In fa minor

Что ж, теперь, когда необходимые отступления сделаны, можно перейти и к сути дела. Честно говоря, мне не очень бы хотелось заострять Ваше внимание на деталях биографии, однако касаться их время от времени всё равно придётся, потому что иначе никак не осветить те аспекты, без освещения коих не разглядеть и сам феномен АП. Писать стихи Пушкин начал довольно рано, что соответствовало обычаям и эпохи, и среды, в которых он рос. Большое влияние в этом начинании оказал на него дядя, Василий Львович Пушкин, приверженец старых литературных форм и короткий приятель Жуковский, Карамзина и Вяземского. Здесь хотелось бы отметить, что такие качества, как зубоскальство, легкомыслие или склонность к эпатажу, наш молодой герой целиком и полностью перенял именно у этого своего родственника. Затем был лицей. Напомню, что в лицее АП находился в период с 1811-го по 1817-й год. Там он написал больше сотни стихотворений, а главное – именно там сформировалось его базовое мировоззрение и поэтический вкус. Учился Пушкин весьма посредственно, и, по воспоминаниям однокашников, на протяжении всего времени пребывания в лицее имел два увлечения, затмевающих собой всё прочее – поэзию и плотские утехи. Среди пушкинистов бытует мнение – по большей части основанное на его же приподнятых стихах, – что АП в лицее был хорошим и преданным товарищем, всеобщим любимцем и т. п., однако в записках его же друга И.И.Пущина я нашёл в своё время несколько иные оценки. «Главное, ему не доставало того, – пишет Пущин, – что называется тактом, это капитал, необходимый в товарищеском быту, где мудрено и почти невозможно, при совершенно бесцеремонном обращении, уберечься от некоторых столкновений повседневной жизни». В принципе, всё это не так и важно, однако описанное качество довлело над АП в течение всей его дальнейшей жизни. Зато в плане поэтического творчества его продвижение вперёд тогда было поистине стремительным. Сами понимаете, Майкл, любая поэзия начинается с подражаний, однако для подражаний Пушкина, несмотря на его юный возраст, уже в ту пору было характерно столь глубокое проникновение в суть чужих произведений (в основном это была французская поэзия), что делало его переводы зачастую гораздо интереснее оригиналов, которым они, собственно, и подражали. Разумеется, кроме французов, были для Пушкина в те ранние годы и маяки, светящие со стороны отечественной словесности. Это и тот же Жуковский, и Карамзин, и Державин, и Батюшков. Кстати, последний, оказавшийся в Петербурге в 1814-1815 годах, а перед этим проведший два года в военных походах, где не по наслышке узнал цену и жизни, и смерти, раньше других разглядел талант АП и даже попытался при личных встречах переориентировать его с легкомысленной тропы гедонизма на что-нибудь более серьёзное. Но Пушкин, очевидно, в силу своего возраста, Батюшкову тогда не внял. Да и до Батюшкова ли ему было, коли к тому времени уже забрезжила беспрецедентная для такого возраста поэтическая слава. Все пушкинисты, тем не менее, едины в мнении, что в полной мере значения стихов Александра Сергеевича в те ранние годы никто ещё не понимал. Правда, сами пушкинисты – будь они даже нашими современниками, – распространяясь всё о том же значении, путаются в этом вопросе нисколько не меньше, чем современники раннего АП. Но, как говорится, значение значением, а восхищение восхищением. Восхищались же им вовсю уже тогда, причём происходило это как в великосветских салонах, так и на следующих сплошной чередой дружеских попойках. На чём же основывалась столь крайняя форма одобрения? Само собой, на вкусах и на представлениях об изящной словесности, бытующих в ту эпоху. Следует сказать, что сам АП хорошо усвоил в те годы статью Жуковского «О критике», опубликованную как раз во время лицея, где умудрённый опытом мэтр недвусмысленно намекает, что литературная критика держится на оценочных суждениях, «основанных на правилах образованного вкуса», а также на «удовольствии и неудовольствии» от прочитанного. Что ж, это очень далеко идущее предположение. Исходя их него, мой сегодняшний труд – и за это я, ей-богу, премного благодарен Василию Андреевичу – ни в коей мере критикой не является. А значит, с меня и взятки гладки. Эх, ладно, коли уж затронул тему удовольствия и неудовольствия от прочитанного, то не могу не коснуться здесь и оригинального подхода к феномену Пушкина со стороны нашего старого знакомого – В.Набокова, который в своём апологетическом эссе «Пушкин, или Правда и правдоподобие» сперва буквально в пух и прах разнёс всех, кто посмел критически высказаться в адрес АП, уподобляя их пигмеям, посягнувшим на репутацию гиганта. Причём, осуществляя разнос, Набоков пытается там подводить под свои слова какие-никакие, но основания. Однако затем, словно в насмешку, он мотивирует собственную позицию, каковая есть восхищение, единственно тем, что сам он испытывает неописуемое удовольствие от чтения его книг. У-д-о-в-о-л-ь-с-т-в-и-е!!! Вот, собственно, и все обоснования. Если бы автор «Лолиты» был более внимательным, он легко обнаружил бы грандиозное противоречие между приёмами, используемыми им же в критическом и апологетическом методах. Говоря попросту, Набоков почему-то не допускал и мысли, что кто-то из оппонентов АП, манкируя им, тоже вполне мог делать это лишь потому, что такой вид литературной активности приносит ему удовольствие.

Замечу, что именно в лицее Пушкин успешно осваивает и ремесло эпиграммы, которое – и это видно невооружённым взглядом – захватывает его временами даже сильнее, чем создающаяся в тот же период первая поэма «Рулан и Людмила». Именно из-за эпиграммы, кстати, и состоялась тогда его дуэль с Кюхельбекером, который, очевидно, не оценил по достоинству тонкий юмор будущего классика. Напомню, АП во время этого поединка, не стреляя, бросил свой пистолет, после чего Кюхельбекера, неистово кричащего: «Стреляй, стреляй!», с трудом смогли успокоить.

Максим Седунов   28.03.2013 20:50   Заявить о нарушении

А сейчас, Майкл, прежде чем перейти к следующему этапу, а именно – к ссылке Пушкина, я, дабы внести в своё рассуждение хоть какое-то разнообразие, хочу поговорить о свойственной ему поэтике. Скорее всего, Вы догадались, что мой вопрос двухнедельной давности о понравившихся Вам стихотворениях АП был продиктован отнюдь не праздным интересом. Просто я хотел сверить свой собственный взгляд на изобретательность пушкинских средств с чьим-то ещё, ибо при всём своём желании никак мог найти стихов, которые бы мне действительно захотелось отрецензировать. Мы уже, кажется, решили, что всё дело тут в изъяне моего поэтического вкуса... однако при бледности идей, наличествующих в пушкинских стихах, как уже было сказано, ничего не остаётся, кроме как обратить свой взгляд на средства. Увы, и здесь я не нашёл ничего, на чём бы стоило остановиться. Всё понятно, поэтический язык в первой половине XIX века только-только начал формироваться, причём формироваться в первую очередь именно под влиянием АП. Я ведь уже отметил эту его несомненную заслугу, но, если требуется, могу повторить ещё раз. Однако современное литературоведение, подстёгиваемое уже упомянутой пропагандой, продолжает настаивать на том, что стихи АП были и остаются недосягаемыми как по содержанию, так и по форме. Каюсь, но подобное утверждение лично мне в себя никак не вместить. И дело даже не ямбах, идущих сплошной чередой (хорей был излюбленным инструментом Пушкина лишь в деле создания лёгких поэм – «Руслан и Людмила», «Сказка о мёртвой царевне», «Сказка о золотом петушке», «Сказка о Царе Салтане», «Сказка о попе и о работнике его Балде» и проч.), не в превышающем все мыслимые представления обилии глагольных рифм, но в однообразии задействованного в стихах пафоса, который свидетельствует о поверхностном подходе к глубинам поэзии. Согласен, стих Пушкина льётся легко и непринуждённо. Но разве только за лёгкостью и непринуждённостью мы обращаемся к стихам?! Если коротко, то лично меня ни один из стихов АП абсолютно ни на что не сподвиг. Выражаясь по-другому, я не нашёл там ничего захватывающего, ничего, что бы толкнуло хоть к какому-то переосмыслению. Эффект очень похож на тот, который производят эстрадные исполнители: слушается легко, но ещё легче забывается. Наверное, да, всё дело в том, что я просто не дорос ещё до того, чтобы восторгаться в поэтическом искусстве такими качествами, которые отчего-то в чести у других, вроде «свежести», «простоты» и «сладости», каковые и являются эпитетами, наиболее часто употребляемыми со стороны филологов в адрес АП. Также хочется поведать Вам, что тот же, например, Белинский, написавший – в свойственной ему манере – свои одиннадцать статей о русской литературе, львиная часть из которых посвящена творчеству АП, объясняет необыкновенную популярность даже самых ранних его произведений именно тем, что читатель словно уловил «предчувствие нового мира творчества, который открывал Пушкин всеми своими первыми произведениями». Речь тут, естественно, идёт об абстрактном читателе. Когда же я перенаправляю этот тезис уже на конкретного читателя в моём лице и пытаюсь ощутить нечто подобное, то ничего, кроме недоумения, слова Неистового Виссариона у меня не вызывают.

Движемся дальше. Выйдя из лицея, Пушкин ведёт бурную жизнь, посещает и высокие салоны, и низкие притоны, становится либералом, пишет «Вольность» и «Деревню». Тем не менее в нём отчётливо видна та свойственная лишь ему контрпродуктивная высокомерность заговорщика, которая так и осталась непонятой со стороны тех, кому суждено было в скором времни стать декабристами. Сказать по правде, эти люди просто-напросто боялись доверять свои тайны АП из-за его поверхностности и импульсивности. Параллельно он беспричинно скандалит в обществе, устраивает бесчинства в общественных местах, устраивает совершенно бретерские дуэли. Ради справедливости, стоит сказать, что в плане сочинительства Пушкин продолжает совершенствоваться и твердо гнуть свою линию, за что всё чаще и чаще удостаивается оценки «гений». В конце концов правительству крепко надоедает столь эксцентричный подданный, и оно решает круто с ним разобраться. Чтобы найти компромат, соответствующие службы предпринимают попытку заполучить какие-нибудь подходящие для этого произведения. Где-то я даже читал о том, что его лакею предложили немалые деньги за улики в виде стихов. АП, узнав о нешуточном обороте дела, быстро сжёг всё, что могло принести ему неприятности, однако уже на следующий день всё равно был вызван на ковёр к генерал-губернатору. Явившись туда, он сходу признался, что бумаги сгорели, однако выразил готовность, если потребуется, воспроизвести всё по памяти. Уж не знаю, что именно он воспроизвёл, но те же пушкинисты утверждают, будто за пару часов была исписана целая тетрадь. Естественно, эта тетрадь вскорости легла на стол Александра I. Впечатлительный Александр, конечно, оценил эту смелую выходку Пушкина, и, положившись на его раскаяние, за искренность которого ручались и Жуковский, и Карамзин, смилостивился и решил вместо Сибири или острога, к которым всё шло, ограничиться лёгкой ссылкой на юга. Для полной ясности мотива ссылки и во избежание политических спекуляций, к которым так любили прибегать когда-то большевики, приведу концовку приговора: «Благоволите просветить неопытного юношу, внушая ему, что достоинства ума без достоинства сердца являются почти всегда гибельным преимуществом, и что весьма многие примеры показывают, что люди, одаренные прекрасным гением, но не искавшие в религии и нравственности охраны против опасных уклонений, были причиной несчастий, как для самих себя, так и для своих сограждан». С этим напутствием 5 мая 1820 года АП покинул Петербург и отправился навстречу своей судьбе. Сначала был Кавказ, где Пушкин, как вскоре и Лермонтов – то ли в порыве исправления, то ли по какой другой причине, – вдруг проникся идеей необходимости войны с горцами, неожиданно для либерала проявив черты рьяного государственника. Там он начинает «Кавказского пленника», которым впоследствии так восхищался всё тот же Белинский, но к которому сам Пушкин отнёсся весьма сдержанно. Затем с Кавказа он попадает в Крым. Затем следует Кишинёв, потом Одесса. В принципе, ничего особенного: стихи и эпиграммы продолжают писаться, сам АП ведёт себя примерно в том же ключе, в каком вёл и в столице. Из воспоминаний современников, так или иначе пересекавшихся с ним об эту пору, вполне можно судить и о качествах, характерных для молодого гения южного периода, каковыми, само собой, были: всё то же бретерство, карты, стремление блистать любой ценой, заносчивость и крайняя бесцеремонность. По количеству поединков, в которых участвовал Пушкин, остаётся только удивляться его превосходной статистике. Ведь если пуля находит тебя лишь с десятого раза (а дуэль с Дантесом стояла по счёту где-то даже в конце второго десятка), то это говорит лишь о том, что ты редкий везунчик. Из событий южной ссылки можно также выделить, пожалуй, и его кишинёвское вступление в масоны. Полагаю, масоном АП заделался исключительно от скуки. Что до воинственности Пушкина, то на ней хочется остановиться особо. Он был твёрдым сторонником подхода, что честь непременно следует защищать с оружием в руках. Его стихотворение «Война» явилось своего рода манифестом по этому поводу. Для наглядности – как-то же нужно разбавлять свою скучную прозу стихами – я приведу его.

Максим Седунов   28.03.2013 20:51   Заявить о нарушении

Война! Подъяты наконец,
Шумят знамена бранной чести!
Увижу кровь, увижу праздник мести;
Засвищет вкруг меня губительный свинец.
И сколько сильных впечатлений
Для жаждущей души моей!
Стремленье бурных ополчений,
Тревоги стана, звук мечей,
И в роковом огне сражений
Паденье ратных и вождей!
Предметы гордых песнопений
Разбудят мой уснувший гений! —
Все ново будет мне: простая сень шатра,
Огни врагов, их чуждое взыванье,
Вечерний барабан, гром пушки, визг ядра
И смерти грозной ожиданье.
Родишься ль ты во мне, слепая славы страсть,
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев?
Венок ли мне двойной достанется на часть,
Кончину ль темную судил мне жребий боев?
И все умрет со мной: надежды юных дней,
Священный сердца жар, к высокому стремленье,
Воспоминание и брата и друзей,
И мыслей творческих напрасное волненье,
И ты, и ты, любовь!.. Ужель ни бранный шум,
Ни ратные труды, ни ропот гордой славы,
Ничто не заглушит моих привычных дум?
Я таю, жертва злой отравы:
Покой бежит меня, нет власти над собой,
И тягостная лень душою овладела...
Что ж медлит ужас боевой?
Что ж битва первая еще не закипела?

Повторяю, Майкл, я не считаю себя большим специалистом по хорошим стихам, ибо редко когда схожусь в мнениях с маститыми экспертами, но, по моему глубокому разумению, это произведение – полнейшая чепуха, причём как по форме, так и по содержанию. У самого Пушкина в одной из кишинёвских тетрадей (в той же, где и черновой вариант «Вещего Олега») есть небезынтересная запись, где он проливает свет на свои требования к литературному произведению: «Точность, опрятность, вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей, без них блестящие выражения ни к чему не служат; стихи дело другое, впрочем, и в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо более позначительнее...» Всё это смело можно отнести и к тому блоку, располагающемуся в самом начале моего рассуждения, где я касался классичности, однако лично на меня – ибо их написал Пушкин, тот самый Пушкин, который создал такое количество совершенно пустых произведений, подобных «Войне», – они звучат так, словно кто-то сам прошёлся (и даже попрыгал) по крышке собственного гроба.

Пользуясь моментом, вставлю пару слов и о чести, за которую столько раз стрелялся и о которой в течение всей своей жизни так пёкся Александр Сергеевич. Индивид, зацикленный на этой коварной категории, впадает в диалектическую ошибку хотя бы уже потому, что вместо того, чтобы иметь дело с виной, каковая одна и является решающим определением экзистенциального пафоса, он имеет дело лишь с ВИДИМОСТЬЮ ВИНЫ. Отсюда и все возникающие недоразумения. Ведь как поруганная, так и спасённая честь в строгом смысле слова есть не что иное, но фантом, где действительность, по сути, подменяется мнимостью, где «быть» рано или поздно пасует под натиском «казаться». Странно, но для многих людей в этой внешней оценке заключён чуть ли не основной смысл жизни. Именно к такому типу относился и Пушкин.

Простите, пожалуйста, Майкл, что моё эссе получилось несколько пространнее, чем я предполагал. Однако лаконичность здесь – хочется верить – принесена в жертву цельности. С югов Пушкина вернули по причине его несовместимости с гр.Воронцовым – новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. Само собой, гр.Воронцову было по большому счёту плевать как на мелкие шалости, так и на сочинительские способности АП, зато в их сложных взаимоотношениях было и весьма отягчающее обстоятельство – молодой поэт, как это часто у него бывало, приударял за супругой генерал-губернатора. Как Вы понимаете, гр.Воронцов не кавалергард Дантес и не лицеист Кюхельбекер, а стало быть, и на дуэль он вызвать коллежского секретаря Пушкина никак не мог. Таким образом, он просто написал письмо в Петербург с просьбой удалить АП от себя подальше. Формальным же поводом послужило перлюстрированное письмо Пушкина, где он распространялся о своём новом увлечении – афеизме (то же, что безбожие, атеизм), который он охарактеризовал как «систему не столь утешительную, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобную». Причём на этот раз Пушкина не просто выслали в Псковскую губернию, но и исключили из списка чиновников министерства «за дурное поведение». Чтобы уж покончить с южным периодом, добавлю, что именно там в мае 1823 года им был начат «Евгений Онегин».

Прибыв 9 августа 1824 года в Михайловское, АП почти сразу серьёзно повздорил с отцом, который, стыдясь за безбожного и неуравновешенного сына, добровольно взял на себя функцию надзора за ним. Поэту после этой ссоры пришлось временно перебраться в Тригорское. Он жалуется на скуку, но, несмотря на неё, продолжает писать «Онегина», а также начинает работу над «Борисом Годуновым». Первая глава «Онегина» вышла отдельным изданием уже 15 февраля 1825 года. Интересно, но это произведение было не понято и некоторыми современниками Пушкина, в том числе такими, как Бестужев и Рылеев. Это я лишь к тому, Майкл, что Бестужев и Рылеев (добавьте к ним ещё и Седунова) не поняли, зато сегодняшняя публика понимает буквально на раз-два, понимает настолько легко и просто, что даже пятнадцатилетним отрокам – по не менее гениальной, чем Пушкин, задумке Минобразования – изучение этого романа в стихах вменяется в обязанность. Если честно, то более изощрённого способа, чтобы привить молодым людям изжогу к поэзии, попросту не придумать. Ну, разве что заставлять первоклассников с утра до вечера штудировать Гесиода или Лукиана.

Продолжаем нашу историю. 1 декабря 1825 года, когда АП находился в Тригорском, умер император Александр I, умер он в Таганроге, куда уехал в крайней меланхолии, бросив государство буквально на произвол судьбы. А уже 14 декабря, как Вы помните, произошло восстание на Сенатской площади. Естественно, Пушкина не могло не потрясти столь стремительное развитие событий. Начиная с этого момента он пишет бесчисленное количество писем своим друзьям, где на все лады говорит о своём искреннем желании помириться с правительством. И уже осенью 1826 ода у него происходит личная встреча с только что взошедшим на престол Николаем I, который, убедившись в раскаянии АП, кладёт конец его ссылке. Итак, Пушкин свободен. Почти сразу по освобождении им овладевает новая идея фикс – жениться. Он мечтает о юном добродетельном создании, которое он сможет не только сделать женою, но и воспитать в таком духе, который бы обеспечил ему самому покой и желанный быт в последующей жизни. Объект, а точнее – чувственная сторона дела здесь большого значения не имеют, ибо, по представлениям самого АП, влюблённость и брак – вещи несовместимые. «Жениться» он понимал как «остепениться». Иными словами, раскалившиеся до бела внутренние противоречия он отчего-то решил уладить настолько тривиальным способом, что остаётся только развести руками. Так началась пора его бедствий, продолжавшаяся с 1826 по 1830 год. Он собирался жениться то на одной, то на другой, при этом вёл вёл крайне беспорядочный образ жизни и проигрывал в карты почти всё, что получал в качестве гонораров за напечатанные произведения. За границу его не выпускали, в армию, куда он просился, также не зачисляли, и вот однажды граф Фёдор Толстой-Американец (Лев Толстой приходится ему двоюродным племянником) взял на себя роль свата и ввёл Пушкина в семейство Гончаровых. Отец Натальи Николаевны, которая в итоге и стала женой АП, к тому времени уже находился в совершенно невменяемом состоянии, а мать была воплощением истеричного самодурства. Таким образом, Наталья Гончарова (далее НГ) готова была выйти замуж за кого угодно, даже за такого опального, небогатого и некрасивого субъекта, как Пушкин. Однако согласие на брак мать дала не сразу, и АП, надо сказать, был даже рад данной ему отсрочке, которую он употребил для ещё одной поездки на Кавказ. Для этого периода характерно охлаждение публики к творениям Пушкина, вызванное, полагаю, его тягой к новым формам. Ни «Борис Годунов», ни «Полтава» не вызвали читательского энтузиазма. Затем он снова возвращается в столицу, продолжает свои буйные похождения, предпринимает попытку издания журнала, где так же, как и во всём, проявляет запредельное высокомерие. А сватовство никак не ладилось. Да и сам АП был полон большого скепсиса относительно затеянного им брака, так как понимал, что, несмотря на описанную выше теорию женитьбы, НГ его не любит и не может любить. Однако всё, как ни странно, устаканилось, и 6 мая 1830 года состоялась, наконец, помолвка Пушкина и Гончаровой. Дальше эта сюжетная линия развивалась уже как в страшном сне, хотя именно к тому времени, в принципе, можно было бы худо-бедно констатировать появление у АП первых серьёзных симптомов позитивного отношения к миру. Вот отрывок из одного его письма той поры: «Мне 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю, как люди, и вероятно не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты Всякая радость будет для меня неожиданностью... (соблюдена авторская пунктуация)». Настроению этого времени довольно точно соответствует и элегия, написанная АП в 1830 года.

Максим Седунов   28.03.2013 20:52   Заявить о нарушении

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино - печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть - на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Я спинным мозгом, Майкл, чувствую, что надо быстрее закругляться, однако впереди ещё целый этап, без раскрытия которого, увы, никак не обойтись. Так что, пожалуйста, потерпите. Прежде чем перейти к описанию узла противоречий, приведшего к трагедии 1837 года, хочу пройтись слегка по пушкинской религиозности. Как Вы помните, с юга его удалили за афеизм. Тем не менее впоследствии он предпринимал некоторые попытки рассуждать и об этой сфере. Его старый друг Чаадаев, тот самый, кому в молодые годы было адресовано стихотворение «Любви, надежды, тихой славы не долго нежил нас обман...», спустя десятилетие стал своего рода философом, причём философом католической ориентации, который твёрдо верил, будто существует перспектива единения человечества, причём возможность такой перспективы открывает перед людьми только истина Рима. Весной 1831 года Чаадаев передал Пушкину рукопись своей работы «Философические письма». Я воздержусь от пересказа содержания этой вещи, поскольку это не входит в предмет моего рассуждения, однако скажу, что ответ со стороны АП позволил составить какое-никакое представление о религиозном мировоззрении последнего. Если коротко, то у Пушкина было крайне смутное представление как о христианстве в целом, так и о православии в частности. Он понятия не имел ни о догматике, ни о церковной доктрине, ни о тонкостях обоих Заветов. Как и большинство, его религиозность не выходила за пределы бытовых рамок, где хождение в церковь и всякого рода церемонии воспринимались исключительно на внешнем, то бишь эстетическом уровне. Пушкин, конечно, время от времени брался за чтение какого-нибудь Георгия Конисского и даже печатал отзывы по результатам прочтения, однако всё это как нельзя лучше свидетельствовало лишь о том, что он «не в теме».

Что ж, настала пора приступить к развязке. Семейная жизнь вместо ожидаемого покоя принесла лишь новые проблемы. Супруги жили на широкую ногу, Натали выплясывала на балах, успевая при этом почти безостановочно рожать детей, а литературный успех АП постепенно шёл на спад. Он подвизался в коллегию иностранных дел с жалованьем 5000 рублей в год и получил возможность работать в архивах. Надо сказать, что светская жизнь НГ весьма раздражала мужа, который приходил в неистовую ярость при каждом случае, когда она давала повод. К тому же явные признаки внимания к ней стал проявлять раз уже мною упомянутый император Николай Павлович. Тут-то всё и закрутилось. Кстати, параллель между «Медным всадником» (он написан как раз в описываемый период), где, как Вы помните, Майкл, царь Пётр отнимает у Евгения его Парашу, и реальным положением дел очень даже просматривается. Плюс долги, которые к смерти поэта составляли прямо-таки астрономическую по тем временам сумму – аж 120 000 рублей. И всё это при постоянно поступающих от опубликованных произведений средствах! Ещё одна немаловажная деталь: в 1833 году, словно в насмешку, 34-х летний Пушкин был пожалован в камер-юнкеры, что казалось оскорблением в его-то годы. Примерно в ту же пору на горизонте появляется и Жорж Дантес, который находился под покровительством нидерландского посланника барона Геккерена. Это молодой Дантес, как и сам АП ранее, вращаясь в свете, начинает ухаживания за НГ, причём Пушкина это вначале не сильно тревожит, так он гораздо больше обеспокоен ухаживаниями императора. Между прочим, «Сказка о золотом петушке», сочинённая на том этапе, также содержит элементы этой интриги. Не зря цензура вычеркнула финальные строки: «Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок». Всё усугубилось ещё и тем, что в 1834 году, видя финансовые проблемы АП, царь разрешает ему получить взаимы из казны очередные 20 000 рублей, как бы для написания «Истории Пугачёвского бунта», которые после публикации Пушкин должен вернуть. НГ же лишь сильнее и сильнее проявляет свой странный норов, обнажая такие качества, как глупость, неуправляемую романтичность, легкомыслие и пр. И ни окаком «перевоспитании» со стороны АП – опять возвращаюсь к его брачной теории – не могло быть и речи.

В 1836 году – последний год жизни поэта – Пушкин написал двенадцать стихотворений, в которых уже прорываются новые нотки, нотки подведения итога. Он полон разочарований и чувства собственной несостоятельности. Стихотворение «Из Пиндемонте», написанное в этом году, пожалуй, нравится мне в творчестве АП больше всего остального. Однако «больше всего остального» – это сугубо относительная характеристика. Имя итальянского поэта Ипполита Пиндемонте, присутствующее в названии, есть не более чем литературная мистификация, чтобы пройти цензуру. Вот его текст:

Максим Седунов   28.03.2013 20:53   Заявить о нарушении

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
Разочарование Пушкина безмерно. Он разочарован во всём: в мире, его окружающем, в царе, с которым он мечтал придти к консенсусу, но не пришёл, в семейной жизни, в любви... Душевное банкротство, отчаяние, проступающее всё сильнее и сильнее, так явно диссонировало с теми истинами, которых он всю жизнь старался придерживаться. Но развязка – и всё указывало на это – вот-вот должна была наступить. Что до Натали, то АП, скорее всего, был уверен, что она ему не изменяет, однако её интерес к шумной жизни, к балам, к поклонникам представлялся находящемуся в тупике Пушкина, по сути, синонимом измены. Причём, как уже было сказано, среди прочих поклонников двое выделялись особенной настойчивостью: это Жорж Дантес и Николай Романов. Причём второй гораздо серьёзнее, так его нельзя ни укоротить, ни вызвать на поединок. Сам Пушкин, конечно, в то время тоже не вёл аскетический образ жизни, и в обществе знали о его увлечении сестрой НГ Александриной Николаевной, которая, стоит сказать, отвечала ему взаимностью. Но из кромешного сплина такой пустяк в 37 лет, понятно, вытащить уже никак не мог. Там была ещё и третья сестра – Екатерина Николаевна, которая, как будет видно, вскорости и станет женой Дантеса. Но всё по порядку. В начале ноября 1836 года АП получил по почте анонимное письмо с «дипломом на звание рогоносца». И всё бы ничего, но там присутствовала одна немаловажная деталь: председателем ордена рогоносцев был назван Д.Л.Нарышкин, который когда-то был супругом знаменитой любовницы императора Александра I Марии Антоновны. Причём Нарышкин почти гордо пронёс этот статус по всей своей жизни. Эта-то реминисценция и ввергла Пушкина в бешенство. Такие же письма с такими же дипломами для АП получили одновременно и ещё несколько его знакомых. На следующее же утро, чтобы хоть на ком-то отыграться, Пушкин послал Дантесу письмо с вызовом на дуэль, но того не было дома, и письмо прочитал Геккерен-старший, который тут же поехал к Пушкину. Ему удалось договориться с последним лишь об отсрочке поединка на сутки. За сутки были мобилизованы все силы, включая Жуковского, и дуэль перенесли ещё на две недели. За эти две недели Дантес, который уже с месяц как собирался жениться на ранее упомянутой третьей сестре Екатерине Гончаровой, наконец всерьёз решился на этот шаг. Просто раньше Геккерен-старший был против такой партии для своего приёмного сына, а сейчас, дабы избавить его от поединка с АП, дал на это согласие. Пушкину про готовящийся брак выболтал Жуковский, давший, между прочим, предварительно слово Геккерену молчать. АП был взбешён этим известием, так как решил, что слухи об этом браке выдуманы лишь для того, чтобы Дантес получил возможность уклониться от поединка. Однако после встречи с Геккереном, который официально уведомил Пушкина о будущей свадьбе, он отозвал свой вызов, посчитав, что намеченный брак и так достаточно унизителен для Дантеса. Но Дантес, переживая за репутацию, послал Пушкину письмо, содержащее вопрос о причинах отказа от дуэли. АП, разумеется, в очередной раз вознегодовал. И так далее. Затем прошло где-то около двух месяцев. 10 января 1837 года состоялась свадьба Дантеса с Екатериной Николаевной Гончаровой, на которую АП, конечно, не явился, хотя НГ там была. Дантес, чтобы прекратить конфликт, несколько раз писал Пушкину, но тот возвращал письма, даже не распечатывая. Возвращая второе письмо, АП заехал к одной родственнице НГ, где случайно оказался Геккерен, которому он предложил передать это письмо Дантесу, сказав, что не только читать письма Дантеса, но и слышать его имени он не желает. Барон ответил отказом. Тогда Пушкин бросил письмо ему в лицо и назвал негодяем. Казалось бы, дело замято, хоть и ценой стольких скандалов. Однако дальше произошли ещё два примечательных события. Во-первых, состоялась некая тайная встреча НГ с Дантесом, а во-вторых, 25 января Пушкин виделся и говорил с царём. О чём они говорили, неизвестно. Но именно после встречи с Николаем Павловичем АП написал своё знаменитое письмо Геккерену, приводить которое здесь не вижу никакого смысла (слишком длинное). Геккерен получил это письмо 26 января и сразу показал его гр.Строганову, который, будучи экспертом по кодексу чести, вынес вердикт, что, дескать, такое неслыханное оскорбление стерпеть нельзя. Стало быть, выход один – поединок. Само собой, посланник из-за своего статуса драться никак не мог, а значит, эта миссия в очередной раз оказалась возложена всё на того же Дантеса. Вот, Майкл, собственно, и вся дуэльная фабула.

Что произошло дальше, известно всем. После того как секунданты протоптали дорожку и отмерили нужное расстояние, противники стали сходиться. Дантес выстрелил первым, АП упал в снег. Когда секунданты и Дантес бросились к нему, он всё-таки встал и гневно прокричал: «Подождите, у меня достаточно сил, чтобы выстрелить...» Дантес вернулся к барьеру, а Пушкин, прицелившись, нажал на курок. Дантес, получив ранение, тоже упал. АП подкинул вверх пистолет и крикнул: «Браво!» Это – факты, Майкл, а об остальном можете судить сами. Размышляя об этом эпизоде, лично я разделяю мнение, выраженное ещё одним нашим старым знакомым – Вл.Соловьёвым в его работе «Судьба Пушкина», заключающееся в том, что Пушкин убит отнюдь не пулей Дантеса, но своим собственным выстрелом в Дантеса. Действительно, это был вполне предсказуемый конец, поскольку гнев, мщение и прочие противоречия, раздирающие душу поэта, всё равно не дали бы ему возможности спокойно жить дальше. Ведь при той крайней степени раздражения, до которой он дошёл, шансов на вменяемость почти не остаётся. Тем не менее, Майкл, последние часы – часы, в течение которых он умирал, стали, наоборот, свидетельством нравственного перерождения Александра Пушкина. Вот примерно и всё. А закончить это своё эссе мне хочется словами из того же Вл.Соловьёва, о которых я настоятельно рекомендую подумать в первую очередь как раз тем неразумным поклонникам, о которых в них и говорится:

«Хотя нельзя угадать, какие слова сказал бы своему другу возродившийся через смерть великий поэт, но можно, наверное, отвечать за то, чего бы он не сказал. Он не сказал бы того, что твердят его неразумные поклонники, делающие из великого человека своего маленького идола. Он не сказал бы, что погиб от злой враждебной судьбы, не сказал бы, что его смерть была бессмысленною и бесцельною, не стал бы жаловаться на свет, на общественную среду, на своих врагов; в его словах не было бы укора, ропота и негодования. И эта несомненная уверенность в том, чего бы он не сказал,- уверенность, которая не нуждается ни в каких доказательствах, потому что она прямо дается простым фактическим описанием его последних часов, – эта уверенность есть последнее благодеяние, за которое мы должны быть признательны великому человеку. Окончательное торжество духа в нем и его примирение с богом и с миром примиряют нас с его смертью: эта смерть не была безвременною».

С уважением,

Максим Седунов   28.03.2013 20:54   Заявить о нарушении

Добрый вечер, Максим. Должен сказать, что при чтении Вашего эссе я тоже получил удовольствие, как кто-то при чтении стихов А.С. То есть, кроме содержания имеет значение и форма. Возможно, впервые за все время нашего общения мне абсолютно не в чем возразить или сделать какие-то уточнения. Могу лишь повториться: честно почитав гения, я неоднократно содрогнулся, особенно в стихах о любви, где, как уже было сказано раньше, я увидел пошлость и ложь. Кстати, там же присутствует и удивительное однообразие чисто лексическое. Если говорить о технике, то она тоже далеко не на высоте. Главное же состоит в том, что человек не был тождествен себе даже в не очень отдаленные временные промежутки. Иными словами, несерьезно к себе относился, поэтому найти в его стихах что-либо глубокое довольно сложно.
Я не буду обсуждать А.С. как личность - стихи говорят об этом достаточно. Язык того времени он действительно упростил, сделал его более народным. Но дальше создания картинок или роли красочного рассказчика он не пошел, на мой крайне субъективный взгляд. Попытки высказать нечто содержательное выглядят, мягко говоря, не очень правдоподобно, поскольку страсть к украшательству, то есть чисто эстетический подход, тут портит всё дело. Не спорю, может быть его творчество и дало какой-то толчок развитию поэзии (если только считать, что это развитие так уж необходимо). Например, бред Хлебникова тоже читают значимым явлением в развитии поэзии, но я далек от такого развития. Мне интереснее развитие личности в поэзии, а не формальные приемы, не игра словами. Здесь я повторил, что уже недавно говорил вам, Максим, поскольку наш диалог публичен, но после сказанного Вами мне и добавить нечего. Было бы интересно услышать противоположную аргументированную точку зрения, поскольку сегодня я Вам не оппонент.
Благодарю за этот труд. Надеюсь, кому-то еще он может пригодиться.

С уважением,

Майкл Ефимов   28.03.2013 23:29   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Максим!
Какой материал лежит без обсуждения - непорядок!
А чем же тогда по Вашему объясняется любовь первых поэтов серебряного века (та же М. Ц. с ее яростными стихами про Петра и Пушкина, Пунш и Пушкин, "Мой Пушкин" ( проза? - не помню точно)); А.А. - которая занималась Пушкинистикой или Пушкиноведением (как это правильно называется?). Их сложно упрекнуть в желании сделать литератур. карьеру и войти в "золотой фонд Пушкинистики". Опять же - Блок... с его речью "К Пушкинскому дому". Что же - все ошибались?

Кирилл Алейников 2   01.04.2013 07:18   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Кирилл!

А Вы вчитайтесь, пожалуйста, внимательно в аргументацию приведённых авторитетов, и, думаю, всё поймёте сами. Выражаясь иначе, если Вас удовлетворит любая из перечисленных точек зрения (Цветаева, Ахматова, Блок), то я с удовольствием пущусь в полемику по этому поводу. Что поделаешь, но моё ущербное мышление, кроме охов и ахов, ничего в пушкинопочитании со стороны этих авторов не обнаружило.

С уважением,

Максим Седунов   01.04.2013 12:28   Заявить о нарушении

Здравствуйте, Кирилл. Если проанализировать, какие вопросы занимали головы указанных поэтов, то можно понять и принять их отношение к А.С.

С уважением,

Майкл Ефимов   01.04.2013 16:15   Заявить о нарушении

Позвольте, позвольте! :)

Цветаева - стихотворение «Петр и Пушкин»:

«И большего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) —
Когда б не привез Ганнибала-
Арапа на белую Русь»

И дальше, в финале:

«Так истинным правнуком — ты

Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.

И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла…
Последний — посмертный — бессмертный
Подарок России — Петра»
То есть М. Ц. утверждает, что: 1) Одним из достойнейших деяний Петра было то, что он привез предка Пушкина в Россию 2) Пушкин духом своим схож с Петром 1 (заговор равных) 3) М. Ц. – и «поныне светла» Пушкиным.

Не более и не менее.

Можно, конечно, привести в противовес максимализм М.Ц., но не упростим ли мы?

Кирилл Алейников 2   02.04.2013 03:44   Заявить о нарушении

Знаете, Кирилл, в отношении бессменного обитателя Мавзолея дифирамбов с перечислением заслуг было побольше, но это всё как минимум субъективно - результаты деяний налицо. Ну и сравнивать А.С. можно хоть с богом - дело личное, верно? Я с неделю штудировал классика и просто временами хватался за голову. Ни одной идеи из его наследия мне извлечь не удалось, что, конечно, я отношу к узости своего мышления.

С уважением,

Майкл Ефимов   02.04.2013 09:35   Заявить о нарушении

Остаётся лишь добавить, Кирилл, что я бы не рекомендовал полагаться ни здесь, ни в каком-либо другом вопросе, где есть нужда дойти до истины, ни на Цветаеву, ни на Ахматову, ни на Блока, ни на Седунова, в конце концов. Просто попробуйте составить о проблеме собственное мнение -- и всё непременно встанет на свои места. Если хотите что-то сказать о Пушкине, скажите. В том-то ведь и заключается недоразумение, которого я, кстати, краем коснулся, что познающий субъект вместо того, чтобы пристально взглянуть на вопрос, отчего-то предпочитает брать ответы из третьих рук, как будто эти третьи руки хоть чем-то могут ему помочь. Поймите, пожалуйста, что вопрос ОТНОШЕНИЯ к тому или иному феномену -- это ни в коем случае не объективная истина, но субъективная, то бишь истина присвоения. Стало быть, присвоение в таком деле как раз и есть самое важное.

С уважением,

Максим Седунов   02.04.2013 09:57   Заявить о нарушении

Да я, собственно, вместе с Вами пытаюсь разобраться, почему именно Пушкин, а не Боратынский или...Вяземский, к примеру. Почему именно он? Дело вкуса? Но откуда у первых поэтов серебряного века такое единодушие? Насколько я знаю, из Пушкина стали официально делать объект поклонения в советское время. Тогда понятно, линия партии и все такое. Но вышеперечисл. поэты? Речь Достоевского?

Кирилл Алейников 2   03.04.2013 04:37   Заявить о нарушении

Я, например, малоизвестное стихотворение Пушкина от малоизвестного стихотворения Боратынского вряд ли отличу. Или от другого второстепенного поэта "Золотого" века.

Кирилл Алейников 2   03.04.2013 04:39   Заявить о нарушении