Перевал Донгузорун

Это произведение я посвящаю ребятам-альпинистам.
Эта правдивая история случилась с моими друзьями-
коллегами. Здесь я не менял даже имен. Пусть узнают себя.
Прошу у них прощения за неточности: столько времени прошло.
       
       Перевал Донгузорун

Где бы я в горах Кавказа не был,
Не припомню неба красивее:
Нет мне приэльбрусского милее,
В синеве искрящегося неба,
Над изломом ледяных вершин,
Как из Рериха мистических картин.
В стороне там Эльбрус-исполин,
Ставший навсегда кавказским гербом.
Скажут, что бываешь ты другое,
Среди дня меняя настроенье,
Что бываешь доброе и злое,
Что бываешь даже очень голубое
Днем, а ночью станешь черное.
Но утром! В наслажденье –
Снова синее и радостное небо,
Как бы выспавшись и сняв свою усталость,
Ты нам снова утром улыбалось,
Будто бы усталости и не было.
Хорошо вот так в тебя всмотреться,
Горною тропою поднимаясь
Утренней зарею, в синеве небесной растворяясь,
С ощущеньем радостным на сердце.

По утру с таким вот наслажденьем,
Всматриваясь в небо и вершины,
Наслаждаясь чистым птичьим пеньем,
Двое альпинистов с настроеньем
Подошли к излучине долины,
Что у перевала распласталась
На альпийской горной высоте.
Солнце над горами поднималось,
Дав раскрыться гордой красоте,
Что вокруг долины открывалась.
За долиной, они знали это,
Будет перевал довольно узкий:
Этот перевал зовут Донгузским…
Вдалеке заржали кони где-то.

Этот узкий перевал Донгузский
Стал для русских с Грузией границей.
Там за перевалом «заграница»,
Ставшая не так давно для русских.
И она совсем не охранялась
(Был такой период – не было дозоров пограничных),
Да и людям было необычно
Отделять, что было тем – привычным,
И для всех Союзом называлось.

Вот так незаметно и в поэму
К нам, увы, политика прокралась,
Приоткрыв навязчивую тему.
Где-то там чиновники «орали»,
Вотчины делили – надрывались,
А люди верить в чудо продолжали,
Засыпали с ним и просыпались…
И ни в мыслях, ни в сердцах не разрывались.

Но хотя уже другие появлялись,
Были они с жаждою наживы, как в «верхах»:
Ситуацию в стране под себя подмять поди пытались,
Пусть еще пока что впопыхах,
Но уже серьезно наживались.
Где-то судьбы трескались, ломались,
Но они мечтали жить «в шелках».

Что ж теперь давайте подберемся
Еще ближе к содержанию поэмы,
И в событиях, выбранных для темы,
Потихоньку вместе разберемся:
Двое альпинистов проходили
По тропинке узенькой в долине,
За спиной нехитрый скарб тащили,
Каждому как раз по половине
Из того, что взяли для двоих:
Ледоруб, веревки, костыли и прочее снаряжение.
Здесь кончается предел познаний всех моих
В альпинизме. Я не ведаю, откуда в них
К этим восхождениям такое тяготенье.

Можно описать еще долину:
Разнотравье ростом в половину
Человеку будет, запах манит
Чабрецом и мятой – ум туманит.
Но здесь я не ботаник, извините
За познания слабые в пиите.
Здесь, если присесть, то даже можно
Спрятаться с конем, прижавшись дружно,
Не боясь, что будешь обнаружен…
Что и было сделано, возможно.

А иначе вдруг, откуда они взялись
Трое всадников среди равнины голой:
Специально для развязки невеселой
Видно где-то рядышком скрывались.
Их было трое всадников, и все вооружены.
Ружья охотничьи наперевес держали.
И не спеша, как бы вразвалку, подъезжали.
И парни увидали, что окружены.

Что думали они, ребята с рюкзаками?
Конечно ж испугались их:
«Среди красавиц гор сейчас не станет нас двоих,
А знать об этом будет лишь безмолвный камень».
«Что парни, воздухом здесь дышим?»,-
Спросил один из них, скривив ехидно рот:
«А что на воздух есть цена, из вас никто не слышал?
И что по той цене платить придется. Так вот настал черед».

Все это было сказано с акцентом,
А здесь литературный русский оборот.
Да, все понятно, только вот
Нюанс есть в эпизоде этом:
Акцент грузинским был, а здесь еще Россия,
Виднелся вдалеке Донгузский перевал,
И кто здесь был чужим, хотел бы их спросить я,
С оружием в руках нахально угрожал?

Для этих горных мест, и так было всегда,
Скажу, что свой есть коренной здесь житель –
Балкарец он, и здесь его обитель,
А это были сваны – вот она беда.
Они нарушили границу: сванов караваны
Бродили здесь – здесь был свой интерес.
И для того грузин в Россию лез,
Чтоб денег поменять набитые карманы.
Реформа денежная в Грузии прошла:
Не все сумели деньги обменять
Советские. И здесь, не дать – не взять,
В обменных точках давка их была.
А на развалинах Советского Союза
Все изменилось вдруг в обычном человеке:
Одни купались в роскоши, шары вбивали в лузы,
Другие, в кулаке зажав пятак, боялись посмотреть в глаза калеке.
А сваны, кто бы мог подумать!
Добрейшими людьми мы их считали.
И чтоб они кого-то там «угнали»,
Да еще в рабство, в это верится едва ли!

Но это было… Парни шли угрюмо.
Веревка руки сдавливала больно.
И о побеге трудно было даже думать –
Невольникам. Их было гнать фривольно.

И до того спокойно было им,
Что стало скучно медленно тащиться.
Двоим вдруг захотелось даже удалиться!
И их оставили на одного, беспечно попрощавшись с ним.
Конечно, парни медленно и молча
Шли, еле ноги поднимая, и жара,
Ведь понимали, что в неволю гонят сволочи,
Где над тобой глумится даже детвора,
И где работают нещадно, а не давят комара.
Ну, а когда те двое удалились,
Вдруг стало как-то посвободнее дышать.
И мысли стали постепенно оживать,
И наши парни, так сказать, приободрились:
Быть может вдруг получиться сбежать?
Но как бежать, когда веревка жмет
Запястья рук, удерживая туго,
Когда на пятки наступаешь другу,
Уходят силы, да и сверху солнце жжет?
Тот, что остался с ними, был он помоложе
Тех остальных, доверивших ему
Возиться с пленниками одному:
Так помоги им Боже!

«Послушай парень, отпусти веревку»,-
Вдруг Пашка попросил, так звали одного:
«Валерка отдавил мне ногу и что толку,
Что я все время натыкаюсь и валю его?
Что ты молчишь, а головой киваешь,
Ответь, пожалуйста, ты слышишь или нет?
Ты хоть по-русски парень понимаешь?»
«По-русски плехо панымаю»,- прозвучал ответ.
«Но ты ведь понимаешь: вот веревка,
Валерка близко, вот он впереди, хромаю я,
Все время падаю – что толку?
Немного разведи нас друг от друга, я прошу тебя».
«По-русски плехо панымаю»,- снова был ответ,
А это равносильно, что ответа нет.

Тогда сильнее Пашка захромал,
И на Валерку надавил сильнее,
Да так, что и Валерка застонал,
И продвижение пошло еще слабее.
Тогда вдруг сван коня притормозил,
И вот веревка между ними удлинилась:
Видать он все-таки сообразил –
Идти быстрее надо: солнце за Донгуз клонилось.
Вольнее стало Пашке. Стал он примерять
Дистанцию, к прыжку стал собираться.
Шепнул Валерке что-то, тот видать
Все понял и коню стал ближе прижиматься.
«Вот камень на дороге впереди,
 И от него ногой возможно оттолкнуться.
Тогда нам счастье может улыбнуться»,-
Так думал Пашка, ковыляя позади.

И вот заветный камень, вот прыжок!
И сван летит с коня, звеня своим ружищем.
Удар по голове ему в висок
Тяжелым альпиниста кулачищем!
Так можно и убить, конечно. Да!
Но что сейчас важнее для народа,
Когда на кон поставлена свобода,
Все остальное просто ерунда!
А дальше дело техники: есть нож,
И им уже разрезана веревка,
Тут вовсе не нужна сноровка,
Тут быстрота нужна – и «здорово живешь»!
А сван очнулся, он живуч,
И лупает глазами с перепугу.
«Ну что же дядя, ты теперь «канючь», -
Сказал Валерка и похлопал «друга».
Конечно ж он просился отпустить,
Конечно же его и отпустили:
То наши парни, то славяне были,
А были бы другие – да нечего ловить:
Могли бы запросто на месте придушить!
(Хотя за это время что-то надломилось и в Иване:
Придушат даже и славяне,
Не даром побывали мы в Афгане!)

К коню его веревкой привязали,
Как он вязал тогда, и вот
Кляп засадили ему в рот,
Что б не орал, и «в добрый путь» сказали.
(А то вдруг снова наведет погоню,
Догнать не трудно: у них ведь кони.)
Ружьишко, разумеется, оставили с собой,
Чтоб вдруг чего – так принять бой,
И двинулись назад к себе домой.
А по дороге вниз, когда рукой подать было до дома,
Когда глазам уж было все знакомо,
Спросил Валерка: «Пашка, что с ружьем?
Не уж то мы домой его попрем?»
«Зачем?», - вопросом Пашка отвечал.
За дуло взял и саданул прикладом
О ствол сосны, мол: «Так ему и надо!»
Патроны по кустам с размаху разбросал.

Случилось так, что я рассказ сей услыхал…
(И может быть не зря.) Я был знаком с парнями теми.
И я не раз хотел предаться этой теме,
Которую так кратко описал.
Поверьте, то, что слышал, то и рассказал.

Что ж…Право! Я везде в горах Кавказа не был.
Может где и есть такое небо?..
В синеве искрящееся небо
Над изломом ледяных вершин,
Как из Рериха мистических картин.
В стороне – страж, Эльбрус-исполин,
Ставший навсегда кавказским гербом…
Для России! А для гор кавказских – господин!