На пепелище

В тот день в артели "Красный Жар"
Случился, помнится пожар,
И вот, на пепелище
Сошлися трое нищих.

Вконец умаявшись в пути,
Решились дух перевести,
Напиться, осмотреться,
Да у огня погреться.

Оставшись вскорости одни,
Сгребли на кучу головни,
Уселись вкруг, и следом,
Уж завели беседу.

«Лет тридцать, - вымолвил старик,
Ищу я в небе божий лик.
Волос не тронув бритвой,
Всё бью ему молитвы.

Одёжей беден, пищей строг,
И не сбираю блага впрок,
О душах падших скорбен,
Да подорожью сгорблен.

По свету маюсь без гроша,
Зато чиста моя душа.
Бог даст последней силы
Добраться до могилы».

«И я», - вторил другой ходок,
Из фляги отхлебнув глоток, -
«Хоть помоложе веком,
Стал божьим человеком.

Почтил святые я места,
И Мощи целовал в уста,
Опять же в эту зиму
Пойду к Иерусалиму».

Тут младший молвил: «Долог путь
Вас вёл как перст куда-нибудь.
А твЁрды ль вы в решенье,
Не принять искушенья?»

Сказал и сгинул как искра.
Оставшись двое у костра
Отцы перекрестились,
Да потесней сгрудИлись.

Шепнул старшОй, возрив во тьму:
«Кажись дорожную суму
Оставил он. Однако,
Не божья ль то ознАка?»

Переборов и стыд и страх,
Обои с дрожию в ногах,
Котомку развернули
И внутрь заглянули.

Тогда за ворохом тряпья
Огнем сверкнула чешуя,
Златой цепи. И разом,
Отняла людям разум.

Взялись к себе тянуть суму,
«Отдай!»
«Сгодится самому».
«Моё!»
«Пусти! Не трогай!»
«Побойся братец бога!»

Белесой дымкой вражий дух,
Как Змей обвил безумцев двух,
Вкруг шеи обернулся
И намертво сомкнулся.

Мужи ж, меж тем, кляня года,
Друг дружке рвали воротА,
И вскоре с тихой злостью
Вцепилися в волосья.

Сдолавши старость наконец,
Укрывши злато, первенЕц,
Окрест косясь пугливо,
Побёг к Иерусалиму.

Во след несся истошный крик:
«Упырь! Разбойник! ЕретИк!
Да будь тебе обновкой -
Пеньковая верёвка».

Тот час же вспыхнула искра
На том же месте, у костра,
Сидел юнак и снова,
Вещал неспешно слово:

"Ужель окончив путь земной,
Оставив вечность за спиной,
Ты с господом бедняга
Не сблизился ни шагом".