Эх, Москва ты не Лондон с Нью-Йорком

Эх, Москва ты не Лондон с Нью-Йорком,
Ты пропитый мужик с топором,
Ты живёшь лишь бранью и ложью,
«Изрыгивая её своим обгорающим ртом».

Сколько лет по тебе я скитаюсь,
Сколько лет по тебе я брожу?
Везде вижу лишь мрак или хаос,
Ты, как только родилась в миру.

Непорочным цыплёнком на свет,
Появилась ты в пошлости быта
И пошли, понеслись сотни бед,
Разгулялось по улицам быдло.

Я среди отморозков человека ищу
 И не вижу не одной доброй рожи,
В каждом бесе я лишь нахожу -
Чёрта: копыта да рожки.

Каждый день в переход я спускаюсь,
Вижу свору вшивых дворняг,
Я с ними, как с другом встречаюсь,
Лапу каждому жму из бродяг.

Их ней лай меня оглушает!
Лай погромче, друг, посильней.
Твоя лирика мне не мешает,
Это лучше, чем мат алкашей.

Мне вокзалы Москвы, как вертеп:
В каждой сумке брюхастая гнида.
Сколько лет мне осталось терпеть,
Этой швали уродского вида?

В каждом центре и захолустье
Пьяный бомж спит на картоне.
Сколько хочешь плюй, хоть проблюйся:
Одна параша, как в вонючем притоне.

Монастырь, церковь и храм:
Приют для нищих, калек и бродяг,
Но и тут, под стеной, где покоится прах,
Дрищет косматая пьянь.

Да, открывай Свои двери пошире,
Мы же все для тебя равны!
Но, как плевали в Христа и на его притчи,
Так и будут плевать, эти - дети Твои!

И всё это столичный наряд,
Украшенье златоглавой Москвы.
Я пойду туда, где Арбат,
Погуляю, как гуляют псы.

Может здесь, я найду себе место
Среди старых мощённых дорог,
Пусть слепят меня из теста,
Пусть любуется мной народ.

Я буду слеплен из хлеба,
Стоять, умирать от тоски,
Пусть голубь клюёт моё тело,
Пусть рвут меня все на куски.

Не жалко мне хлеба для псины,
 Для нищих, бродяг, голубей,
Но запах деревенской скотины,
Лучше, чем запах московских бомжей.

Мне жалко лишь девочку в белом пальто,
Будто ангел на дуде музыку льёт,
А шляпа покорно у ног её ждёт,
Когда кто-нибудь бросит монету в неё.

Эта музыка знакома до боли в душе.
Лей музыку, девочка, лей посмелей!
Храни её Господи на этой земле,
Это лучше, чем беречь всяких вшей.

Сволочь харкает, как в душу плюёт,
Кровью отхаркивается до блевотни,
Словно сифилисный, туберкулёзный урод,
Доживает свои последние дни.

Смех и забава, шлюх одеянье,
Всё есть московская жизнь,
Пошлая, пьяная, ждёт подаянья,
Темпами катиться вниз.

Где-то здесь в переулках родился и я,
Под лай вшивых дворняг.
Где-то здесь под забором похоронят меня,
Под мат алкашей, как священный обряд.