Байкальская весна

А здесь ветра: Буян и Хохотун
сдвигают тучи, словно шторы зала,
где сорок дней и ровно сорок лун
рожают пьесу автора Байкала.

Где вечер тих и утро посмирней
овечьей горстки у подножья сопки,
куда на май уходит соловей
искать подругу среди самых робких.

Где суета не прижилась никак,
размерен быт и тем, наверно, верен
под лай нежирных хуторских собак,
под сон в обед с незапертою дверью.

А здесь все есть – и Бог, и тот порог,
где нам дымить не запрещала мама,
когда браты, примчавшись со всех ног,
читали вслух обманку-телеграмму.

«Ну, как собрать? – Оправдывалась мать. --
Вас, непутевых, на семейный ужин,
когда один все просится летать,
ну, а другой тайге все время нужен?!
Когда внучат не видишь по сто лет,
а письма так редки, что почтальонша
приносит их и пачку сигарет,
чтоб обмусолил дед с соседским Лешкой:

почем под осень будет сена стог
и для кого -- нажива птичьи гриппы,
и что сыны прислали десять строк…
Сыты ли там, или, быть может -- липа?
Все как-никак, а здеся спокойнЕй:
cвоя картоха, и свинина в стайке,
бензин, и тот, не нужен для коней,
и моль -- Чубайс, коль дровяник в сарайке…
Вот только ветры не несут покой
и хулиганят, становясь на дыбы,
и что-то сталось с местною рекой:
все реже сиг, все больше сорной рыбы…»

По-стариковски сетуя на хворь,
сидят дедЫ, к концу уж полулитра,
а пьяный ветер, встрявши в разговор,
кричит, что лёды вскрыл Байкал, как бритвой.

Теперь и жди: черемуху взорвет
и раза два под дых ударит ночью,
а уж потом – июнь гулять пойдет
по замыслу – с байкальской беглой дочкой…