Сказка о Любаве

Глава первая.

В те, былые, времена,
Не в заморских дальних странах –
В нашей русской стороне,
В городище очень старом,
У излучины реки,
Где поблизости нет брода,
В окруженьи городьбы,
Среди прочего народа,
Жил да был мужик – бобыль,
С дочкой малой – непоседой!

Тут и сказки быть началу!
Дочка батюшку встречала
С промысловых его дел:
Грела воду в очаге,
Каши разные варила,
Ими батюшку кормила;
Сарафаны, юбки шила,
Да рубахи изо льна…
Не смотри, что так мала
В те года была она!

Уж как батюшка любил
Свою доченьку, Любаву! -
Ей он камушки дарил,
А к зиме и вовсе справил
Из неменных соболей
Шубку новенькую ей.
Ждет Любава зиму как!

Да, зиме и срок приходит -
Листья ветер бьет с осин,
Ими землю застилает;
Тучи по небу гуляют,
Дождик часто моросит…

Рвали репу с огородов,
Да, серпами в поле жали
Рожь, пшеницу и овсы
Бабы, с малыми детьми
И снопы связав,
В суслоны устанавливали их.

А позднее, те снопы
Молотили, что есть силы
Тяжеленными цепами;
Зерна веяли ветрами,
Да в амбары засыпали –
Одним словом, как всегда,
С лета к осени – страда!
Чтобы зиму пережить
Надобно запас сложить!

«Ох, и шубка у меня! –
Говорит себе Любава, -
Мне б серебряно зерцало,
Как у молодых княжон!..» -
Оглядеть со всех сторон,
Ей, себя, охота стало.
И надев свою обнову
На одежонку холщову,
Прихватив с собой лукошко,
Да, без ведома, тайком
И оставила свой дом,
Чтоб в лесок известной тропкой
К озерку - полюбоваться
В чистых водах отраженью,
Заодно побрать грибов,
Ну, а то, чтоб опасаться,
В лес ходить одной к ночи -
Не хватило ей терпенья…
Вот, уж тут и жди беды!..


В те поры в лесах, на диво,
Разной нечисти лесной
Во стократ и больше было!
А уж, там, где есть болото
Или озеро в глуши –
Оставляй свои заботы,
И вечор домой спеши,
А не то, так заплутаешь,
Что дорогу потеряешь –
Закружит в потемках леший,
Там и сгинешь,
Конный, пеший…
Тут, уж кто сильней – тот прав,
И дожить бы до утра!
А детишек без призора,
Оставлять в лесу на горе,
Если с умыслом таким -
Только мачехи могли!

А Любава в лапоточках -
На одну, другую – кочку,
И болотцем напрямки
В место, там, где родники
Бьют на дне в глубинах тёмных,
В озерке, что зван - Бездонным…


Глава вторая.

А путем идти известным,
Ей была подругой –  песня.
Но, чем ближе гладь воды,
Тем длинней у елей – тени,
И корявые пеньки
Тянут к ней свои суки,
Да, в лесной глуши сонливо
Кто-то ухает как филин,
И крадутся по пятам,
Две кикиморы:
Во-о-он там!..

На воде нет ни морщинки,
Ни жучка, ни паутинки,
Вот как есть – блестит и тьма!
Наклонилась к ней Любава,
Словно к зеркалу, а там,
Точно в том же сарафане –
И какой, ради забавы? –
Улыбается она, как бы в ней отражена,
Но без шубки!
Не до шутки стало ей -
Ис-пу-га-на!

И сняла и  вновь надела,
А воде до того дела
Никакого нет  –
Покажет, все как есть,
А соболей,
Словно не было на ней!

Осерчала! Шубку с плеч!
По воде, да ну, ладошкой!
Кто-то сзади подтолкнул -
Да, хотя бы тот же леший!
И Любава с головой
Очутилась под водой.

И вопит лесной народец!
И хохочет всяк уродец!
Вместо шубки до елей
Скачет стайка соболей,
Будто в небо воронье…
Кто бы глянул – нет её!

Ждет бобыль домой дочь юну,
Над корытцем жжёт лучину -
С ночи темной и к утру
Ждет ее он ко двору.

Днем нейдет! Нейдет и к ночи!
Знать бы, где ее сыскать,
Так с еловыми баграми,
К озерку, да с мужиками,
Может, и достали б дна...
Да, не знают где она!

А Любаву в чистых водах,
Будто ждали бы в угоду -
Две русалки к ней под руки,
Да, силком ее ко дну,
Не давая и вздохнуть.

А, когда она вздохнула –
Позабыла, что тонула!
А в воде ни день, ни ночь...
И она, уж плыть не прочь
И сама вослед тогда,
Да, пугается пока
Несказанной красоты,
Глядя вниз, как с высоты.

А на дне, что в городище:
Избы рублены, стоят –
Может, три, а может пять;
Промеж них народ толпится,
Птицы певчие поют –
Льются песни их ручьями,
И у всех над головами
Рыбы разные снуют;
Травы, с тонкими стеблями,
С изумрудными листами,
Выше мыслимых краев,
На ковре, сплошь из цветов!

Там, где каменные гряды -
Стражей с копями, наряды.
И всему тому венец –
Посередь стоит дворец,
Из пиленых белых глыб,
Сплошь покрытых изразцами;
Мало где пустует камень –
Украшения кругом,
И неведомо чей дом!

А русалки дальше вглубь,
За собой ее влекут,
И смеются и поют –
Забавляются!

Вот уж дно – косой песчаной,
Вроде, как, дорожкой прямо,
От дворца до самых врат;
Там два стражника стоят,
Латы бронзовы на них,
На щитах безвестный лик,
Ростом – с ровню ей, не выше,
Бородами встреч колышут,
И русалок признают,
Копьями не преграждают путь…


Глава третья.

Мимо них и прямо к двери
Из дубовых толстых плах;
Петли серебром запели,
У Любавы в сердце страх –
Во дворец, да в сарафане!
Понимает – не к лицу,
А за теми-то, дверями
Неровня ее отцу;
Коль уж царские палаты,
Стало быть, живут богаты!
А уж, коль дворец один –
Знать и царь тут - господин!

– Ой!- кричит русалкам, -
Ой! Кто живет тут?
– Водяной! – отвечают хором, дивы.
– Водяной!? – переспросила.
– Водяной! – ответил рак.
– Водяной! – уклейки вторят.
Ей и не с кем больше спорить,
И по мраморным палатам,
Не запомнить как обратно,
В след, в большой дворцовый зал,
Да, на царский праздник - бал!

А русалок след простыл,
И никто не обратил,
На неё с вопросом взора –
Все, под гуслей – переборы,
Исполняют танца – круг.
А, народ – из чуда-чуд!
 
Дивы в шелковых нарядах -
Жемчугов на них изрядно.
Кавалеры, видом – жуть!
«Вот где напасти живут! –
тут раскрылась ей отгадка.
Как же девам то несладко,
Хороводить страхоту!?».
И забившись в пустоту,
За какой то сундучок,
Притаилась на чуток.

Всё Любаве к любопытству,
Оторвать не может взгляд:
Разноцветные каменья,
В перстнях радугой горят,
Золотой, гора  посуды
На серебряных столах,
Зеркала висят повсюду -
Сосчитать смогла до ста!

Дивно ей, что рядом рыбы
Проплывают точно глыбы
И на них сидят верхами,
За усы, как бы вожжами,
Управляясь со сноровкой -
Чудо-страшные создания.

Не едят здесь и не пьют,
А туда-сюда снуют,
И ворчат или смеются,
Словно льдинки где то бьются!
И не страшно, вроде, ей:
Ловит рыбку - рядом вьется,
И Любава с ней смеется
Над забавою такой...

Две русалки к ней плывут,
Снова за руки берут,
Открывают ей палаты
С жемчугами и со златом,
С белоснежными шелками;
Одевают, примеряют,
Там, где надо – сразу шьют.

У Любавушки терпенья,
Не осталось, наконец:
– Я хочу в свое селенье,
Дома ждет меня отец!
– Так, плыви – багром поймают,
И в землицу закопают,
Пусть в ней косточки сгниют!
Ты, пока – краса-девица,
На земле – утопленница! –
Ей русалки отвечают.

– Здесь ты, лет так через пять,
Станешь Первою Водицей:
Ни один родник родиться,
Не засохнуть, не пробиться,
Без твоих не сможет рук!

Коль сама того захочешь,
При такой-то красоте,
Водяному напророчишь,
Стать ему женой – Царицей,
Светлых вод озер и рек!

И Любаве бы заплакать,
Да, не льются слезы с глаз;
Ей тихонечко густится,
И приходится мириться,
И не только в этот раз…


Глава четвертая.

Ждал бобыль, да и дождался:
Как-то с леса возвращался
Мимо озера –  болотом,
И ему испить охота
Родниковой то водицы;
Зачерпнул ее рукой,
А в воде волной колышет
Сарафанчик холстяной.
Вынул он его, да с криком:
– Ой, Любавушка моя!
Ой, кровинушка родная,
Где теперь искать тебя!?
И до ночи видно плакал,
Скорбным плачем бобыля,
Долю горькую кляня.

«А, уж как решило Небо,
Не изменит даже треба,*
Предначертанной судьбы!» -
Так ему волхвы сказали,
Им же - ведала волшба:**
«Виновата в том - Вода...»

Так и умер бы от горя.
Да, судьбе угодно вскоре
Сироту ему послать;
Принял к сердцу, будто мать,
Да, с любовью, удальца
Обучал любому делу,
Быть в любой напасти смелу.
А уж крепок, да красив,
И душою не спесив!
И бобыль гордился этим,
Звался парень - Родосветом.

Лет, как раз, минуло пять,
Али шесть – кому считать!?
Только, что то, с бобылем
Стало, вроде, не ладом:
То, сидит он у колодца –
Поглядит, да не напьется;
Как уйдет он на елани,
Так они полдня в тумане,
И по всей траве роса –
На тебе - коси коса!
Сено сохнет под дождем,
Будто кто в него огнем,
За косцом идет и дышит...
Родосвет молву ту слышит,
И пытает бобыля:
– Не права ли, та молва?..
И ему он не лукаво,
Все поведал про Любаву:
Стала Первою Водицей,
Без нее-то не напиться,
Не из речки, ни с криницы.
А сама – белым-бела!
Да, в глазах синё, как в поле,
Зацветающего льна.

И в делах всему управа:
То налево, то направо,
Под землей, да по водам
К самым мелким родникам…
И единожды Любава
Из воды отца признала,
Да, всплыла под самый сруб,
И тихонько прошептала:
– Я Лю-ба-ва! -
Сорвалось поди-ка с губ!
Тут и тятенька очнулся,
И признал – с лица то, в мать –
Как тут было не признать!?

В ней и так полно кручины,
А с тех пор, не без причины,
Стала вянуть и томиться –
В родниках песок струится,
А из мельничных запруд,
Ивы только не растут!
Стали жаловаться люди:
«Что с посевами то будет?
Кем прогневан Водяной?
Не пора ли на покой!?»
Тот, позвал к себе Любаву,
Словом ласковым избавил
От сомнений и она
Рассказала в ком вина…

Повздыхал владыка строго,
Да, велел, Туман в подмогу,
И красавицу, Росу
Взять ей, да сходить к отцу.
И встречались с ней, с тех пор,
Да, молчать был уговор…


Глава пятая.

Молодцу, уж не сидится,
И не естся, и не спится.
Две седмицы быв в печали,
Родосвет уже не чает,
Повстречать бы где, девицу,
Его, названу сестрицу.

Но, ему, ль отцу перечить,
И просить желанной встречи!?
Чтобы слово не нарушить,
И себя не обнаружить –
Сторожить издалека,
Он решается пока;
На Ивана то Купалу,
Так и выглядел Любаву.

Еще солнце не встает –
Он отцу вослед идет
По туману к луговине;
Затаился у осины,
И глаза с того не сводит,
Ну, а тот, по лугу бродит,
То – назад, а то – вперед,
И в пол голоса зовет…

Вдруг повеяло прохладой,
И плывет она, отрада,
Не касаясь, даже рос;
Волны шелковых волос
Ниже пояса по стану,
Наподобие туману.
И стройна и бледнолика,
А в глазах то – синь велика!
И томится Родосвет,
Пылкой страстью юных лет...

Солнце росы иссушает,
И Любава будто тает
Над озерной гладью вод,
И идти за нею вброд,
Он готов, да, сторонится,
На глаза отцу явиться!

Так, ни с чем и воротился.
Да, к утру оборотился
В то же место и пору…
И затеял он игру,
Подражая верным гласом,
И Любава тем же часом
Оказалась перед ним.

– Звал ли ты меня отец?
Да, с испугом на лице,
Распознав обман, вздохнула,
Словно в омут окунула.
И промолвил Родосвет:
– Подожди! Беды в том нет,
Что увиделись. Не скрою! -
Ты могла мне быть сестрою,
Да, теперь уж не судьба...
Для меня теперь, беда,
Вновь не видеться с тобою!

– Я же, сердцем холодна!
– Я, тебя своим согрею!
И обнял ее за плечи,
Словно нет такой милее.

Так и встретили зорю.
– Отпусти меня, сгорю!
И она, едва румяной,
Скрылась с глаз его в тумане.
Родосвет ликует гласом:
– Солнца лик, ты так прекрасен!
Я люблю её! Дай сил, мне Любавушку спасти!
И в его лучах купаясь,
Веселился, согреваясь...

Не прошло и трех то дней,
Как увиделся он с ней,
Уж опять туманом бродит,
И зовет – она выходит:
– Здравствуй милый, Родосвет.
В сердце радости той нет,
Что во мне велико было –
Видно все во мне остыло…
И щекой то льнет к нему,
Да, не холодно ему –
Он, еще тепло хранит,
То, что дарит солнца лик…

Ей, теплом в ладони дышит,
И уже однажды слышит,
Как она смеется звонко
Голоском девичьим, тонким.
– Ты, Любавушка – свет мой,
Неразлучны мы с тобой!

Правду люди говорят:
«Кто пригож – за тем пригляд!»
Донесли и водяному.
И наказ, тот дал любому,
От людей её беречь,
Взаперти одну стеречь
До самого ледостава…
И заплакала Любава
В поле теплым родником,
Там, где цвел когда то лен…


Глава шестая.

Родосвет себя изводит:
По лугам напрасно бродит –
Не идет туман в низины!
А до озера трясины,
Не хотят его пускать...
Родосвет, уж ладит гать,
И по ней, да к бережку:
– Отдавай, – кричит, – Любаву!
На тебя найду управу,
Раскорчую пни да ели,
Чтобы воды обмелели,
Там уж силой отыму!
Водяной в ответ ему:
– Не отдам свою жену!
Утоплю, лишь дай мне срок,
Без подмоги и морок!

– Не жена тебе – не вейся
Вкруг неё и не надейся
Остудить сердечный пыл!

– Ты, по младости забыл,- –
Отвечает водяной.
– Я, хозяин, ей! С Водой,
Как со мною, не поспоришь,
И меня ты не по-бо-решь!

Видит - спорить толку нет,
И в раздумье Родосвет
Возвернулся тем же ходом,
Да, снова, другим восходом,
Взяв вервье, наперекор,
Свой исполнить уговор,
С кузовом еды оплечь,
Он покинул свою печь...

Вокруг озера, в три дня,
Не осталось даже пня -
Рубит просеки стрелами,
Продувая лес ветрами,
Иссушая солнцепеком,
И болотца и болота.

Спать ложился только к ночи,
До зари смыкая очи;
К деревам вязал вервьем
Он себя, чтобы живьем,
Не снесли его бы сонным
На расправу водяному.

Но, пристал за семь то дён,
И забыл в тот раз о том,
Да заснул, не опоясан!
В костерке угли погасли,
Тут и спереди и с зада
Приступила нечисть, крадом.

– Спит, поди-ка, – шепчет лихо.
– Спит, как мертвый, – вторит тихо
Леший с длинной бородой.
Две кикиморы:
– Он, мой! – меж собой чуть не дерутся.
Родосвету бы очнуться.
Да куда там! - крепко спит.
Тут его и понесли.

Да, промеж самих-то, татей,
Ладу нет и очень кстати,
Не приметили впотьмах,
Что конец вервья в руках -
Так и к берегу стащили б,
А потом, поди, ищи их!

И проснулся Родосвет –
Нечисти в помине нет,
Две русалки тянут руки,
Издавая сладки звуки,
Да его, уж не морочь:
– Ну-ка, рыбья челядь, прочь! –
Им в ответ проговорил,
И русалок след простыл.

Поутру ушел до дому;
Парил веником дубовым,
Его батюшка - три дня,
Да, за все ему пенял,
Наущая толком впредь,
Как тому не быть в беде…

Дуют ветры, солнце светит,
И доносят Родосвету,
Что озерная вода,
Обнажила берега.
И пойдя, то за морошкой,
Принесли пусты лукошки!
– Вот и мой грядет черед!
Да, на озеро идет.
И его свершилось слово –
Он шагает суходолом;
Рад и солнцу и ветрам.
Вот, уже и вскоре там…


Глава седьмая.

– Эй, болотный забияка
Выходи ко мне на драку,
Тем и спор наш порешим,
Да, с ответом поспеши!
Отдавай Любаву с миром!

– Не отдам!- в воде бурлило.
Ты, меня не одолел.
На слова востер и смел,
А поди-ка излови!
Хватит мне и той воды,
До весенних половодий…

– Изловлю! Тебе нет ходу!
Пересохли под землей
Все пути твои, ты мой! –
Родосвет ему ответил,
И к своим дымам под вечер,
Воротился вновь с затеей 
Изловить со льда, злодея...

Холстяную нить прядет,
Да, ее же сам и рвет -
И вязать не стоит сети,
Что б на дерзости ответить!

Ну, а тут опять молва:
«В поле нынче будет льна,
Сколь трепи - к весне не стрепешь!
Да и лен на славу крепок.
Мол, родник, своим теплом,
Напоил тот чудо-лен...»

Родосвет спешит на поле,
И свою сбирает долю,
Да, не ведает пока,
Что Любава так близка.
Треплет лен длинноволосый,
И почти что без очеса
Нынче пряжа у него.
И жужжит веретено…

Сети вяжет - на три роста!
Их порвать уже не просто,
А, в воде и не видны,
Так искусно сплетены…

Осень – лето обрядила,
Да, и тихо схоронила.
И сама занемогла -
Небо к ночи кроет мгла,
А к утру под первый след
Тихо выпал белый снег.

Вскоре встала и река,
Льдом, упершись в берега.
И торопится чуть свет
Родосвет поставить сеть;
Едет к озеру и ставит,
Да, Любаву вспоминает.

Через каждые семь дён
Проверяет сети он.
То ли, очень, уж хитёр,
То ли, помнит уговор –
Нет в добыче водяного,
Родосвет их ставит снова –
Вяжет ночью, сколь и днем…
Сам уж весь горит огнем!..

Снег сошел и лед синеет.
Стали дни – ночей длиннее,
А с сетями лишь морока.
– Нет в затее видно прока, –
Говорит он, тут, отцу.
– Вот бы, где-то, быть живцу, –
Тот задумчиво роняет.

Родосвета осеняет:
Рубит споро полынью,
И в чем мать родит дитя,
Бултыхнулся под сетя;
Тело судороги крутят,
А он воду баламутит,
Вместе с крошкой ледяной.
– Ты, не помер, водяной! –
Вопрошает громким гласом,
А, когда на лед взобрался,
Закипела вдруг вода,
Вот и понял он тогда –
Тот, ему, уже поймался!

– Отпусти!- в воде бормочет.
Родосвет над ним хохочет:
– Не спущу тебе обид!
Мне Любаву вороти,
За ее труды, с наградой,
А не то, жить за оградой,
Будешь ты, в моем хлеву!
А в воде то:
– Бу! Бу! Бу!
Да, пенька добычу тянет,
И, опутавшись сетями,
Тут взмолился водяной:
– Ты ступай себе домой;
Уговор дороже злата,
Я, ее верну обратно,
Только стает этот лед,
И она к тебе придет!

– А, не будет ли обману?
Любишь ты пускать туманы!
– Слово царское – закон! –
Отвечает ему, он…


Глава восьмая.

Отпустил. – Еще поймаю,
Если он меня обманет,
И тогда уж не взыщи –
Подниму копьем на щит!
Выбрал сети и в обоз,
Да, в селение повез…

Родосвет, как день – так с печи,
И до озера, на встречу –
Да, обратно и ни с чем!
А уж лед то между тем,
Где растаял, где уплыл,
И тогда он загрустил:
– Вот тебе и царско слово!
Сам на озеро то снова,
Поутру чуть не бежит,
Как Любавой дорожит...

Вербы цветом изошли;
Мать и мачехи цветы,
Словно выводки цыплят,
На мочале старых трав.

Родосвет, уже серчает.
Тут его туман встречает,
А, уж после и роса,
Пала прямо на глазах.

Видит сердцем: "Ей, явиться!"
И взаправду - колесница
Выплывает встреч ему,
А в упряжках – по сому!
Рак заправски ею правит,
И с нее сошла Любава,
В шубке зимних горностаев;
В жемчугах, в цветных каменьях,
А за ней ларец посменно,
Два бобра несут степенно.

На щеках румянца нет,
Да, в глазах то – синий цвет,
Как и прежде ей к лицу!
Не сказать, что молодцу,
Все, что видит он – по нраву,
Да, завидевши Любаву,
Ей навстречу побежал,
И, обняв, к груди прижал…

С провожатыми расстались,
И у озера остались
Солнце поутру встречать,
Чтобы вместе день начать.

Солнце всходит и смелеет –
Ярче светит, жарче греет,
И Любава вся румяна,
Хоть легка, да без изъяна!
Родосвет, едва ли дышит –
Снова звонкий голос слышит.
И кружится, уж Любава…
Вот, забава, так забава!

А отец её встречал!
Со слезами причитал,
Обнимал при всем народе,
Низко кланялся земле,
И сорил зерном вослед.
А изба то – не палаты!
Да, теперь то, уж богаты.
А с ларцом – и князь в друзьях.
По-иному то нельзя!
Не сдружись – так, уж враги –
Иль дерись – или беги!

Свадьбу справили по чести.
Жить решили сразу вместе –
Молодым то время дай;
Рано их не подымай!
А бобыль тому и рад –
Он – отец и тут же – сват!

Ну, а озеро с тех лет,
Заросло и следа нет.

Да, в иных краях озер,
Без числа и до сих пор;
Не достать баграми дна!
Стало быть, и в наше время,
Не ходи туда одна.
Уж, не там ли водяной!?
Ты, его не беспокой…

Златоуст август 2008г.