Ни единой хариты окрест, ни единой камены...

Ни единой хариты окрест, ни единой камены,
лишь закат пожирает нахраписто охру с кармином.
Волны катятся мимо.
и толкают и камни , и чаек, и склон невысокий,
и швыряют в песок где коробятся перья осоки
грязной пены обноски.

Вечер - это обилие полупридушеных красок
вот волна набегает на берег одна за
одной отражаясь взимно,  взаимообразно
равно каждая - отблеск горящего за горизонтом
всё они и приносят в осоку , во всплески осота,
весь кармин, позолоту,

так же - жёсткую охру фасадов желтушных окраин,
эту роскошь монгольских шатров с золотыми коврами,
отражения в гранях
волн, швыряющих  капли и золота и лазурита
на мохнатые спины огромных гранитных улиток.
То раздельно, то слитно.

Может это приснится в протопленой скверно избушке?
Или ветром с дождём как и нонче я буду разбужен?
На столе - недокушаный ужин...
И замечутся тени от грузно взлетающих елей,
и полезет холодное, мокрое в неутеплённые щели,
напирая к постели.

Снова крепкого кофе сварю, чтоб сидеть надзирая
за восстаньем кустов иванчая супротив сарая.
Вспыхнет лампочка перегорая,
истончая в стекле отраженье меня и предметов.
Что ж , вполне вероятно, что это плохая примета -
я не знаю об этом.

Но покуда закат насыщался карминной полоской,
и седая осока покрытая грязной извёсткой
оживляла неброский
финский берег ,пологие волны на камни катились,
да высокие чайки под облаком низким клубились,
но покудова были

повторяемы глазом извечные лики природы
понапрасну волнуясь полуночной ждать непогоды.
Небо ясно и воды.
То потом - отразимся в стекле, или не отразимся,
и в грядущем пребудем ,но очень и очень незримо,
выгорая , что снимок

на гвозде , под разбившимся стёклышком, в гипсовой раме,
на который глядели и не понимали, что сами
так-же и выгораем,
отцветаем на солнце июля влетающем в окна...
Пыхнет лампочка так, словно нас различавшее око
прикрывается веком...