Сага о Ваське Лоханкине, ч. 3

Несколько лет назад, насмотревшись новой экранизации известного романа, не понравившейся нам – троим участникам одного форума, стали мы сочинять фантазию о третьестепенном герое романа, отлично сыгранным одним артистом.
С разрешения друзей-соавторов я публикую «Сагу о Ваське Лоханкине».
Под псевдонимом «Петрович» выступил Яша Боярский, автор и исполнитель, под «Острогом» - Робик Чёрный, лидер группы «Острог». А «Сибирь» - это я, просто такой гражданин - Морозов.
Произведение публикуется с согласия Якова Боярского и Робика Чёрного.
Публиковалось сиё творение на сайте Яши Боярского www.bojarski.germany.ru

На фото Робик Чёрный в образе Василия Лоханкина, записывающего альбом.
Фото предоставлено Робиком Чёрным. http://ostrog70.narod.ru/




Сибирь:

Васька вошёл в коридор каземата,
Только не спёр его горло комок.
Первый раз, да, было так хреновато,
Ныне смешно - за какой-то пинок.

Этот подлюга, ментовский Козявин,
Про популярность Васятки не знал.
Как и не знал, что убрали заяву,
С дела Лоханкина, сам генерал.

Тот, что управой командовал долго,
Он все лоханские песенки знал.
И ненавидел Козявина-волка,
Раз тот кумира его наказал.

А на другой день с пяток адвокатов
В разные зданья Закона вошли.
И лишь вопрос: "В чём Васёк виноватый?" -
Слышали все: от мента до судьи.

Где-то к двенадцати - уж на свободе,
Чуть попозднее - опять в кабаке
Пел о великом рассейском народе,
Что не сгибается даже в ”толчке”.

Только туда Васька больше не ходит,
Прямо на сцене, за ширмой такой
Био-стульчАк, и охранник там бродит,
И стережёт он артиста покой.

Острог:

Песни блатные, гулянка в разгаре,
Вечер становится всё веселей,
К Ваське подходит мужчина "в ударе":
"Сбацай-ка "Мурку" для Нели моей".

Ваське под ложечкой враз засосало,
Горло свело от нехватки слюны.
Воздуху в лёгких в момент стало мало,
Неля сидит в окруженье братвы.

Вася поплыл, как в глубоком запое,
Вспомнил квартиру в районе Кремля,
Всплыл первый срок, в туалете побои...
Как все “хрусты” увела, до рубля.

Водки налил он себе полстакана,
К ним подошёл, не пытаясь скрыть зло,
Бросил: "Привет," - и с понтОм хулигана
Всё содержимое Нельке в мурло.

Что было дальше... описывать страшно,
Били нещадно, жестоко всего,
Только одно уточнить очень важно, -
Снова в сортире лупили его.

Он по понятьям братвы был "не бравый",
Зуб затаила братва на него.
Песней в тюрьме развлекал он легавых,
Зеку вести так себя - заподло.

Да и за Нелю ему "возместили",
Баба – “кидалово”, значит своя.
В общем, ему ничего не простили,
Зря он стонал, о пощаде моля.

Выводы делайте сами, не дети,
Васька в районной больничке лежит,
Кровь и плевки на полу в туалете,
Под био-стулом охранник дрожит.

Сибирь:

Всё ж больничка - не зона, и ладно,
Васька очнулся, пришёл он в себя.
"Ох, Нелька, стерва, какая же падла", -
Глухо стонал он, свой жбан теребя.

"Надо же так, снова били в сортире,
Я уж зайтить туда в жисть не смогу.
Вот отлечусь, настреляюся в тире,
Нельку-собаку прям в глаз замочу.

А фраеров её подлых, паршивых,
Бивших так сильно по рёбрам и в лоб,
Я расстреляю как нелюдей вшивых,
Всех уработаю, всех сведу в гроб".

Вот и охранник ползет из-под стула:
"Вася, прости, я, наверно, пойду".
"Двигай, давай ты отседа, паскуда,
Я и другого сегодня найму.

И мне не жалко всех спрятанных "бабок",
Станет меня охранять каратист.
Он семерых лишь ударом - и набок,
Он - чёрный пояс, а ты - пацифист!"

И уходил охранитель печально,
Плакал тихонько и шёл поскорей.
Ваське служить, это ясно - шикарно,
Но сколь ещё получать “свистюлей”?

Вася лежал, втихаря матерился,
Но тут в палату вошла медсестра.
Шприц у неё, и Васёк обозлился:
"Что же, травить меня ядом пришла?"

"Как вы могли, я вас с детства любила,
И сберегла свою девичью честь.
Сто женихов, я не меньше отшила,
Вы же такое, как можете несть?"

И прослезился Лоханкин от нервов:
"Ладно уж, будя, я просто сдурел.
Ты - красатуля, а вовсе не стерва,
Прыгай ко мне, если нет срочных дел".

И две недели Васюха в “малине”,
Ел и лечился, бухал и любил.
А медсестричке, молоденькой Нине,
Сердце с сожительством вдруг предложил.

С нею живёт он теперь хоть в "хрущёвке",
Но вдалеке от забот всех мирских.
Нинкина мать сразу съехала к тётке,
Чтоб не тревожить своих «молодых»!