Ночь-река

Сейчас-сейчас, и горе отболит, и сердце отобьётся, отживёт и отомрёт.
Просыпаюсь, если ты захочешь что-то мне сказать.
Умная бессмертная пустыня дожидается меня со всех сторон.
Я жива, больна, устала, на скамейке как на паперти сижу.
Мы зовём друг друга, мы друг друга знаем, вспоминаем как враги,
как враги из заповедника, до памяти, до ямы, от и до.

На двери висит замок, а в переулочке черёмуха стоит,
как цветущий материк, идёт в калитку, набегает на забор,
а другая догорает за обрывом под откосом на реке,
сумасшедшее и ласковое пламя наплывает на закат.
Как я счастлива сейчас, как никогда как никогда-то как давно.

Грубый свет не сохранится, и внутри не затаится ничего.
Я сердечки вырезаю из картона, помещаю их в живое существо,
острых ножниц уголками заправляю их в кармашек впереди,
залепляю лейкопластырем оставшуюся дырку на груди.

Снова вижу это небо, так чего теперь терпеть, чего жалеть.
Дом подпрыгнет и повиснет – я спасибо говорю
тому, чему, кому, кого нельзя назвать.
Я не буду ждать возврата, ждать восхода, перехода сквозь просвет.
Если дрогнешь, то утопнешь, если прыгнешь – разобьёшься, полетишь.

Кто-то пляшет в одиночку вдалеке перед грозой на чердаке,
держит в небе самолёты, даже спички помогает зажигать,
кто-то нам приносит письма, покидает, оставляет на столе,
или старые открытки о чужой незабываемой земле.
Слишком много было горя, только сердца было больше всё равно,
и куда ты отвернёшься, если я к тебе иду со всех сторон,
и откуда ты вернёшься, если ты всегда стоишь передо мной.

Голос с примесью прощанья, песня с нотой возвращенья,
от того, что мы такие, нам уже не оправдаться, но прошу - не исцели.
Заколочено свеченье; из тюремного подвала я смогу просить прощенья у земли.
Здесь, как в детской, всё предел и всё преображенье,
одинокое теченье сквозняка.
Догорающий корабль человека забирает ночь-река.

В темноте не видно неба, облака не отвечают голосам,
но для нас они огромны, но для нас они подобны парусам.