Птичье молоко

После полуночи проснуться
в горячке, в горькой синеве,
в цветущей простыни, в траве,
услышав, как болит на блюдце
несъеденная вишня сна,
источенная дивным червем
моей любви, слепой, дочерней
(спаси меня... я тут одна...).

И нежный великан с тоской
из хаоса иного мира
глядит, как всхлипывает лира,
и загребает плач рукой,
как угли, как нескромный жар,
рассматривает, ест, целует -
и в темя, и в глаза, ревнует
и говорит: «Я – бог, я – Лар
домашний, выдуманный для
хранения вещей забытых
и кладов брошенных, зарытых
в земле, и я – твоя земля.

Ты, глупая, растёшь, растёшь
из почвы, сотворённой словом,
и кормишь страхом духа злого,
некрепко спишь и воду пьёшь,
а я держу тебя в руке
и прячу от себя самой же
в своей остервенелой дрожи,
в зыбучем розовом песке,
в ларце стеклянном под замком
и раны детские врачую
то словом,
то теплом,
то чудом,

то птичьим
сладким
молоком.»