Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть... Былинка

Знакомый писатель прислал зарисовку о том, как он начал обучаться Иисусовой молитве. Человек он немолодой, верующий, но, как и большинство пишущей братии, привык жизнь брать с наскока, духовную жизнь – в том числе. Получив благословение сельского батюшки, он извлек из книги «Откровенные рассказы странника духовному отцу своему» советы святых отцов:

«сядь или лучше встань в несветлом и безмолвном углу в молитвенном положении;

перед началом положи несколько поклонов и не распускай членов;

отыщи воображением место сердца под левым сосцем и там остановись вниманием;

сведи ум из головы в сердце и говори: «Господи Иисусе Христе помилуй мя грешного»…

«Так я и начал, - продолжает писатель. – На первых порах никак не мог представить себе сердце. Вернее, представлял, но окровавленное, с обрубленными вверху трубочками, из которых тоже сочилась кровь. Выручили сердечные таблетки «Капотен», на упаковке которой нарисовано алое сердечко, которое меж двух ладоней висит в воздухе. Сердечко было похоже на алую земляничку, и когда я мысленно поместил под левым соском, оно там и осталось. Я мысленно глядел на него и повторял: «Господи Иисусе Христе Сыне божий помилуй мя грешного…».

Минут через пятнадцать я вдруг почувствовал, что вокруг моего алого сердечка-ягодки разливается тепло. Все шире, все горячее. Неожиданно я увидел, что сердце заволокли клубы белого дыма, из которых пробивались языки пламени. И тут же алое сердечко заполыхало, засветилось… и через секунду сгорело. Вместо алой ягодки остался ободок из обгорелой алюминиевой проволоки.

Я продолжал творить Иисусову молитву. Постепенно схлынул жар, исчез ободок и под соском снова запульсировало алое сердечко; потом сердце-ягодка превратилось в зеленый холм, а на нем церковка стоит с золотой маковкой, а по бокам – елочки и березки. Я встал и начал креститься, класть поклоны. Церковка исчезла»… И далее в том же духе.

Из множества молитв, акафистов, псалмов
Я полюбил молитву в десять слов:
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий,
Помилуй мя грешного!

Творят уста и сердце им внимает
И о надежде всех не забывает:

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Всего двенадцать слов! Апостолы спасенья,
Несущие и плач, и примиренье.
Иеромонах Роман (Матюшин)

В своем ответе я написал:
«Дорогой брат во Христе! Вот прочитал ваше повествование о делании Иисусовой молитвы – и расстроился. Сколько людей мы ввели бы в заблуждение, опубликуй его в газете! Вроде бы написано искренне, и со ссылками, но многие люди не разберутся – и начнет кто ни попадя творить Иисусову по вашему рецепту. Мой духовник учит меня не так: «Бей воздух! Повторяй без числа! Не жди благодати!» А у вас? Тут сразу и сердечко, и духовный жар, и в верхнюю часть сердца, и церковка, и дым, и алюминиевый ободок, и еще Бог знает что.

«Молясь Богу лучше не воображать Его никак, а только веровать, что Он – есть близ, и все видит, и слышит». Свт.Феофан Затворник.
 
Об Иисусовой молитве написаны толстенные тома. Умную Иисусову молитву святые отцы считали вершиной молитвенного подвига, но всегда подчеркивали, что сначала нужно освободиться от всех страстей. «Путь умной молитвы есть путь царский, избранный. Он настолько возвышеннее и изящнее всех подвигов других, насколько душа возвышеннее тела, он возводит из земли и пепла усыновление Богу». Свт.Игнатий Брянчанинов.

А вы же сами описываете, как случайное прикосновение локтя девушки в храме возбудило в вас блудные мысли и вы «готовы были пойти за ней, стоило ей только слегка кивнуть!» Поэтому весьма сомнительно, что ваше часовое занятие Иисусовой молитвой по будильнику есть «разговор с Господом».

Одиннадцать лет я по четкам повторяю: «Господи помилуй». Мне это занятие по душе, но за прошедшие годы было лишь несколько мгновений, когда молитва жила сама. Это когда ты занимаешься чем-нибудь посторонним, а молитва идет. Но это, повторяю, бывает крайне редко, да я и не жду никаких плодов – просто привык и уже не могу обходиться без этих спасительных слов.

Православное писательство – это минное поле: и сам можешь подорваться, и других сделать духовными калеками. А ну как почувствуете сладость от первых же попыток повторения – не делания! - Иисусовой молитвы? Можно пойти совсем не той дорогой совсем не в ту сторону. Как говорит диакон Андрей Кураев: «Не все то, что сверху, от Бога».

«Бейте воздух» везде, где только можно, и не обязательно возле икон. Так советует мой духовник, так вслед за ним советую вам я. И не впадайте в другую крайность – в отчаяние: Господь знает, что, когда и кому дать». Искренне, Александр Раков.

«Только нищий духом, прилепляющийся непрестанно молитвой ко Господу по причине непрестанного ощущения нищеты своей, способен раскрыть в себе величие имени Иисусова». Свт.Игнатий Брянчанинов.

Молитва «Господи, помилуй»
Из всех молитв, какие знаю,
Пою в душе иль вслух читаю,
Какою дышит дивной силой
Молитва: «Господи, помилуй!»

Одно прошенье в ней, не много!
Прошу лишь милости у Бога,
Чтоб спас меня Своею силой,
Взываю: «Господи, помилуй».

Плыву в житейском, бурном море,
Встречаю радости и горе;
От бурь какой спасался силой?
Молитвой: «Господи, помилуй!»

И горе таяло, и радость
Мне приносила вдвое сладость,
И все то было дивной силой
Молитвы «Господи, помилуй!»

Когда лились от горя слезы,
Иль страстные смущали грезы,
Тогда с особой сердца силой
Твердил я: «Господи, помилуй!»

Уж близок я к последней грани,
Но все ж с горячими слезами,
Хотя с увядшей тела силой,
Молюся: «Господи, помилуй!»

Душа! Окончив жизнь земную,
Молитву эту, не иную,
Тверди и там ты, за могилой,
С надеждой: «Господи, помилуй!»
Священник Павел Покровский

«ЛЮБЯЩИЙ СВОЮ ЖЕНУ ЛЮБИТ САМОГО СЕБЯ» (Еф.5,28)
23 февраля – День защитника Отечества. По традиции, сегодня поздравляют всех мужчин – независимо от того, носил он армейскую форму или нет. Конечно, мужчины – народ смелый, отчаянный, во всех делах впереди, во всех войнах победители или убитые, но скажу по чести – без женского тыла ни в одной победе не победим; без верной подруги и жизнь с овчинку покажется.

Конечно, я в доме хозяин, да как без жены решения принимать? Кому на подчиненных жаловаться? Кто мудрый совет даст, душевную рану залечит, и крик твой снесет, и ворчание примет, и плохое настроение перетерпит? Да все она, жена твоя ненаглядная, к которой ты так привык, что удивляешься, когда посторонние на ее красоту заглядываются. В болезни она – твой врач и сиделка, прихоти твои детские выполняет, и за твое драгоценное здоровье болеет! Да она живет твоей жизнью, книгами или газетами твоими; а футболом бы ты болел, она и им бы жила, хотя противно женщине это безсмысленное и жестокое толкание одного мяча ногами целой толпой здоровенных мужиков.

Вздохнет жена тоскливо и начнет познавать, в чем смысл системы «четыре-два-четыре», кто такой Роналдо или Смертин, что такое офсайд или плей-офф. И станет болеть за команду мужа так искренне, даже с азартом, что он поверит наконец – и ей без футбола не жить. А мне – без нее.
       
       Простые строки
Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя – сушь!
мне и в жары без тебя – стыть,
мне без тебя и Москва – глушь.

Мне без тебя каждый час – с год,
если бы время мельчить, дробя;
мне даже синий каменный свод
кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать –
слабость друзей, силу врагов;
я ничего не хочу ждать,
кроме твоих драгоценных шагов.
Николай Асеев

Отец вот всю жизнь командовал и в семье был за главного, и мама его слушалась, но только повзрослев, я понял, как умело она подстроилась и сама держала семейные бразды так, что отец этого не замечал – и никогда этого не подчеркивая. Маму отец любил до самозабвения; на обороте его фотографии, сделанной в Хибиногорске в 1933 году, когда он за ней ухаживал, я прочитал единственное сохранившееся его стихотворение любимой:

Mia carra!
Я тебя запомнил докрепка,
ту, что много дней назад
без упрека и без окрика
загляделась мне в глаза.

Ту, что шла со мной и мучилась,
шла и радовалась дням,
в те года, как вьюга вьючила
груз снегов на плечи нам…
Григорий Раков, 18/VI -33г.
Хибиногорск, дом 369

 Но я отвлекся. Да в маме самой был заложен командирский характер. Уже старая была, за восемьдесят, а жить с нами не хотела, все отговаривалась: «Еще надоем вам, сынок, успею». А я сердился и доказывал, что в таком возрасте уже нельзя одной. И пугал: будешь обезноженная лежать на полу без помощи. Так оно, к слову, и произошло. Но однажды заехал я как-то к ней по делу, а в квартире подруг-старух полно, и всем она приказы отдает: ты то-то делай, а ты в магазине то-то купи, ты тарелки достань. И понял я – никуда мама не поедет из своей вотчины: нравится ей свобода и возможность быть лидером.

Потом я и подтверждение получил, разбирая после смерти ее бумаги; она словно специально положила эти слова наверх, чтобы прочли, не затеряли. «Напрасно утверждают, - пишет она, - что человек должен довольствоваться спокойной жизнью. Нет, мне необходима жизнь деятельная и я создаю ее, если она не дана судьбою. Миллионы людей обречены на однообразное существоание, многие безмолвно бунтуют. Сколько мятежа в недрах обыденной жизни! Предополагается, что женщинам присуще спокойствие. Нет, у них также потребность прявлять свои способности, искать для себя поле деятельности…»

И всю жизнь она себе доказывала свою творческую активность: была мастером спорта по лыжам и плаванию, всегда в какие-то женсоветы входила, и не просто рядовым членом, а стремилась быть во главе. Она же из уральского казачьего рода, вот кровь и играла. Генеральских жен женским премудростям обучала; как смолоду повязала красную косынку на голову, так до старости и не снимала. Наверное, претила ей пожизненная роль домохозяйки, и мама так протест свой высказывала. Теперь уж кто разберет…

Вдруг происходит и с тобой: почувствуешь – все люди рядом. Уже больней чужая боль и радостней чужая радость. И станет сущностью твоей – на чей-то зов спешить сквозь темень… И Родина тогда видней, как мать, склоненная над всеми. Олег Цакунов.

Умеют наши жены жертвовать собой - и в мелочах, и во всем-всем ради спокойствия семьи. И правда, жизнь в таких семьях дружная, шума мало, и дети ухожены. А все лавры нам, мужчинам. И только прожив вместе всю жизнь, даже внешне супруги становятся похожими друг на друга; и открывается мужу великое участие дорогой половины и в его карьере, и в защите от неприятностей, и в перенесении болезней.

Как сумку, заботы свои волоча
и пряча заметную сразу тревогу,
она подставляет мне оба плеча
и вновь предлагает любую подмогу.
Зачем? Свою ношу я сам перенес.
Но в ту же секунду душой сиротея,
я к ней прислоняюсь, как брошенный пес,
о слабости этой ничуть не жалея.
И, весь растворяясь в домашнем тепле,
как в детстве, притихнув, душою немею.
И все, что случилось со мной на земле,
случилось тогда же и с нею.
Валерий Капралов

Если по правде, это жена меня с дна бездонного достала, шесть лет терпела мои пьяные выкрутасы, а пришло время – плечо подставила и помогла подняться. А если помру первым, жена будет верно блюсти память, часто посещать могилку и помнить только хорошее.
С праздником, дорогие женщины! Вы заслужили.

       Колыбельная мужчине
Успокойся, родной, успокойся,
Повернись на удобный бочок,
Одеялом получше укройся,
И молчок, и молчок, и молчок.

И волчок не придет, - эти сказки
Позабыты за давностью дней,
И любовь не придет по указке
Ни твоей, ни моей, ни своей.

Знаю я, ты застрял на вопросе
На извечном: как жить без любви?
Ничего, для начала укройся,
И горюй, и люби, и живи.
Борис Скотневский

«КТО КРАЛ, ВПРЕДЬ НЕ КРАДИ, А ЛУЧШЕ ТРУДИСЬ, ДЕЛАЯ СВОИМИ РУКАМИ ПОЛЕЗНОЕ» (Еф.4,28).
По работе принесли мне несколько выпусков брошюры «Дети в тюрьме»: исповеди малолеток, по собственной глупости и недомыслию родителей попавших за решетку. Даже читать страшно, а что испытали эти мальчишки на деле, не хочу и домысливать: взрослым тетям не все расскажешь.

Вот один из рассказов Михаила У., 16 лет: «Когда меня завели в камеру, я осмотрелся и заплакал. Она была такая мрачная, и все в ней были лысые, с черными зубами, тела в наколках, кровати деревянные, пол каменный, не было даже света, солнца, потому что закрывали решетки и «реснички». Я подумал, мне здесь не выжить весь свой срок, какой дадут мне на суде. Мне начали рассказывать все тюремные понятия, я запоминал и старался придерживаться их, т.к. если не придерживаться, то сами зэки могут сделать из тебя кого угодно. Я боялся, но я прошел сквозь всю эту тьму. Когда меня осудили, я уехал в зону. Отсидел я там 6,5 месяцев, зона голодная, издеваются, избивают за каждый пустяк, если не так сказал или неправильно посмотрел на командиров и санитаров отряда. Мама написала в Москву, и я уехал по месту жительства. Ехал полтора месяца, и пока ехал – натерпелся всего, что есть в тюремной жизни. Но я хотел бы побыстрей освободиться из этой жизни».

Меня оторвали от дома,
Закрыли в четыре стены.
На окнах стальные решетки,
А рядом со мной ни души.
Никто не увидит слезинки,
Упавшей во сне из глаз,
А мокрая утром подушка
Напомнит, где я сейчас.
Ольга И., СИЗО г.Пенза

И вдруг из забвения память вынесла то, что я старательно забывал: и я ведь тоже мог сесть в тюрьму! Никому я не рассказывал об этом, и родители ни разу не попрекнули меня. Возможно, хотя я не уверен, то давнее происшествие так повлияло на юное существо Сашу Ракова, что больше он подобного не совершал.

А получилось вот как. Мы жили в Польше, в городке Легница, где было две советских школы - №30 и №32. Была весна 1963 года, к концу подходил восьмой класс, а вместе с его окончанием школьники, зачастую с родителями-военными, возвращались, как мы говорили, «в Союз».

Была у меня компания ребят из тридцатой школы – генеральский сын Серж Булычев, Вовка Попов, кто-то еще и я. Мы не хулиганили – больше озорничали. Правда, иногда сбрасывались и покупали в субботу на всех бутылку самого дешевого польского вина «Барбурка» (вот ведь память – даже название помнит!) Покуривали для форса, но не затягивались, «ходили» с девчонками, но больше для пижонства – интереса к ним особого тогда не было.

Заводилой был Серж, красавец, парень отчаянный, драчун и заводила; как-то незаметно мы стали ему подчиняться. (Передавали, что он вскоре после переезда в Союз он утонул в Черном море). Но школу не прогуливали, и в учебе были не последними. А дальше случилось то, что случилось. Встретил после уроков на улице Вовку Попова, а он говорит: «Саня, мы вечером идем в Дом пионеров, там в авиамодельный кружок привезли много моторчиков, хотим взять и продать. Пойдешь с нами?» Как я мог отказаться?

Вечером наша шайка в полном составе пошла «на дело». Я оставался наверху, «на стреме», остальные залезли через окно в мастерскую. Страшно было - не передать! Я издрожался от холода и труса. Наконец, все вылезли и разошлись по домам. Моторчики Серж спрятал где-то в разбитом доме, я их так и не увидел. В школе мы вовсю хвалились своим «подвигом» перед одноклассниками.

Военный следователь преступников нашел очень быстро. Мы приходили на допросы, размазывали по щекам слезы и сопли и во всем сознавались. Потом следователь пришел в мою 32 школу и на общем собрании рассказал о моем участии в краже. Меня исключили из комсомола.

Никогда не забуду того невыносимого чувства, как я незримо отделился от всего и всех, кто был мне дорог: от родного класса, от девчонки, в которую был влюблен, от радости возвращения на Родину и настежь распахнутой весны. Незримая черта отделила мою – я понял теперь – прошлую счастливую жизнь. В школе со мной перестали общаться, а по улице я брел, опустив глаза: весь мир презрительно глядел на меня, и каждый прохожий, казалось, говорил: «Это идет преступник!» Именно тогда в мое сознание вошло, что значит быть преступником: это значит преступить черту, которую преступать нельзя. «Не спускают вору, когда он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он голоден; но, будучи пойман, он заплатит всемеро, отдаст все имущество дома своего» (Притч.6,31).

Много-много лет прошло с тех полудетских пор, но до сих пор мне становится невыносимо стыдно за свой глупый поступок, совершенный по законам стаи. Конечно, никто нас не судил, только солдат-срочник, который вел авиамодельный кружок, при встрече со мной в сердцах сказал: «Вы же меня чуть под трибунал не отдали!» Но разве мы думали тогда о таких «пустяках». Прости меня, солдат, - садовая была голова…

- Не тюрьма здесь, а монастырь, -
Мне с бывалой улыбкой сказали.
Посадили молиться за мир,
За обиды его и печали.

Келья – камера, разве не так?
Так и есть, остается молиться.
Сами слезы, вскипая в очах,
Заставляют пред Богом склониться.

Пощади и друзей и врагов,
Пощади и помилуй нас, грешных.
А за мной все следят из глазков!
А про нас не забыл, друг сердешный!

Помолюсь и за вас, и за тех,
Кто над вами, под вами, пред вами.
Не молиться в тюрьме – страшный грех,
Облегчается сердце слезами.
Священник Димитрий Дудко