Танец привидений

Вы когда-нибудь танцевали в освещение звезд в их сиянии? Когда-нибудь срывались в водопад движений? Нет. Тогда вам не понять веселья приведений.
Луна зажжется и судьба, казалось, к ним навстречу, но отвернется и тогда пожар тот дух калечит. Они порхнут из темноты, они вдруг затанцуют, но им не избежать судьбы, их вечность дней целует.
И поздний час, короткий час, когда под бой зловещий они в саду в последний раз, в последний сумрак вещий. Прозрачно тело, но душа, застывшая на вечность, томиться без объятий дня и позабыв беспечность.
Они сольются в шорохах луны - так точны их движенья, и из кромешной вещей тьмы как будто вальса пенье. Они танцуют и живут, они кружат по саду, надеясь, что и их поймут, что обретут награду. И их отпустит мрачный сад, и их луна отпустит, и упадет гора преград, забвения и грусти.
Они танцуют, ритм злой, они несутся с ветром. Они меж небом и землей, они меж тьмой и светом. И танец дальше в грусть зовет, и вдруг они прощают. И все длиннее тот полет, и все луна играет.
Они себя простить, понять бояться и лукавят, а танец тот кружит опять – они опять прощают. Луна зовет, луна блестит, и ветер с ними в ссоре, и где-то там звезда горит в серебряном узоре. Несется вальс на злобу дней, хотя тех дней не видя, они кружатся и больней кружатся, ненавидя.
Луна смеется, смех родит причудливые блики, и призрак рвется, но сильней, сильней ночи улики.
Их час не пробил, и тот вальс, увы, но станет праздным – они исчезнут, пропадут, да, просто сгинут разом. Но это будет через час, а час они свободны. Они резвятся, и сейчас они свежи и модны. И вот порхнут меж сотни лет влюбленные друг в друга, и их накроет нежный свет и чуть уйдет разлука. Они обнимутся, и ввысь подастся то свеченье. Они умчаться, и луна затихнет в нетерпенье.
Но вот подходит час к концу, и их потянет слепо, они потянутся к кольцу прозрения и света, но сад заглушит тот призыв, закроет ту беспечность, и вот несчастье и печаль потянут в злую вечность.
Они растают, и теперь появятся не скоро, и их накроют сотни дней и сотни дней укоров. И сад затихнет, заживет уже без приведений, и иногда в ночи сверкнет кольцо зори и пенья.
Они уйдут куда-то вдаль, они уйдут сквозь время, и тот их запредельный край в тоске, край сновидений. Там с ними вечность и туман, там с ними сила и бессилье, там с ними честность и обман, прозренье и унынье. Они в плену, они в тюрьме, они молят о главном – они молят о тишине и о покое славном.
Но вальс опять зажжет их дух, и их подхватит ветер. Он понесет к сиянью звезд и закружит в их свете. То их проклятье, их завет. Они должны забыть о жизни, и, может, через сотни лет они здесь станут лишними. Их сад прогонит, и они умчаться за луною – зажгут свои в ночи огни, подружатся с судьбою.
И сотни лет и сотни свеч сольются в поднебесье – таков их, видимо, завет, такая в душах песня.