Агасфер

Тридцатилетний, вечно молод,
Он, как морщины, вечно стар,
В его глазах по смерти голод,
Ему дорога – скорбный скарб.

Скиталец, мукой наделённый
Жить до пришествия, суда,
Веками счастьем обделённый,
Он тихо шествует сюда.

Сюда, где небо дышит раем,
И адом брезгует земля,
Где мы о нём так мало знаем,
Но встречи ждём, забавы для?

Не для забавы, для урока
На лист бумаги извлечён,
Для излечения порока
В одежды рифмы облачён.

Он жил тогда, в Еруселеме,
Владел сапожным ремеслом,
Не утруждал себя, в дилемме,
Чужие правила – на слом!

Он верил Риму и Каифе,
Но нищим, нет, не подавал.
Мечтал ловить кефаль на рифе,
Но дальше рынка не бывал.

Его лачуга при дороге,
Что в гору путника ведёт.
И запах кожи, трущей ноги,
Пройти без вздоха не даёт.

Унылый быт давно наскучил.
Не в силах что-то изменить,
Он и себя, и ближних мучил,
Во всем спешил других винить.

Став обличителем вселенной,
Гордыней мрачной Агасфер
Проникся тайно, постепенно,
Достигнув злобы ближних сфер.

Срывая зло на первом встречном,
Он даже повод не искал,
Забыв об истинном и вечном,
Он славы в будущем алкал.

Честолюбивые надежды
Его сжигали по ночам,
И он марал свои одежды,
Давая волю злым речам.

Он будто ждал, наступит время,
И чья-то быстрая рука
Его подхватит, сбросив бремя
Невыносимое, пока.

Безвестность – муторная штука,
Лишь интересна палачу.
В забвенье жить – сплошная мука,
Лишь мародеру по плечу.

Но пробил час и круг замкнулся,
И выпал дождь из горьких слёз,
И мир неправедный споткнулся,
И пал в крови, при свете звёзд.

Пророк, принесший людям веру,
Сын Бога, телом – человек,
Явивший свет и правды меру,
Себя на крест горы обрёк.

Соединив собою небо
С людьми и суетной землёй,
Он прорицал – есть жизнь без хлеба,
Будь человеком, а не тлёй.

Зерно земного эгоизма
Испепели огнём души,
Возвысь свой дух до альтруизма,
И в Царство Божье поспеши.

Но попран был корыстолюбьем,
Отвергнут, предан и судим!
С крестом в руках – на многолюдье,
С венком терновым, был гоним.

Толпа не ведала, не знала,
Что, бессердечная, вершит,
Что станет строками аннала,
Собой потомков устрашит.

В Него гнилой слюной плевали,
Хулили, гнали и кляли,
Проклятья грязные сзывали,
И сети ужаса плели.

А Он всё шёл сквозь боль и муки,
Текли ручьями пот и кровь.
Сжимали крест больные руки,
Но скоро, скоро Отчий кров!

Остановился у порога
Чужого дома, труден путь.
Здесь постоит, чуть-чуть, немного,
И страже нужно отдохнуть.

На гвалт и шум возник из мрака
Сапожник хилый, Агасфер.
Кого ведут? Пожар иль драка?
Язык, как нож его – остёр.

Пред ним Иисус, крестом согбенный,
И стоны рвутся из души,
Стоит, коленопреклоненный,
И взглядом просит: Разреши!

Дрожишь! Устал? Но – следуй мимо!
Голгофа праведника ждёт!
Там отдохнёшь, реально, зримо!
Коль кто посеял, тот – пожнёт!

Стоять не смей вблизи порога,
Я здесь штиблеты продаю!
И больно пнул: Ишь, недотрога,
Пинки я даром раздаю!

Христос сказал: Моя дорога,
И я до дна её пройду.
Тебе же - памятка, от Бога –
Ждать здесь Меня, когда приду.

Мне на кресте изранить тело,
Тебе – века не умирать.
Иди бродить, такое дело,
Меня же встретит Божья рать!

Сказал Иисус и, вскинув древо
На плечи, рваные плетьми,
Взглянул простительно налево –
Живи, сапожник, меж людьми!
 
Кольнуло в сердце Агасферу,
И больно сделалось глазам.
Он принял данное на веру,
Но горек с уксусом бальзам.

Ушла процессия к Голгофе,
Он долго тёр виски рукой.
Так, подобрав от неба крохи,
Он потерял навек покой.

Как будто зёрнышко бамбука,
В нём, словно в почве, проросло,
И страсть пробилась, точно мука:
Теперь бродяжить – ремесло.

Оставив кожи и лачугу,
Забросив душный инструмент,
Он завещал заботы другу,
А сам ушёл - настал момент.

За эту речь, привычку драться
Был Буттадеем наречён.
Посмел на Бога задираться -
С тех пор скитаться обречён.

До сей поры страдалец бродит,
Судьбу бессмертную влачит.
Он ищет смерть, но не находит,
И тихо плачет, и молчит.
       *
Его видели в полдень. К церковной калитке
Он столетние руки, как к кресту, приложил.
Он не пялил глаза, а, подобно улитке,
Свой натруженный взор от людей сторожил.

Был он страшен и сед, но старался упрямо
Незаметно пройти в свеже прибранный храм.
Мягко шёл, не спеша. Удивительно прямо
Старец спину держал, словно пел дифирамб.

Прикрывая лицо и вздыхая на ладан,
Сквозь людскую толпу, не смущаясь, прошёл,
По иконам скользнул непридирчивым взглядом -
Прямиком к алтарю, где покрытый престол.

У престола застыл, опустив, с благодатью
Свой, на жертвенный стол, к проскомидии хлеб -
Пять священных просфор, под крестовой печатью,
К литургии пора, агнец есть и вертеп.

Дискос с хлебом покрыл, всё одной пеленой,
Сам епископ служил евхаристию ныне,
И молитву вознёс, а старик – за стеной
Умирял свою жизнь, умирая в гордыне.

Труден путь, Агасфер, но придётся пройти,
Ты не узнан пока, часто храмы меняешь.
Будет Суд, и тогда только сможешь уйти,
Одинокой звездой в небесах воссияешь!
8 – 10. 08.05