Диктат чистоты

По мотивам рассказа М.Зощенко

Мой давний друг поэт-любитель
В Берлине как-то побывал.
И, посетивши их обитель,
О том он часто вспоминал.

Что там, мол, дескать, изобилье.
Но поразительно не то,
А чистота и то усилье,
С каким содержат. Вот ведь что.

Они там даже мыльной пеной
Дороги моют по утрам.
У нас и с личной гигиеной
Дела похуже. А вот там

И плюнуть некуда, простите.
Кругом сплошная чистота.
А как у них там, извините,
Второстепенные места!

Ну, в смысле, значит, туалета.
И там другой, брат, коленкор.
Не туалет – мечта поэта.
О том отдельный разговор.

Зашел туда он ради смеха.
И по нужде, и чтоб сравнить.
А там и вправду – вот потеха –
И мимо стыдно-то сходить.

На стенах, значится, фиалки.
Графинчик – ручки буквой «фэ».
Салфетки, мыло в умывалке.
Почище, чем у нас в кафе.

Поэт подумал: «Вот ведь, право,
Как мы неправильно живем.
Ведь мы – великая держава.
А в гигиене отстаем».

И он решил: когда вернется,
Писать об этом будет. Вот!
Хотя, конечно же, найдется
С ним несогласный антипод,

Который скажет, что неловко
О, дескать, низменном писать.
Во всем нужна корректировка.
Таких, мол, надо в шею гнать.

Но он пробьет всю эту косность.
Расскажет обществу в стихах,
Что грязь, по сути, вредоносность.
На свой гражданский риск и страх.

И, справив, он, нужду в кабинке,
Собрался, значит, выходить.
А тут и первые заминки –
Никак не может дверь открыть.

Он так и этак дергал ручку.
Да что ж такое! Ну, никак.
Не звать же, блин, на помощь Жучку,
Как в сказке дед. «Ах, я дурак! –

Подумал он не без трагизма. –
Ведь я забыл, где нахожусь.
Ведь я в стране капитализма.
И я ни в чем не удивлюсь,

Что выход может быть и платным.
У них ведь так: за все плати
Размером, сволочи, двукратным.
Вот черти, господи прости.

Да подавитесь вы, акулы.
Не обеднею как-нибудь.
Держите пфенниг, вельзевулы.
Куда его вам тут приткнуть?»

А никуда! Не тут-то было.
Не все так просто, скажем вам.
Нет, ты гляди, как подфартило.
Кругом ни щелки! Вот бедлам.

Стоит поэт и чуть не плачет.
Да как же выйти-то отсель?
Кричит, стучит, в кабинке скачет.
Наскреб, ей-богу, канитель.

Вдруг слышит, вроде разговоры.
Немецкий, значит, диалект.
- Откройте двери, крохоборы,
Пока не впал я тут в аффект.

А те его не понимают.
Лопочут что-то на своем.
И дверь ему не открывают.
Давай он бить в нее плечом.

- Дер тюр, натюрлих. Открывайте!
Эй! Данке шон, ядрен батон!
Чего молчите? Отвечайте.
Вот выйду, вам задам разгон.

И тут, как гром средь ясна неба –
На чистом русском говорят:
- Товарищ, так кричать не треба.
Зачем же так? На кой, черт, ляд?

- Да мне, браток, на волю надо.
Я ж два часа как тут сижу.
А в чем тут кроется засада
Совсем ума не приложу.

А голос русский отвечает:
- У них, у гадов, это так.
Кто за собою не смывает,
Дверь не откроется никак.

Поэт все сделал по указке.
Спустил водички из бачка.
И отворилась дверь, как в сказке.
Свобода! Вышел из толчка.

Его спаситель тут подходит
И говорит: «Я эмигрант.
Но и меня их быт выводит.
Я не такой, скажу, педант…»

Не поддержал поэт беседу.
О чем тут, правда, говорить.
В его душе такому бреду
И места нет. Нельзя так жить!

Он, опустив глаза, поплелся
Оттуда сразу на вокзал.
Внутри как будто червь завелся,
Точил его и истязал.

- Вот чистота-то их какая!
Ведь не сама же по себе.
Так хитроумно насаждая,
Они ведут ее в борьбе.

Идут на всякие уловки,
Чтоб их порядки соблюдать.
Да как подобные издевки
Народ-то терпит. Не понять.

Уж что бы там ни говорили
Про русский хаос и бардак,
У нас бы хоть не сочинили
Таких порядков как-никак.

Вернувшись, он, домой в Россию,
Зашел в вокзальный туалет.
Зашел и вышел. Без усилий.
Хоть и смывал, а хоть и нет.
       2007