Я его убила

- Ну и рожа, - невесело усмехнулась Свиблова, глядя на собственное зеркальное отражение. Босиком она прошлепала в кухню, вытащила из огромного холодильника формочку со льдом и вернулась в ванную комнату.
Минут пять ушло на то, чтобы извлечь из квадратной ячейки насмерть примерзший ко дну кубик, правда, ради этого пришлось лишиться одного акрилового ногтя, иначе просто не получалось. О том, что можно подставить формочку под струю горячей воды девушка не догадалась. Осторожно, чтобы не уронить на пол, Юля поднесла холодный кусочек к разбитой губе. Как только лед коснулся кровоточащей ранки, губу немедленно защипало.
Свиблова тихо вскрикнула и тут же отдернула руку. Вытерпеть боль не представ-лялось возможным.
Глаза от обиды и безысходности наполнились слезами. Пальцы разжались, и ледышка полетела вниз, и, ударившись о плиточный пол, разбилась на прозрачные осколки, которые тут же начали таять. Девушка с силой стиснула зубы, чтобы не дай Бог не расплакаться, опустилась на бортик ванны и вновь посмотрела в зеркало.
Теперь всю неделю придется томиться в четырех стенах своей золотой клетки – на людях с такой физиономией не покажешься. Что ж, пойдем по накатанной колее: общение с людьми сводится к минимуму. Ну, а если кто-нибудь все же увидит Юлину красоту, всегда можно сослаться на неудачное падение.
Идиотизм какой-то, падения в принципе не бывают удачными!
Горничная, конечно, сделает вид, будто верит хозяйке, за это ей платят жалованье, далеко немаленькое. Ее молчание, кстати, поощряется дополнительно из Юлиного кармана.
Черт возьми, как все-таки удобно – держишь язык за зубами и получаешь помимо заработной платы неплохую надбавку!
Наталья только всплеснет руками, будто поверила в шаткую версию о падении.
- Ну, как же вы так неосторожно-то, Юлия Андреевна? – лицемерит она за деньги, а затем наигранно бодрым голосом добавляет: - Скоро заживет, ничего страшного.
 Заживет-то, заживет, кто бы спорил. Обязательно заживет. И появится снова…
В дверь настойчиво позвонили.
«Вот только гостей мне сейчас не хватало», - пронеслось в Юлиной голове.
Девушка накинула на плечи шелковый пеньюар и побежала в прихожую. Не зажигая света, она щелкнула замком и, чуть приоткрыв створку, выглянула на лестничную клетку.
- Пашка, привет, - ее лицо «украсилось» натянутой улыбкой. Искренне радоваться совсем не хотелось. – Паш, ты не мог бы попозже зайти, я занята немного…
Дольников, разумеется, все понял. Железной хваткой сильной руки он вцепился в дверной косяк и рывком распахнул створку, Юля ее, конечно же, не удержала.
- Снова здорово? – сурово поинтересовался Павел, глядя на разукрашенное лицо подруги.
Свиблова, почувствовав, как на глазах вновь начинают закипать слезы, молча кивнула и посторонилась, пропуская Дольникова в прихожую.
- Можешь говорить, что хочешь, но мне придется потолковать с твоим мужем. Это не дело, что он чуть ли не каждый божий день поднимает на тебя руку. Я и забыл уже, когда последний раз видел твое лицо без следов от побоев.
- Не смей, ты слышишь, не смей! – Юля подлетела к Павлу и заколотила по его груди своими крохотными кулачками. – Выбрось эту чушь из головы, иначе… иначе мы с тобой больше никогда не увидимся. Влад не бил меня, ясно?! Я упала! Неудачно упала!
- Это ты своей горничной расскажешь, ей платят за то, что она в этот бред верит.
- Я, правда, упала! Оступилась и неудачно упала.
- Как скажешь, - сдался Павел. – Упала, так упала. Неудачно, так неудачно. Хотя падения в принципе не бывают удачными.
Юля уже давно не удивлялась схожести их мыслей. Дольников понимал и знал ее, как никто другой не знал и не понимал. С полуслова, с полувзгляда и полувздоха Павел угадывал Юлино настроение, как бы тщательно девушка его не скрывала. С той же чуткостью и Юля чувствовала Пашу. Они знали друг друга даже больше чем самих себя, успели изучить за двадцать-то лет беспробудной дружбы.
- Это только моя жизнь, - произнесла Свиблова и тут же поправилась: - Наша с Владом жизнь. Я тебя очень прошу, не вмешивайся! Я сама выбрала этот путь, и буду идти по нему до самого конца! Я должна сохранить семью. Мне нужна эта чертова семья! – неожиданно перешла она на истеричный крик. – Нужна потому что…
Внезапно Юля осеклась, не завершив начатую фразу.
- Нам говорили на лекциях по психологии в институте: любой здравомыслящий человек понимает, что он никому ничего не должен. Зачем тебе сохранять эту семью? Почему ты должна? – скрестив руки на груди, спросил Павел. – Какая такая причина мешает тебе послать своего хваленого Влада, куда подальше? Деньгопровод он тебе, конечно, перекроет, но ты хотя бы будешь уверена, что доживешь до старости.
- Паш, живя в России, на старость лучше вообще не надеяться. Слишком глубоко будет разочарование, если все же не доживешь.
- Давай мыслить не так глобально, хорошо? Что тебе не дает оставить мужа? Только не говори про любовь, смеяться мне сейчас хочется меньше всего. Многокомнатная квартира? Дорогая иномарка? Кредитная карточка с многонулевым счетом? Эксклю- зивные дизайнерские шмотки? Что? Что-то одно или все это в совокупности? Я все понимаю, к хорошему привыкнуть легче легкого, только терпеть ежедневные побои ради земных благ, по-моему, не совсем оправданная жертва.
- Ты ничего не понимаешь, - тихо обронила Юля, - все намного сложней.
- Думаешь, не разберусь? Кажется не глупее тебя.
- Разберешься, но не поймешь. Давай я лучше напою тебя чаем, а потом все-все расскажу. Честно.
- А куда ты денешься, – вздохнул Дольников и добавил: - Без каркаде я отсюда все ровно не уйду, даже не думай.
Когда чай был выпит, а круасаны из французской кондитерской съедены, Павел сыто прищурился и, сложив на животе руки, напомнил:
- Ты мне, между прочим, обещала рассказать нечто крайне важное.
Юля с минуту смотрела в свою полупустую чашку на плавающие розовые чаинки каркаде, не произнося не слова. Воцарившуюся на это короткое время тишину Паша даже не думал нарушать, он терпеливо ждал, когда девушка сама скажет то, о чем хотела сказать.
- Я беременна, - просто произнесла Юля. С той интонацией, с которой поинтересо-валась бы, как Дольникову понравился чай.
- Постой-постой, ты что?
- Что слышал. Уже два месяца.
- И ты не…
- Представить не могла!
- Но этого не может быть, - одними губами произнес Павел.
- Ты мне это говоришь?
- Но ведь тот врач… он ясно сказал, что… Выходит, чудо?
- Выходит, чудо, - растеряно согласилась Юля, - хотя это очень глупо – приводить в доказательство чудеса.
Действительно чудо, по-другому и не назвать. Восемь лет назад один доктор, сделав Юле аборт, в довольно жесткой форме сообщил о том, что у нее больше никогда не будет детей.
- Вы никогда не станете матерью, - не скрывая своего призрения, говорил эскулап.
Потом он стал сыпать какими-то медицинскими терминами, объясняя, по какой причине Свиблова не сможет никогда больше забеременеть, чем еще больше запутал и ее и Дольникова. Но суть они уловили – у Юли никогда не будет своих детей.
- И в этом виноваты только вы, - припечатал доктор на прощание, - только вы, убившие своего ребенка. Запомните, ни один грех не прощается, рано или поздно ТАМ, - он поднял кверху указательный палец, - вспоминают о каждом грешнике.
С этой мыслью Павел с Юлей отправились домой. Оба молчали. Оба многое хотели сказать друг другу. Оба корили исключительно и только себя, считая друг друга полнос-тью безвинными.
Черт его знает, что нашло на них в тот вечер.
Черт его знает, как они оказались в том общежитии какой-то легкой промышленнос- ти.
По ушам бил ныне покойный Цой со своей мамой-анархией, да папой-стаканом портвейна, голова шла кругом от сизого дыма, заполонившего всю округу – курили все – и алкоголя – пили все, непьющих просто не принимали. «Что празднуем?» – спрашивали вновь и вновь прибывающие. «Жизнь празднуем!!! – слышалось в ответ из-за дымовой завесы. – Пить будите?» «Будем!» «Заходь!»
Каким ветром занесло в ту общагу Юлю с Павлом – непонятно. Кажется, их кто-то позвал на чей-то день рожденья. Кто? На чей? – сейчас и не упомнить, да и дело не в этом. Наглотавшись дыма и надышавшись перегаром, Юля поняла, что если сейчас же она не окажется на свежем воздухе, рухнет прямо на грязный пол под ноги беснующейся молодежи. Девушка отпихнула от себя громадного длинноволосого парня, который, дыша ей в лицо перегаром, предлагал ни к чему не обязывающий секс, и бросилась искать Дольникова.
Паша к счастью нашелся довольно скоро. Лежа на продавленной койке в объятиях размалеванной девицы, он даже не сразу заметил Юлю. Каким образом ей удалось оттащить друга от барышни, которая медицинской пиявкой присосалась к нему, лучше и не вспоминать. Пиявка в ту ночь лишилась нескольких прядей волос. Но, как говорится, где убыло, там и прибыло: вместо локонов красавица приобрела большущий бланш под левым глазом.
- Дольников, ты с ума сошел! – разразилась гневным криком Юля, как только ей удалось выставить Павла в коридор. – Где твои мозги?!
- Честное слово, когда мы шли сюда мозги были при мне, - признался Паша, сползая по стене на корточки.
- Их высосала твоя пиявка!
- Кто?
- Забудь.
- О чем?
- О-о-о, Дольников, тебе нельзя пить!
- А тебе можно?
- И мне нельзя. Между прочим, меня сейчас домогался какой-то дегенерат!
- Или ты домогалась несчастного дегенерата.
- Дольников, ты сидишь на полу, вот и сиди.
- Ох, и не завидую я мужику, - пропел Павел, по-дурацки ухмыляясь.
- Дольников, если ты сейчас же не замолчишь, я не позавидую тебе, клянусь, - сурово пригрозила Свиблова.
- Иду на поводу у грубой силы и замолкаю. Может, поможешь мне подняться? – попросил Дольников, вытянув вперед руки.
- А сам?
- Никак.
- Лежа на койке с той пиявкой, ты не очень-то спешил подниматься, - ехидно заметила девушка.
- Ты мне ее до конца жизни будешь вспоминать? – насупился Павел.
- Нет, конечно!
- Хвала Всевышнему!
- Я и после смерти буду припоминать тебе пиявку. Ладно, давай сюда свои руки.
Обхватив своими ладонями сухие кисти Дольникова, Юля потянула его на себя.
- Сколько ты весишь? – прокряхтела она.
- А сколько дашь?
- Тонну!
Наконец совладав с безвольным телом лучшего друга, Юля сама, подвернув ногу, чуть-чуть не упала, благо Паша, не смотря на свое состояние, сориентировался и успел подхватить девушку. ДЕВУШКУ, а не закадычного друга или товарища.
Как там пишут в любовных романах всякие Джудид Гарвуд, Джеки Коллинз, Даниэллы Стил и иже с ними? «Он заглянул в ее фиалковые глаза, в которых вместе со страхом и трепетом плескалось сумасшедшее желание и страсть, обхватил сильными руками хрупкую талию, прижал к себе. Она страстно стонала в его объятиях. Ощущая биение трепетного девичьего сердца, он за подбородок поднял ее лицо и страстно впился губами в нежные губы красавицы».
Смешно, конечно, и глупо, однако на деле именно так все и произошло.
Потом была чья-то пустая комната, в которой даже свет не горел, над потолком сиротливо болталась нефункционирующая лампочка Ильича, доносящаяся из соседней комнаты музыка, продавленная койка, глубокое помешательство, а на утро полнейшее изумление: что мы делаем в одной постели вдвоем?!?!?!?!?!
- Лучше бы я со вчерашним дегенератом ночь провела, - только и сумела выдавить из себя Юля, справившись с первым шоком.
- Спасибо на добром слове, - отвесил ей Дольников поясной поклон.
- Не обижайся, ты же понял, что я имею в виду. Мы забудем об этом неприятном инциденте, как будто ничего и не было, хорошо?
- Неприятном инциденте?! – задохнулся от негодования Павел. – Ты сейчас безжа- лостно убила во мне мужика!
- Ну хорошо, приятном инциденте, - сдалась Свиблова.
- То есть тебе понравилось?
- Нет!!! И вообще перестань раздевать меня своим наглючим взглядом!
- А что раздевать, если ты сидишь передо мной, завернувшись лишь в тонкую прос-тынь? Мне все прекрасно видно.
- Сволочь! – девушка запустила в ЛУЧШЕГО ДРУГА!!! подушкой.
Домой Юля с Павлом шли, потупив виноватые взоры, обоим казалось, что прохожие не спускают с них глаз, провожают взглядами, обсуждают и осуждают. Свиблова была готова поклясться, что слышит презрительные шепотки за спиной. А тут еще Дольников со своими шуточками…
- Теперь как порядочная женщина ты просто обязана выйти за меня замуж.
- Замолчи, - процедила сквозь плотно сжатые зубы девушка.
- После свадьбы мы непременно переедем в ту общагу, - не унимался Паша. – В нашу общагу – именно так отныне и вовеки веков я буду называть здание, под сводами которого соединились наши одинокие сердца и тела.
- Я тебя ненавижу! – рявкнула Юля и, ускорив шаг, понеслась вперед, резко оторвавшись от Дольникова.
Павел догнал ее и, грубо схватив за запястье, остановил.
- Не убегай, я больше ни слова не скажу, правда, - попросил Паша.
Какое-то время они шли опять на ровне, молча, пока Дольников ни с того ни с сего не заявил сквозь сдавленный смех:
- Мы назовем его Роланом.
- Кого? – Юля даже остановилась.
- Нашего сына.
- Ты издеваешься? – К горлу подкатил горький комок. – Какой Ролан? Какой сын? Никакого Ролана у нас не будет! Паш, ты в своем уме? Может, ты после пьянки вчерашней еще не отошел? Тогда понятно... А если отошел, то к чему все эти издевки? Мы были пьяны и ничегошеньки не соображали, все! Паш, я не люблю тебя.
- Вот именно, издевки, и ни слова всерьез! Свиблова, мы слишком много знаем друг о друге, чтобы думать о чем-то большем, чем просто дружба. Любовь между нами глупа и неинтересна. Любимого человека каждый день открываешь для себя, ищешь и находишь в нем новые и новые, до сих пор неизведанные грани. Ничего нового ни я в тебе, ни ты во мне не откроем, все грани давно найдены и изведаны. И потом, у нас столько общего, что я – это уже давно ты и наоборот. Не могу же я любить самого себя, свое отражение – да это просто-напросто неинтересно.
- Дольников, ты не поверишь, но я то же самое хотела сказать, - ошарашено прогово-рила Юля, - ну просто слово в слово.
- Ну и на кой ты мне такая сдалась? Что мы с тобой делать будем? Целыми днями разговаривать в один голос и угадывать, кто и что хотел сказать? Ну уж нет! Ничего не было, никто ни с кем не спал, все забыли.
Однако время показало, что благополучно выпустить из памяти произошедшее не получится. Юля забеременела. С этой новостью она в одно прекрасное утро и явилась домой к Павлу.
- Ты хочешь этого ребенка? – спросил Павел, грея в своих ладонях озябшие Юлины руки. Они всегда зябли. Ладони всегда становились влажными и холодными, когда девушка волновалась.
- Я не знаю.
- Я соглашусь с любым твоим решением. И все пойму, если ты захочешь оставить ребенка при условии, что я не буду считаться его отцом. Я стану для него дядей, который лучше всякого отца. Который будет приходить по праздникам обвешанный огромными сумками со сладостями и подарками. Который будет сидеть с ним, пока его мама занята. Который будет катать его на машине вокруг дома, а все ребята во дворе будут завидовать – ведь у них не будет такого дяди.
- Не говори глупости. Совершив подобные действия, я уважать себя перестану. Никакой, даже самый хороший дядя не заменит ребенку настоящего отца.
- Это значит, что… ты решила…
- Это ничего не значит. Я не думала… у меня не было времени на раздумья… я сама ничегошеньки не знаю. Юля Свиблова – мама! Даже вслух произносить смешно и нелепо. Перед глазами бесконечной чередой проплывают какие-то неприятности, трудности, связанные с рождением ребенка. Я их очень боюсь… Я не готова… - Юлины глаза смотрели как будто сквозь Павла. Да и не с ним вовсе она разговаривала, а с самой собой, перед собой же и оправдывалась. – Что если я не выдержу? Сломаюсь? В меня железной хваткой вцепились какая-то дикая боязнь и сомнения, они не отпускают. Жуткий темный страх наползает откуда-то из-за спины, как только я начинаю задумываться о ребенке, о том, как изменится моя жизнь, если я решусь рожать. Дрожат руки, в голове начинают бить барабаны, я просто теряюсь в безотчетной панике. Может быть, я чего-то не понимаю, но, на мой взгляд, женщины, в которых живет хоть капля сомнения, не имеют права на ребенка, пока эти сомнения полностью не исчезнут.
- Это только твое решение, - повторил Дольников. – Тебе нужен этот ребенок?
Свиблова отрицательно покачала головой.
- Сейчас нет… прости.
- Я найду врача, - сказал Паша. – А сейчас ложись и немного поспи, наверное, всю ночь не спала.
- Какой тут сон.
Дальнейший исход событий вам известен.
Ни знахарки, ни гипнотизеры, ни медицинские светила лучших клиник России и Европы, на услуги которых Влад не жалел денег, ничем не могли помочь. Все они твердили одно и то же: - «Шанс всегда есть. Надежда умирает последней». Супруг отстегивал специалистам сумасшедшие суммы, Юлю обследовали и лечили, лечили и вновь обследовали, а после очередной неудачной попытки стать матерью, лишь разводи-ли руками, мол, не судьба.
И вот оно – чудо.

- Дела, - протянул Паша, потом вскочил с кресла и принялся нарезать круги по комнате, приговаривая: - Ну ты даешь, Свиблова, знал, что у тебя не все дома, но чтобы настолько! Это просто в голове не укладывается! Беременеть от такого мужа! Где были твои мозги? Нет, хочешь ты этого или нет, но мне придется поговорить с Вадимом, ведь в один прекрасный день он напьется до беспамятства и разбитая губа покажется тебе цветочками! Ты же… ты можешь лишиться этого ребенка из-за ублюдка, который в пьяном угаре набросится на тебя. А я ведь тебя предупреждал…

Предупреждал, конечно, предупреждал, а Юля не послушалась. Она вообще редко слушала его, всегда поступая по-своему. Как правило, проявленная девушкой инициатива, завершалась всегда одинаково: Свиблова прибегала к Павлу, часа три плакалась в его вечно сухую жилетку, съедала коробку ванильного мороженого или пару плиток молочного шоколада и полностью обновленная и одухотворенная – фррр – уносилась по делам. Паша выступал в роли этакой релаксации. По-своему Юля решила поступить и три года назад, когда она, прибежав к Дольникову на работу, отозвала его в коридор и возбужденно затараторила:
- Пашка, я с таким парнем познакомилась, просто супер! Видел бы ты его глаза! А как он целуется, представляешь?
- С трудом, - сдавленно ответил Павел. – Кто он?
- Влад!
- Да по мне хоть Тутанхамон, работает он кем?
- Влад предприниматель, у него свой банк!
- И зачем ты ему нужна, девушка с неоконченным в/о? – спросил Паша.
- Что значит зачем? Он меня любит!
- И давно вы знакомы?
- Уже два дня, - как ни в чем не бывало, ответила Юля.
- Это срок.
- А я о чем! Мы полюбили друг друга с первого взгляда, между нами сразу пролетела та самая искра, о которой толкуют во всех американских любовных фильмах. Ну знаешь, как это бывает в голливудских мелодрамах: «Между ними проскочила искра, от вспышки которой вспыхнуло марево любви…» Я вообще не верю в другие чувства, кроме чувства с первого взгляда, все остальное – привычка. Короче, Паш… я замуж выхожу!!! Ты рад?! – Девушка просто светилась от счастья.
Что именно на это ей ответил Дольников лучше не повторять, можно сказать лишь одно: ту его гневную речь услышало все предприятие от бабушки вахтерши до гендиректора.
А Юля спустя неделю все-таки вышла замуж.
Обручальное кольцо с бриллиантом, напоминающее размером перепелиное яйцо, платье из Милана, свадебное путешествие не куда-нибудь, а в Париж, личный автомобиль, ежедневные букеты и подарки – Юля плескалась во внезапно нахлынувшем на нее счастье с удовольствием и неудержимой радостью, как плещется ребенок в теплом летнем море. Брызгаясь, уходя под воду с головой, и не желая ни за какие коврижки выходить на сушу. Замерзнет до синевы, кожей гусиной покроется, а на сушу ни ногой. Кто же в подобные моменты жизни задумывается о том, что счастье – субстанция невечная?
Праздник продолжался от силы полгода, а потом…
А потом все пошло наперекосяк. Как в песне блистательной Аллы Борисовны: «Море счастья обмелело, и река любви замерзла, но осталось озеро надежды…» В озере надежды не шибко поплещешься, оставалось лишь беспомощно барахтаться.
Влад стал поздно возвращаться домой. Иногда он возвращался рано… под утро.
Пьяный. Чужой. Жестокий. Нелюбимый.
На слабые упреки супруги он реагировал более чем резко.
- С какой стати ты качаешь права?! Кто ты такая здесь? Это моя жизнь, как хочу ей, так и распоряжаюсь и ты мне не указ! – кричал Влад. – Ты должна ноги мне целовать за то, что я подобрал тебя с улицы! Если бы не я, ты бы до конца своей никчемной жизни оставалась позорным быдлом! Я из говна тебя вытащил, так будь благодарна!
Однажды, не сумев стойко перенести несправедливые унижения, Дарья подлетела к негодяю и, резко размахнувшись, залепила ему хлесткую пощечину. Случившееся в следующий момент не поддавалось никакому описанию: лицо Влада безжалостно исказила гримаса лютой ярости, щеки заполыхали, на лбу выступила испарина, но все эти изменения – ничто по сравнению с разительной переменой во взгляде. В тот момент глаза Влада выражали одно – нечеловеческую злобу, которую он беспощадно обрушил на Юлю, ударив ее со всей своей недюжинной силы в лицо. Хрупкая девушка отлетела в противоположный конец комнаты, пребольно ударившись позвоночником об подокон-ник. А Влад… Влад ушел, с шумом захлопнув за собой входную дверь.
Кое-как справившись с первым шоком, Юля, не раздумывая ни секунды, опрометью кинулась в спальню. Фурией она подлетела к шкафу-купе и, раздвинув его зеркальные створки, одним махом сгребла с вешалки все свои вещи вместе с плечиками. Разноцветный ворох тряпья она устроила на постели и вернулась к шкафу, из недр которого извлекла громадный чемодан. В чемодан этот Юля принялась утрамбовывать собранные шмотки.
Именно за этим занятием ее застала горничная.
- На отдых уезжаете? – поинтересовалась Наталья. – А мне, почему не сказали, я бы помогла в дорогу собираться?
- Это спонтанное решение.
- Обычно заранее планируют такие вещи…
- О нет, - отозвалась Юля, посмотрев на горничную, - ТАКИЕ вещи невозможно запланировать заранее.
И только сейчас Наталья заметила ужасающую красноту, расплывшуюся под левым глазом хозяйки.
- Как это вас так угораздило, Юлия Андреевна? – ахнула горничная, приблизившись к хозяйской кровати. Она поразилась неожиданной догадке, что пришла ей в голову: – Неужели…
- Упала, - с металлом в голосе проговорила Юля.
- Ага, упали, поняла, поняла, - согласно закивала Наталья, словно китайский болван-чик.
- Вот и славно. А теперь помогите мне закрыть чемодан.
- Я, конечно, помогу, но на вашем месте я бы не торопилась уезжать… на отдых, - осторожно посоветовала мудрая женщина.
- Что вы имеете в виду?
- Вы знаете, что я имею в виду. Ну куда вы пойдете? Домой к папе с мамой? Помните, вы как-то рассказывали мне о том, что у вас никогда не было нормальной кровати, мол, из детской колыбели вас сразу переложили на узкий диван? Вы хотите снова спать на том продавленном диванчике? Я думаю, что нет, тем более ваша новая двуспальная кровать в сотню раз удобней. Послушайте меня, не торопитесь уходить. Я более чем убеждена, что Владислав Юрьевич, по утру вернувшись домой искренне раскается в содеянном на голых эмоциях и больше никогда не поднимет на вас руку. Ну что, успокоились?
Юля кивнула.
- Ну и хорошо, а теперь давайте вернем вещи в шкаф, спрячем чемодан и забудем о случившемся инциденте как о страшном сне.
Свиблова прислушалась к словам горничной, признав ее безусловную правоту, и осталась.
Как и предсказывала Наталья, Влад вернулся под утро с повинной. Со слезами на глазах он вымаливал стоя на коленях Юлино прощение. И плакал. Представляете, плакал, точно маленький мальчик, растирая по лицу слезы. И целовал Свибловой руки.
К искренним раскаяниям Влад присовокупил бархатную коробочку, внутри которой на шелковой подушечке покоилось золотое кольцо.
Ну и что? Ну и простила! Простила и в первый раз, и во второй, и в третий… и в седьмой.
Женщины, которых частенько поколачивают мужья, вздыхают:
- Ох-ох-ох, я уж счет потеряла его побоям, столько раз прикладывался.
Юля не забыла ничего и при желании могла запросто припомнить точное число колотушек, отбросив всякую приблизительность – достаточно было запустить руку в шкатулку с драгоценностями и пересчитать новые кольца, получив, таким образом, неизвестное значение уравнения. Влад всегда расплачивался за побои милыми ювелирными безделушками – одно из составляющих негласного семейного прейскуран- та.
Ах да, ведь вы ничего еще не знаете про семейный прейскурант! В таком случае вот его перечень:
1. Оскорбление – букет цветов (каллы, лилии, орхидеи, на худой конец розы). Полевые цветы приравниваются к двойному оскорблению.
2. Позднее возвращение домой в нетрезвом состоянии – незатейливый шопинг или приглашение на ужин в заведение уровня «Дачи» или «Vogue-кафе».
3. Позднее возвращение домой в трезвом состоянии – (не бывает).
4. Следы чужой помады на вороте рубашки, на щеках и прочих частях тела, вытравленные пергидролем волосы на плечах пиджака, запах посторонних духов и прочие доказательства измены – покупка жутко дорогой и совершенно ненужной дизайнерской тряпки.
5. Пощечины, затрещины и другие проявления искренней любви – поход в ювелирку.
Однажды совершенно случайно попав в автосалон, Юля в буквальном смысле слова влюбилась в одну чудную машинку марки Бентли и подумала, что же такое Влад должен с ней сделать, чтобы потом в виде извинений преподнести ей эту четырехколесную прелесть? Подумать страшно!
«Как бы этот автомобильчик не послужил мне впоследствии катафалком», - решила Юля и мысленно отказалась от Бентли.
Когда квартира по количеству букетов стала напоминать оранжерею, а по числен- ности ювелирных украшений экспозицию Эрмитажа, Свиблова задумалась: «Цветы, драгоценности и прочие блага – конечно, неплохо, даже очень хорошо, но какой ценой они достаются?» Вряд ли ей все это понадобится, когда в один прекрасный Влад до смерти забьет ее. Тем более, последнее время он стал поднимать руку без всякого на то повода, даже тогда, когда Юля никак не реагировала на его ночные возвращения».
Задумалась и, выбросив из головы все наставления горничной, взялась за сборку чемоданов. За этим занятием ее и застал неожиданно вернувшийся Влад, который забыл дома какую-то папку с важной документацией.
Страшно вспомнить, что было потом. Юлино лицо в очередной раз украсилось новой ссадиной, так до конца и несобранный чемодан полетел в окно, в том же направлении последовала и шкатулка с драгоценностями (вот повезло кому-то, кто по счастливой случайности проходил под окнами элитной многоэтажной новостройки… или не повезло).
Схватив супругу за горло, Влад пригвоздил ее позвоночником к стене и, близко-близко наклонившись к ее лицу, сквозь плотно сжатые зубы просипел:
- Клянусь, я убью тебя, если ты вздумаешь уйти. Найду и убью. Не заставляй меня держать тебя под домашним арестом, а то ведь я запросто могу тебе устроить эту райскую жизнь. Дни напролет будешь сидеть взаперти в своей комнате, а Наталья станет по три раза в сутки носить тебе еду, но не ту, к которой ты привыкла, а что попроще, что люди едят. А хочешь, я сломаю тебе руку? Или нос и не дам ни копейки на пластику. И ты будешь ходить с поломанным носом до конца своей бесполезной жизни. Нравится тебе подобная перспектива? Нет? А в таком случае веди себя смирно, не заставляй меня делать тебе больно.
С этими словами он ослабил стальную хватку. Юля, жадно глотая ртом воздух, сползла по стенке на пол. Дрожащими руками она растирала занемевшую шею и, не переставая, плакала.
Стоит ли говорить, что тогда Влад отбил у нее всякое желание, куда бы то ни было уходить? Думается, не стоит.
       
И вот теперь Юля беременна!
- Свиблова, мы сейчас же собираем твои вещи… или нет, мы ничего вообще не берем, нам чужого не надо, - вещи дело наживное, - и немедленно уходим, слышишь, немедленно! – засуетился Павел.
- Я этого не сделаю.
- Что?
- У тебя плохо со слухом? – полюбопытствовала Свиблова. – Я этого не сделаю.
- Со слухом у меня все в порядке. У меня вообще все в порядке, а проблемы, по-моему, у тебя. С головой. Влад однажды может убить тебя!
- Я знаю.
- Знаю и делаю – это уже принцип. Идиотский принцип. Не перестаю поражаться твоей глупости! Ладно, ты не желаешь думать о себе, подумай о ребенке, который с таким папашей может вовсе не появиться на свет!
- Что ты имеешь в виду? – насторожилась Юля.
- Я имею в виду, что побои вряд ли пойдут на пользу твоему будущему ребенку. Ты пойми, твоя беременность – это чудо, чудо, которое могло и не случиться с тобой никог-да, а потому ты не можешь позволить себе это безрассудство – продолжать жить с мужем. Теперь как раньше нельзя. Теперь ты не можешь, права не имеешь жить только для себя, то, что было приемлемо для тебя, не подойдет ребенку. Ты не можешь потерять его, второй шанс стать матерью может и вовсе никогда не представиться.
- Я сегодня же все расскажу Владу.
- Это ничего не даст, все останется на своих местах.
- Ну откуда ты знаешь?! – закричала Юля. – Ну откуда? Влад – он же не животное, не изверг, он исправится, узнав о ребенке. Он очень хочет сына, очень, ты даже не можешь себе представить, как сильно он хочет сына, больше всего на свете и, не смотря на это, остается со мной. Хотя, что ему стоило найти другую, способную хоть десять раз сделать его отцом? Ровным счетом ничего! Он шел на все, только бы я забеременела, хватался за любой шанс и не жалел ничего. Он больше никогда не поднимет на меня руку, я уверена.
- А вот я почему-то нет, - высказался Дольников. - Все, что ты мне сейчас рассказала, все это, конечно, очень трогательно, я бы сказал трогательно до слез, но я не верю…
- Я верю, я, Паша! Больше ничье мнение не важно для меня.
- Даже мое?
- Твое в первую очередь.
- Ну спасибо, не ожидал…
- Не лги сейчас, ты ожидал, что я не послушаю тебя, ведь ожидал. Ты просто злишься, что у меня все хорошо, у меня семья, у меня муж…
Дольников театрально рассмеялся:
- Что у тебя? Повтори. Семья? Муж? У тебя ничего этого нет, есть лишь застенки, из которых тебе никогда не выбраться, есть господин, хозяин, надсмотрщик – но никак не муж. У тебя ведь даже элементарной свободы нет, о чем тогда можно разговаривать?
- Соединяясь с любимым человеком узами брака, потерять свободу – это явление само собой разумеющееся. Ну да тебе этого не понять.
- Где уж нам…
- Вот именно, негде, потому и злопыхаешь. А тут еще новость о том, что у нас с Владом будет ребенок…
- У меня он тоже мог быть, - прервав Юлю, произнес Павел.
Дольников обещал ей, клялся всем святым, что никогда и не при каких обстоятельст-вах не напомнит ей о том их общем несостоявшемся ребенке и тем более не упрекнет в его потере.
Юля осеклась от неожиданности происходящего, из ее влажных рук выскользнула ее любимая кружка с совершенно феерическими зайцами. Ударившись об пол, кружка… не разбилась.
- Это к счастью, - прокомментировал Павел, посмотрев на совершенно феерических зайцев смеющихся зайцев.
- К счастью для нас? – так же глядя на кружку, спросила Юля.
- К счастью для кружки. Видишь, как счастливы эти зайцы. Ты прости меня за то, что…
- Паш, не продолжай, пожалуйста, я тебя очень прошу, - взмолилась Свиблова. – Ты знаешь, лучше бы ты сейчас меня ударил, мне не было бы так больно.
- Прости, я не знаю, что на меня нашло.
- Ты ведь знаешь, что я тогда не могла, это было невозможно, ведь ты знаешь…
- Зато можешь сейчас! Зато теперь возможно! Но, глядя на тебя сейчас, создается такое впечатление, что передо мной сейчас сидит та самая напуганная глупая девчонка, которая все еще ни к чему не готова. Ты не можешь относиться к будущему ребенку с такой поражающей безответственностью, ты не можешь оставаться с Владом! Хорошо, я допускаю, что во время беременности он будет холить и лелеять, но не тебя как свою жену, а как оболочку, в которой хранится его сын или дочь. Побои прекратятся времен-но. Однако потом, после родов Влад вновь возьмется за прежнее, я больше чем уверен. Не дай Бог, он станет поднимать на тебя руку при ребенке…
- Ты выставляешь Влада каким-то монстром, - одними губами произнесла напу-ганная Юля. Свиблова испугалась не слов Дольникова, ее взяла оторопь оттого, что она в какой-то момент ясно осознала, что сама не верит словам, которыми оправдывает мужа.
- Он и есть монстр, - спокойно отреагировал Дольников.
- Этот, как ты изволил выразиться, монстр любит меня.
- Если исходить из расхожего такого высказывания «бьет, значит, любит», так Влад тебя просто обожает и регулярно оставляет на твоем прекрасном лице доказательства своей любви.
- Все, все, все, достаточно, - мученически простонала Юля и, резко поднявшись со стула, стремительно подлетела к окну. Павел видел, как тряслись ее хрупкие плечи, как дрожал голосом, когда она умоляла его уйти: - Паш, пожалуйста, уходи, мне очень нужно сейчас остаться одной.
- Конечно. Я сейчас уйду. Кстати, я совсем забыл сообщить, зачем, собственно, к тебе пришел.
- Разве ты пришел не для того, чтобы в очередной раз очернить в моих глазах Влада?
- Велика честь. Я уезжаю завтра. Командировка. Целую неделю пробуду во Владиво-стоке, самолет в четыре утра.
- Счастливо тебе, - пожелала Юля, не оборачиваясь.
- Спасибо. Ты… будь осторожна, пожалуйста.
- Буду.
- Тогда до встречи.
С этими словами Дольников оставил лучшую подругу наедине со своими мыслями.

Павел коротал оставшееся время до посадки в ресторане аэропорта, заливая тоску мерзким остывшим кофе, когда в кармане его ветровки ожил мобильный телефон. Нах-мурившись, Дольников вытащил на свет божий трубку – на дисплее высвечивалось: «Ненормальная». Значит, Свиблова. Значит, перестала дуться и решила позвонить, чтобы сказать до свидания, а может и попросить прощение.
- Извинения принимаются, - пропел в микрофон Павел и приготовился услышать не менее остроумный ответ, но услышал лишь судорожные всхлипы. Ресторан аэропорта, наполненный многолюдьем, шумел. Чтобы услышать хоть что-то Дольников зажал рукой свободное ухо и прокричал в трубку: - Юлька, говори, пожалуйста, громче, я ничегошеньки не слышу! Что-то случилось?!
- Паш, я… я его убила… он мертв… здесь… здесь столько крови…
- О чем ты говоришь?! Кого ты убила?! – не понижая голоса, спросил Дольников. Тут он заметил заинтересованные взоры с соседнего столика, обращенные к нему и уже шепотом повторил: - Кого ты убила?
- Влада…
- Я сейчас приеду!
Натыкаясь на столики, что внезапно вырастали на его пути и пробираясь сквозь душное многолюдье, Павел опрометью бросился к выходу.

Дольников примчался спустя полчаса. Взбежав вверх по лестнице на пятый этаж, где, собственно, и располагалась нужная квартира, он увидел Свиблову. Юля, одетая лишь в ночную рубашку, сидела под своей дверью, прислоняясь к дверному косяку и сжимая в руке трубку мобильного телефона.
- Я не могла там оставаться, - пояснила она в ответ на удивленный взгляд Павла.
- Я все понимаю, но оставаться здесь – тоже не лучшее решение, соседи могут заинтересоваться.
- В четыре часа утра?
- Все может быть, так что давай-ка домой.
- Там Влад.
- Что с ним?
- Он мертв.
- Ты уверена?
- Ты забыл, что я не до конца получила медицинское образование? Это, конечно, было давно и врач из меня никаковский, однако мертвого человека от живого я отличить смогу.
- Где он?
- В спальне. На кровати.
- Вот видишь, в спальне, побудь хотя бы в прихожей.
Дольников помог Юле подняться.
Вместе они прошли в прихожую, заперлись на все замки.
- Дальше я не двинусь, - предупредила Юля.
Так что в спальню Павел отправился в одиночку.
На гигантской двуспальной кровати, неестественно подвернув под себя руку, лежал Влад. Под его головой на белоснежных простынях багровело огромное кровавое пятно, глаза бесчувственными стекляшками таращились в глянцевый потолок. «Они-то как раз и не изменились, - отметил мысленно Дольников, - какими были холодными ледышками, такими и остались».
- Чем ты его? – спросил Павел, вернувшись в прихожую.
- Статуэткой.
- Статуэткой?
- Ну да. Помнишь, бронзовую статуэтку египетской кошки, которая стояла рядом с лампой на прикроватной тумбочке?
- Конечно. Как это произошло?
- Я проснулась оттого, что услышала хлопок входной двери – приехал Влад. Решила сделать вид, будто сплю, а разговор о ребенке перенести на утро. Но не смогла притворяться. Он рассыпал на стеклянной столешнице журнального столика кокс, с помощью кредитки выровнял порошок в дорожку. Трубочкой, скрученной из стодолларовой банкноты, вдохнул кокаин. Остатки со столешницы втер в десну. Я смирилась с его беспробудным пьянством, - ладно, черт с ним, пусть пьет, - но я не могла дать ему подсесть еще и на наркоту. Поднялась с постели и… в общем, подлетела к нему, залепила одну пощечину, потом вторую… сама не знаю, что на меня нашло. А потом… потом он как собачонку отшвырнул меня в противоположный конец комнаты, да с такой силой, что я, когда налетела спиной на шкаф, подумала: «Все, сломала позвоночник». Решив, что еще недостаточно проучил свою непокорную жену, Влад сгреб меня в охапку и бросил на кровать, насел сверху и бил, бил, бил... – Все это время, сколько продолжался рассказ, Юля ни разу не посмотрела в глаза Павла, ее взгляд блуждал в пространстве. – Я пыталась сказать ему о беременности, но он не слушал. Делая мне больно, он все больше и больше распалялся, я не кричала, не звала на помощь, лишь закрывала руками лицо, и это его неимоверно злило. Потом Влад пригвоздил мои руки к матрасу, о том, чтобы вырваться не было и речи, и стал… Я не могу продолжать!!! – закричала Юля.
Дольников обнял ее. Уткнувшись носом в плечо друга, Свиблова шептала:
- Так вышло, что Влад ослабил хватку, и я смогла дотянуться до статуэтки, которую в следующее же мгновение обрушила ему на голову. Я била его, а он хрипел, я била, била, била, пока хрип не затих, и тело Влада не обмякло. А потом… потом спихнула его с себя и ужасно испугалась: я не хочу в тюрьму. А меня посадят, обязательно посадят, Паш…
- Но самооборона…
- Какая самооборона, не смеши меня. Ты знаешь, кем был Влад? То-то и оно! Не простым смертным со средним заработком, а… в общем, его друзья мне не простят. Тюрьма покажется раем по сравнению с… - даже не хочу думать об этом сравнении.
Оптимальное решение проблемы сложилось в голове Дольникова само собой. Он бережно отстранил от себя Юлю и заявил:
- Тебе нужно уехать.
- Куда? – опешила девушка. – В смысле заграницу?
- В смысле ко мне домой.
- Зачем?
- Не спрашивай. Сейчас я дам тебе ключи, и ты поедешь ко мне, поняла?
- Ничего я не поняла! Что ты задумал?!
- Что именно я задумал, сейчас неважно. Ты мне скажи, где та статуэтка?
- Где-то в спальне, точно не помню, - растеряно ответила Свиблова.
- Когда вернется горничная?
- Она два дня назад отпуск взяла на неделю.
- Отлично. А теперь живо собирайся.
- Я никуда не поеду, пока ты не объяснишь, - запротестовала Юля.
 
В квартире Дольникова Юля даже свет не стала зажигать, она просто шагнула через порог в прохладную темноту, заперлась на все замки, прошла в гостиную и опус-тилась в глубокое кресло – любимое место Паши в квартире. Девушка поджала под себя озябшие ноги, накрылась колючим пледом, который всегда аккуратно сложенный лежал на спинке кресла, и попыталась заснуть.
Но куда там! В голове творилось такое, что ни о каком сне не было и речи.
«Я убила Влада, - произнесла она мысленно и не поверила самой себе. – Интересно, меня успеют посадить в тюрьму или его дружки окажутся более расторопными и добе-рутся до меня раньше родной милиции? А может, имеет смысл явиться с повинной в ментуру и рассказать все по-честному? А еще попросить срок подлиннее, отбывать который бы пришлось, скажем, на Огненном Острове, но не ближе, чтобы достать меня было ох как затруднительно».
Неожиданно телефон, стоящий на журнальном столике у кресла ожил, заставив тем самым Юлю вздрогнуть от эффекта внезапности. Аппарат разрывался на части от своего трезвона, а Свиблову как будто парализовало: вдруг занемели руки, ноги казались ватными, только сердце жило и продолжало колотиться. Его сжимала ледяная рука животного страха, и не биться оно просто не могло, иначе бы рука элементарно разда- вила его.
Кто это? Почему так поздно? Или, точнее рано?
А, может, Паша?
От этой мысли стало легче дышаться. Ну, конечно, Паша, кто же еще?! Он должен был улететь во Владивосток. О том, что он остался в Москве знает только она, Юля, а, значит звонить ему никто не должен. И вообще, кто звонит в такое время?
Девушка сняла трубку, приложила ее к виску и осторожно произнесла:
- Алло.
- Свиблова Юлия Андреевна? – осведомился на том конце провода совсем не Пашин голос.
- Да, это я. А в чем дело?
- Старший лейтенант Петренко. Дело в том, что Свиблов Владислав Андреевич… кстати, знаете такого?
- Что за глупости, конечно, знаю, это мой муж!
- Он убит. Убийца сам позвонил в отделение и во всем признался.
- Кто? – только и сумела выдавить из себя Юля, заранее зная ответ.
- Дольников Павел Владимирович.