилье, похоть и грабёж,
Да, лучше память не тревожь.
Закалку Цезарь получил,
Как Гай, внук Юлии, - почил.
Теперь он весь – Калигула,
И императору – хвала!
Оставил миру с кровью след:
Смотрел он пытки на обед,
На ужин казни поедал,
Публичный дом себе создал.
На нём – доходы получал,
Гетер всех в Риме привечал.
Казну растратил до монетки,
Народу – крохи и объедки.
Как видно, бабушкина кровь,
Ему ломала плоть и кров.
Вот тут то Юлия Ливилла
Своим поступком поразила.
С любимым братиком спала,
Невозмутима, как скала.
Опять, похоже, бабки кровь,
Такая грешная любовь.
Остались родичи в веках,
Но их не носят на руках,
А проклинают и клянут,
Прелюбодеям – первый кнут.
Кровосмесителям – второй,
Покрыла их земля горой.
Мы прикоснулись к этой теме
По двум причинам: анафеме
Уже ведь преданы они,
Давно окончив свои дни,
При чём, убиты, как злодеи,
Но я судить про то не смею:
Насилье с детства не терплю,
Лишь чувства добрые коплю.
Так вот, во-первых, имя Юли,
Его мы к памяти вернули,
Что опорочено оно,
Как перепитое вино.
Но сэр Шекспир его отмыл,
Оставив в нём любовный пыл,
И чистой девушке вручил,
Но смертью пафос омрачил.
Воспета вечная любовь,
Но на конце, простите, - кровь.
А, во-вторых, судьба у слова,
Тут с продолженьем, что ж такого:
Про сапожок мы вспомним вновь,
И будет здесь и боль, и кровь.
После военной то поры,
Когда устанут топоры,
Когда зароют смерть лопаты,
И дети босы, конопаты,
По весям бродит нищета,
Кому досталась гной, тщета,
Кого отторгли, отвернули,
И в жизнь обратно не вернули.
Для мародерства – поле брани,
Как муха в краденом стакане.
Снимали всё ведь с убиенных,
А сапоги – обыкновенно.
Бродили с язвами на теле,
Совсем не мылись, а потели.
Отсюда вонь и жуткий вид,
Всё тело ноет и зудит.
Питались именем Христа,
Народ – святая простота.
Грехи замаливать ко Гробу
Ходили часто, понемногу.
С тех пор, калики перехожие -
Их называли все прохожие.
Мы говорим теперь калека
На инвалида – человека.
Так слова старенького путь
Позволил нам во тьму взглянуть
Седых и сумрачных веков.
Закончил текст, и был таков.
Хотел слегка, а вышло – густо,
Печально, горестно и грустно.
Но, говорят, мудрец лишь тот,
Кто не свои ошибки трёт.
Кто на чужих растёт и зреет,
И от нагрузки – не потеет.
Чужих ошибок тяжек груз,
Но их снесёт и карапуз.
Надеюсь, выучим урок,
Пойдёт рассказик этот впрок!


Возвращение.
1.
Ну, что ж, любовь, мечта поэта.
Вопросов больше, чем ответов.
Одних синонимов тут тьма:
Дурман могильный, кутерьма.
Смятенье чувств, хмельная страсть,
Солёный пот и волчья пасть.
Разборки, выдумки, обман,
Безумный пыл, сплошной туман.
Жуть, наважденье, глупость, тайна,
Души полёт, за «вирой» - «майна».
Очарование томленья
И звездопад совокупленья.
Разрыв, пленительная грусть,
Ах, ты уходишь, ну, и пусть!
Отрада, трепетный восторг,
Тоска без милой, просто – морг.
Блаженство, нега пробужденья,
Объятий смелых упоенье.
Порыв соблазна, обладанье,
И на взаимность упованье.
Ловушка, сладостный капкан,
Пожар, разбуженный вулкан.
Привычка, секс, греховный блуд,
И каждодневный, тяжкий труд.
То вожделенье, то охота,
То над ошибками работа.
Желанье, похоть, плотский голод,
Жара зимой, а летом – холод.
Избранье или предпочтенье,
И безрассудное влеченье.
Болезнь, навязчивый психоз,
Рулетка, привязь и невроз.
Амурить, нравиться, влачиться,
И беспричинно омрачиться.
Ласкаться, тешиться, глазеть,
До дурноты романсы петь.
Журить, жуирить и жалеть,
Бахшить, бисировать, болеть.
Бигамить, бредить, блефовать,
Страдать и к небу уповать.
Искать, нуждаться и хотеть,
То, как щенком простым, вертеть.
Волынить, втюриться, любиться,
И беспричинно утопиться.
Вот это, дядя, напахал,
Машите! Больше опахал.
Вот книгочей, каков нахал,
Как на хоккее – Бобби Халл!
Как конь ретивый Буцефал,
Его хозяин мир алкал.
Довольно, выдержал накал.
Вернёмся к юным бонвиванам,
Здесь не назвать любовь обманом.
Не долго ели счастья хлеб,
Вошли без страха в смертный склеп.
А начиналось всё обычно,
Легко, наивно и привычно.
Её случайно усмотрел,
Не избежал Амура стрел.
Стрела попала точно в цель,
И сел корабль его на мель.
Искрой одною загорелся,
Одним лучом вполне согрелся,
Нескромный взгляд, и плод созрел,
Ромео скоренько прозрел.
Про «куклу» прошлую забыл,
И по волнам любви поплыл.
На этот праздник он случайно,
Забрёл под маской, чисто – тайно.
Глазами пыжился, сверлил,
Желудок пивом окропил.

2.
Тогда, теперь – такая мода,
Помехой лишь купцам – погода:
Когда на улице прохладно –
Никто не купит пиво – ладно.
Когда на улице жара –
Лакают пиво все – ура!
Растут доходы, льют процент,
Сгодится в деле каждый цент.
Накрутка – тридцать, самый раз,
А кто не с нами – против нас!
А, что? – спивается народ?
Так это сказки, пиво – мёд!
Ведь пьют его с двух тысяч лет,
На завтрак, ужин и обед.
В нём и калории, и «В»е,
Сидели вместе на трубе.
Никто, как - будто не упал,
Никто, заметьте, не пропал.
И если б было море пивом,
Он бы дельфином плыл красивым.
Народный, так сказать, фольклор,
Чем хуже выстрела в упор?
Сейчас известно – в десять лет
Алкоголизму шлют привет.
Разладит пиво быстро мозг,
Оно похлеще мокрых розг.
Ориентиры исказит,
Разрушит волю, паразит.
Сместит акценты, сменит роль,
Лишит гармонии юдоль.
Здесь - что посеют, то пожнут,
Напрасно дом, родимый, жгут!
Пора придёт, предъявят счёт,
И время скажет – незачёт!
Страшнее атомной войны,
Когда все спились пацаны.
Страшнее ядерной воронки,
Когда спиваются девчонки!
Не скрою, сок или вода,
Вас не толкнёт на провода,
И не загонит в хладный пруд,
И не вернёт холодный труп.
Не затуманит юный взор
И даст эмоциям простор.
Не стоит «real» искажать,
Уродцев глупеньких рожать.
У вас в достатке всё, ищите,
И на реальность не ропщите.
Так вот, вернёмся, вечеринка,
Ромео, девочка – картинка.
Её он запросто приметил,
За всё Вильям Шекспир в ответе.
Пылал глазами, зрел и пас,
Как - будто видел про запас.
Ну, кто, по-честному, ответит:
Такое можно не заметить?
Конечно – нет, кричит народ,
Давайте, дяденька, вперёд!
Толпа волнуется, орёт,
Он гонит правду, он не врёт!
Спокойно, люди, «далi будэ»,
И не топчитесь на посуде.

3.
Вот говорят, мол, без воды
И ни туды, и ни сюды.
А я отвечу: без любви
В порт не вернутся корабли.
С любовью мама сына ждёт,
С любовью пахарь поле жнёт,
С любовью строятся мосты,
А без любви дела пусты.
С любовью пишутся стихи,
И мысли быстры и лихи.
С любовью моется посуда,
И изгоняется простуда.
С любовью моются полы,
И накрываются столы.
С любовью птица вьёт гнездо,
И исполняют ноту «до».
С любовью варится супец,
И закрывают огурец.
С любовью в мир приходят дети,
И открывают тиграм клети.
С любовью сакура цветёт,
В пустыне дождь прохладный льёт.
С любовью рок-н-ролл звучит,
И бык возбужденный мычит.
С любовью лошадь воду пьёт,
И бабка внучке платье шьёт.
Любовь - как явь, любовь – как сон,
Любовь – как смех, любовь – как стон.
Любовь – попытка всё понять,
Любовью можно всё объять.
С любовью – пир, с любовью - мир,
С любовью даже – рыбий жир!
Любите, что дано иметь,
И не придётся ныть, жалеть!
Любите – простенький совет,
С любовью – всех, с любовью - свет!

4.
Простим Ромео пива кружку,
Ведь он не думал про подружку.
Шёл на халяву погулять,
Глазами в женщин пострелять.
А тут такое, вот так птица,
Как ясно солнышко – девица.
Такая куколка, малышка,
Внутри как молния, как вспышка.
Весь мир поник, одно лицо,
Где вход, где выход, где крыльцо.
Зачем я здесь, каков маршрут,
И как прелестницу зовут?
Для юных дел подсказкой – опыт,
Добытый сказками и потом,
Возможно – Библии завет,
Пожалуй, всё пока, привет.
А коль такое – в первый раз,
Какой искать пример, подсказ?
Но рядом друг его - Меркуций,
И хоть советчик парень куцый,
Подсказку точную даёт –
Посмотрим, Ром, куда пойдёт.
Колонны скроют нас от взора,
Так избежим стыда, позора.
Пойдём по следу, словно тигры,
Люблю я, Ромка, эти игры.
Подкрасться к юбке при луне,
Такое, Ромочка, по мне.
Ромео слушает мальчишку,
Как в детстве, под подушкой - книжку.
Немного истину скривил:
Меркуций так не говорил.
Первоисточник в детстве видел,
Простите, коль кого обидел.
Так, голос слышен, как в тумане,
И «флюгер» вертится в кармане.
Глазами вперился в девчонку,
Забыв про печень, селезёнку.
Глаза как фары, маяки,
И паром пышет от руки.
Ещё немного, будет дырка,
А может, и неправ, – придирка.
Наивно думать, что из кучи,
Ты не заметен взглядом жгучим.
На шее, люди, позвонки,
Они то слышат все звонки,
Всепоглощающие взгляды.
И обольщаться тут не надо:
Со знаком «минус» или «плюс»,
Но, по любому, тяжек груз.
Как на здоровье отразится,
И будешь плакать, или злиться,
Смеяться или горевать,
И станет плахою кровать:
Исчезнет сон, явится мрак
Сомнений сумрачных и врак.
В народе скажут - порча, сглаз,
Навет, проруха, сушит глаз.
С подобным надо осторожно,
Ходить с иконкой – непреложно,
Компаний диких избегать,
А коль не вышло – убегать.
Джульетта силу ощутила,
Что от колонны исходила,
Головкой чудною вертела,
Понять неясное хотела.
Мелькнула шапочка с пером,
Нога в сапожке дорогом,
Трико, как золотом, расшито.
Джульетта тронута, сердита.
Такой расклад – пора домой,
О ночь, от борзости укрой,
Избавь от пошлого, чужога,
От них проказа и изжога.
Луна – подруга кажет путь,
Домой вернётся, как-нибудь!
Тропинка узенькая вьётся,
Джульетта медленно несётся.
Заинтригована она,
Слегка хмельная - без вина.
Фонарь на небе тускло блещет,
Волна морская тихо плещет.
Ряды магнолий, кипариса,
Кусты акаций, барбариса.
Согласны, этот экстерьер,
Знакомствам милым не барьер.
Джульетта трепетом полна,
Признаний жгучих ждёт она.
Вещунья – сердце не обманет,
Стучит и колет – гвоздь в кармане.
Подул приятный ветерок,
Хитрющий выдумщик – злой рок:
Музон подключит – диско, рок,
Намёков пару между строк,
Туман напустит, сгладит стресс,
И – заведёт в дремучий лес.
Насчёт тумана – глицерин,
Старайтесь помнить до седин:
Налить чуть-чуть в сковороду,
Нагреть огнём, не на беду,
А для создания тумана,
Всё будет круто, без обмана.
Но это после, а сейчас,
Не зачесался даже глаз,
Ни нос, ни ухо, ни ладошка,
А только маковка – немножко.
Сомненья Юле грудку жгут,
А глазки бегают, и ждут.
А может, это приведенье,
Или придумка, наважденье.
А может бред, галлюциноз,
Прости за каверзный вопрос.
Ведь ночью даже вопли выпи
Тебе напомнят чьи-то всхлипы.
И неожиданная ветка,
Порой пугает очень крепко.
Глаза у страха велики,
Хотя, бывают «беляки»,
По русские - «белая горячка»,
Какой ездок – такая скачка!
Психиатрии мой поклон.
Позвольте, выйду на балкон:
В такую ночь, и про делирий!
Довольно горя в этом мире.
А на ночь – вредно о плохом,
Пусть порастёт плохое мхом.
А нас преследует удача,
Вполне посильная задача!

Приподнялась судьбы завеса,
И перед Юлей наш повеса
Так неожиданно возник,
Как средь барханных куч родник.
Забулькал горлом, забурлил,
К ногам Джульетты текст свалил.
Ромео грамотный мальчишка,
Читал со смыслом на ночь книжки.
Он текст заранее учил,
Но слов поток иссяк, почил.
Ромео, друга поразив,
Готовит новый эксклюзив.
- Не трепещи и не пугайся,
но, впрочем, искренне сознайся,
что встречей этой польщена,
совсем чуть-чуть, удивлена.
Идёшь по улице одна,
Тропинка ночью чуть видна.
А я – достойный провожатый,
Отважный, трезвый, неженатый…
Спустись-ка, Ромочка, с небес.
Тут не подходит пошлый текст.
Не в соответствии с моментом,
Подобен сору, экскрементам.
Ты не на пляже, не в лесу,
Подружку ловишь за косу.
Коль разговор по кругу пустишь,
То ситуацию упустишь.
А ну, давай-ка, всё с начала,
Пока девчонка промолчала.
Девичья гордость, скромный вид,
Потупив долу, не глядит.
Смиряет сердца подлый стук,
А страх крадётся, как паук.
Готов сетями удушить.
Ах, лучше мысль не тормошить:
На вид красив, а прост и скучен,
И обхожденью не обучен.
Нет, он отчаянно хорош,
Наивен, миленький, пригож.
А что сморозил ахинею,
Простите, я сказать не смею:
А вдруг мальчишечка влюблён,
И потому в смущеньи он.
На небе звёздочка зажглась,
Неужто Юля дождалась?
- Прости, доверчивая муза,
не вынес я смятенья груза.
Смешался, струсил, оробел,
И маску глупую надел.
Готов растаять, раствориться,
Горячей кровью расплатиться,
Что потревожил и отвлёк.
Твой путь пустынен и далёк.
Готов тебя я провожать,
И все желанья ублажать.
Готов служить и день, и ночь,
И всем хочу тебе помочь!
С тобою рядом быть без меры,
Гнать от тебя судьбы химеры.
Тобой дышать, с тобою пить,
Гнездо, как птицы, вместе вить.
Любовь в одно мгновенье ока
В меня проникла так глубоко.
Она – замена жалкой плоти,
Что тонет просто так в болоте.
О, нет – болото не годится,
Пусть тело просто растворится.
Исчезло тело, бренный мир.
Здесь только дух, он правит пир.
Ромео – этот дух зовётся,
Он для тебя и ввысь взовьётся,
Без страха спустится в Аид,
И там Плутона поразит.
Он покорит тебе юдоль –
Вот какова моя любовь!
Моя любовь – вся ширь вселенной,
Что космос вечный и нетленный.
Моя любовь – сплошной субтропик,
Как твой чудесный, светлый топик,
В оливах – вольная роса,
Травы не знавшая коса.
О, нет, прости, коса не в счёт,
С косой, согласен – незачёт.
Как океан несметных волн,
Богатством красок нежных полн:
От белой краски – чистота,
Что чище чистого листа;
От красной краски – страсти плод,
Что наполнит нектаром рот;
От жёлтой, пряной – свет светила,
Что твои щёки напоило;
От голубой, небесной – нежность,
Высоких помыслов безбрежность;
Зелёный – ласки ожиданье,
Что по весне дарит желанье;
Лишь только чёрного здесь нет.
Я навсегда даю обет –
Одну тебя любить, лелеять,
У ног твоих овечкой блеять,
Как быстрый конь тебя носить,
И о взаимности просить.
Моя любовь, как водопад,
Где брызги – бабочек каскад.
В лучах полуденного солнца
Они садятся на оконце,
И о любви твоей молят,
И просят взгляд, всего лишь – взгляд.
Хоть мимолётный, хоть какой.
Прошу, с протянутой рукой.
Ты только имя назови,
Моя навеки визави!

После такого звездопада
От волн повеяла прохлада.
Луна в полтела отломилась,
И в океан седой спустилась.
Зарницей вспыхнул небосвод,
Вобрав тепло прибрежных вод.
Притихли птица в облаках,
Роняя добыч впопыхах.
По норам змеи расползлись.
Молись, девчоночка, молись!
Джульетта вздрогнула, смутилась,
И чуть без чувств не повалилась.
Такое в первый раз услышать,
Тут у любого съедет крыша.
А у изюминки – девчонки,
Глаза плаксивы, ножки тонки,
Душа нежна, как лепесток,
Как родника живой исток,
Светла, наивна и ранима,
От словоблудия хранима.
Легка, как пух у тополей,
Здесь – слов побольше, не жалей!
Ещё добавить пояснений,
Метафор, образов, сравнений?
Богат, могуч, язык российский,
Глубок, широк, не италийский.
Как жизнь красив: есть свет и тень.
Таит, как ночь, явит, как день.
Жемчужин перла в сто карат
Я вам горстями сыпать рад.
Но дома ждут Ромео, Юлю,
Опасно ввериться июлю:
Так можно ночку простоять,
А где-то с дрыном ходит мать.
Бровями хмурится, орёт,
И спать папаше не даёт:
- Иди, ищи её, подлец,
Арбуз солёный, огурец!
Твоё, паршивец, воспитанье,
Получишь хвощ на пропитанье.
Сухие корки – твой паёк,
И хватит прятаться в раёк!
Стоп, стоп, довольно, рифмоплёт,
Ты умный, знаешь наперёд.
Пусть говорит девчонка имя,
И отпускаем, иже с ними.
Согласен, назвала себя,
Мизинцем локон теребя.
Джульетта, родом Капулетти.
Я дочь прекраснейших на свете
Любимой мамы и отца,
Но мне мешает тень лица!
Тебя обидела, Ромео?
Я не такая, не посмею!
Прощай, до завтра, под оливой,
Я буду ждать тебя, счастливой.
И упорхнула, точно ветер,
Везёт красавицам на свете.
Но коль теряют красоту –
Стенанья слышно за версту.
Не приведи такое, Бог,
Не допусти боль на порог!
Избави чад своих от зла,
Чтоб лишь удача вдаль вела,
Чтоб всё катилось в душу, в кайф,
А я пойду послушать «Чайф».
Пока, до завтрашнего дня,
Чай, не прогоните меня!
 
Как не пытался откреститься,
Их не сводить, не торопиться,
Но Ромка всех опередил -
Любовью Юлю наградил.
Процесс пошёл, состав поехал,
И нам с тобою не до смеха.
Событья вышли из контроля,
И ждёт ребят лихая доля.
Убийство, старая вражда,
Изгнанье, слёзы, ворожба.
Взведён курок, назначен срок,
Темнеет в банке смертный сок.
Постой, постой, они успели
Испить любовь в волнах постели,
Когда болит от страсти голос,
Дрожит на теле даже волос,
Когда, как бархатная, кожа,
И не вмещает нежность ложе.
Чуть приоткрыта пелеринка,
Под ней ложбинка, как тропинка,
Уводит в вечность, от спины,
Где х;лмы круглые видны.
Когда огонь горит, не жжётся,
И там, где тонко, там не рвётся.
Тогда внутри забьёт родник,
Когда проникнет вглубь язык.
Когда спешат на бёдра пальцы,
Ласкают поры и канальцы.
Когда волшебных грёз роса,
Окр;пит потом небеса.
Когда исторгнутся потоки
По влажным складкам, словно токи.
Когда и возгласы, и крики
Так экзотично многолики.
Когда морозит жар, не холод,
Не утоляет пища голод.
Когда горячее дыханье
Найдёт места, где нет названья.
Когда слиянье тёплой плоти
Пьянит, как чача в порте Поти.
Когда теряет прелесть утро,
Крадя интимность ночи будто.
И время в призрак превратится,
И никогда не повторится!

На это «до-мажорной» ноте,
С такою ягодкой в компоте,
С малюткой – гимном о любви,
Я поджигаю корабли.
На смертном одре лягут дети,
И хоть Шекспир за то в ответе,
Я не желаю в этом быть,
Певцом покойной смерти слыть.
Девиз мой – жить и не сдаваться,
И не посмеет оборваться
Любви связующая нить.
И по сему – не стоит пить
Из банки яд гневливой грусти,
В Аид уныние отпустим,
Письмо с тоской пошлём к луне,
Там кратер есть, лежать на дне.
Свести отчаянье на нет,
Держаться света – мой обет.
Не откажусь от темноты,
Я с одиночеством – на «ты».
Для Торричелли – пустота,
А мне – тропинка вдоль куста,
Рябины красной сладкий плен,
Кора акаций у колен,
Травы покосной терпкий дух,
И тополей могучих пух.
Ручей смешливый под мостом,
И птиц пугливых в кронах схрон.
И дождь, смывающий следы,
И лёд – подобие слюды,
И день, и ночь, и смех, и стон,
Я не оставлю на потом.
Сейчас и здесь, не верю «вскоре».
И не старайтесь в жарком споре
Меня подмять и уличить,
Я не пытался вас учить.
Я брёл один, а вы – по следу.
Пора, зовёт жена к обеду.
На том расстанемся, друзья,
Мне пропускать обед – нельзя!
Оставим это без ответа –
Ну, что поделаешь, диета!

Сделано 1 – 5 сентября 2004 года.