Медея. ххi век. легенды и мифы современного питера

«И ты шел с женщиной…»

И ты шел с женщиной – не отрекись. Я все заметила – не говори.
Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный. Английский. На голове –
Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых лучах зари.
Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши в сырой траве.

Не испугалась я, - я поняла: она мгновенье, а вечность – я.
И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая. Избыток сил
В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь вечер пела я. Была – дитя,
Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно взор ослезил.

Игорь Северянин.







































В общем, любовь – это что-то… Ну не мясо, но… что-то кровавое.
из к/ф «Богиня: как я полюбила».

Величайшее несчастье женщины – мужчина ее мечты.
NN


…Два сына родились у Медеи. Казалось, счастливы должны были быть даже на чужбине Ясон и Медея. Но судьба не сулила счастья ни Ясону, ни Медее. Ясон, пленившись красотой дочери Креонта Главки, изменил клятвам, данным Медее еще тогда, когда получил от нее волшебную мазь; он изменил той, с помощью которой совершил великий подвиг…
Когда Медея узнала об измене Ясона, отчаяние овладело ею. По-прежнему любила Медея Ясона…
Изложено по поэме Овидия «Метаморфозы»
Н.А. Кун «ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ»

- Извините, пожалуйста, мой муж, Барский Игорь Станиславович останавливался в вашей гостинице и оставил очень дорогую зажигалку, могу я забрать ее?
- Не припомните, когда именно ваш муж останавливался у нас? – поинтересовался портье.
- Двадцать седьмого сентября.
Портье уставился в компьютер и защелкал мышкой.
- Да-да, так и есть, - подтвердил он, высунувшись из-за монитора. – Двадцать седьмое сентября, двадцать три ноль-ноль, номер пятнадцатый, люкс, Барский Игорь Станиславо-вич. Но никакой зажигалки горничная не находила. Присвоить чужую вещь она не могла, у нас с этим очень строго. Да и зачем ей зажигалка? Быть может, ваш муж обронил свое огниво где-нибудь…
Алена не дослушала портье. Она спешно направилась к выходу, с трудом сдерживая себя, чтобы не заткнуть уши руками, потому что в голове невыносимо оглушительно грохотало: ОН ЗДЕСЬ БЫЛ! БЫЛ! БЫЛ! БЫЛ! БЫЛ!
А говорил, что не был. Говорил, что люди, видевшие его в этой вонючей гостинице, обознались. Портье тоже обознался?! Компьютер тоже обознался?! Может быть, на самом деле в Москве существует пара Барских Игорей Станиславовичей, похожих друг на друга как две капли воды, один из которых примерный семьянин, а второй трахается в третье-сортных мотелях с миловидной блондинкой? Оба фотографы. А потому уж очень часто их путают друг с другом, слишком часто одного принимают за другого.
Она очень хотела так думать, она очень хотела, чтобы так было. Но так не было. НЕ БЫЛО! Потому что это полный бред. Потому что это не комедия «Джентльмены Удачи» с добрейшим воспитателем Трошкиным и опасным уркой Доцентом, похожими друг на друга как две капли воды. Потому что существует только один Барский И.С.
И это все о нем! Художник. Примерный семьянин. Жаль только, что весь пример насквозь искусственный, как искусственный цветок: яркий, красивый, точно живой. Но ни в коем случае не принюхивайтесь к нему! От поддельного растения несет пластмассовыми стеблями, пластиковыми листьями и матерчатыми лепестками. Довольно специфический запах я вам скажу.
Жизнь Алены со стопроцентным сходством напоминала картину, которая помимо своей прямой функции – радовать глаз четкостью линий и буйством красок – закрывает в стене огромную дыру. Соседи, друзья, просто люди случайные бесконечно восторгаются: «Ах, какая картина! Прелесть! Прелесть!» Они и представить себе не могут, что за сим очарованием прячется огромная черная дыра, как не могут представить и то, что за красивым фасадом идеальной семьи таится та же прореха. Прореха разрастается вширь, угрожая поглотить полностью весь фасад. Жалкие потуги Алены залатать дыру не увенчи-ваются желаемым успехом. Если бы не дети, без которых Барский не мыслил своей жизни, все бы уже давным-давно разрушилось к черту карточным домиком, и возводить его вновь вряд ли бы кто-нибудь решился.
Шагнув на сырую брусчатку, Алена не торопилась садиться в машину. Она выкурила пару сигарет, вытащила из сумки мобильник и набрала мужа. Пока ждала ответа, успела выкурить еще одну сигарету.
Наконец, господин Барский соизволил взять трубку.
- Да, милая.
- Ты где?
- В студии. А ты?
«Врет», - подумала Алена и сама соврала:
- У Вики. К ужину приедешь?
- Вряд ли, очень срочно нужно закончить работу. Так что не жди.
- Я и не собиралась, - вновь соврала Алена и прервала связь.

Слишком чуткий сон Алена считала своим проклятием. Малейший шорох, любой, пусть даже самый незначительный звук вроде дребезжания оконных стекол от ветра безжалостно будил ее, погрузиться же вновь в безмятежную дрему практически никогда не удавалось – сказывались бессонные ночи, проведенные в ожидании Игоря. Алена научилась спать, прислушиваясь к звенящей тишине, которую в любую секунду мог потревожить скрип ключа, осторожно поворачивающегося в замочной скважине входной двери.
На этот раз виновником внезапного пробуждения стал скрип половицы, прозвучавший из коридора. Алена резко села на кровати.
За окном уже светало, но еще не слишком. Она посмотрела на часы. Без малого семь утра. Детей в столь ранний час не растолкать хоть из пушек пали. Значит, Игорь. Уходит или только что вернулся? Или только что вернувшись, уходит, делая вид, будто бы всю ночь провел дома? Если так, то ничего глупее придумать он, конечно, не мог, зная особенность супруги просыпаться от каждого шороха. Да явись он хоть в три часа ночи, Алена бы знала! Тоже мне, великий конспиратор! Кто же так скрывается!
Неожиданная догадка заставила Алену поволноваться: а что если ему попросту надоело обманывать и скрываться? Что если этот его ранний приход несет в себе лишь одно-единственное объяснение: мне надоело лгать, прихожу тогда, когда хочу? Восстание против режима. Кто знает… Может быть, Игорь уже все-все для себя решил и семьи-то никакой уже нет, просто Алена еще не знает. Сидит тут на кровати и даже представить себе не может, что с позором проиграла миловидной блондинке. Вот сейчас, стоит лишь накинуть халат и выйти из спальни, как все рухнет. Игорь скажет: «Прости и отпусти». Как в песне Николаева. Хоть вовсе не покидай эту комнату.
Алена очень боялась выходить, однако не сидеть же в спальне до конца своих дней, всячески оттягивая момент истины. Она поднялась с постели, накинула на плечи пеньюар и выглянула в коридор. Голос Игоря, разговаривающего по телефону, доносился из гостиной, куда Алена и направилась, громко-громко захлопнув в спальню дверь. Настолько громко, чтобы он услышал, давая ему время свернуть разговор и ограждая саму себя от созерцания его до отвращения счастливой физиономии.
Игорь правильно расценил поданный знак и спешно завершил беседу. Когда Алена показалась в гостиной, он уже осторожно укладывал телефонную трубку на рычаг.
- Я тебя разбудил? – виновато улыбнулся Барский.
- Не суетись, я не спала.
- Всю ночь?
- Всю. А где ты был?
- В мастерской.
Подавив вздох облегчения, Алена поинтересовалась:
- Всю ночь?
- Всю. Очень важная работа, которую необходимо было закончить к сегодняшнему дню.
- Закончил?
- Твой муж большой, большой молодец, - пропел Игорь и, в идиотском пируэте подско-чив к супруге, запечатлел на ее губах холодный поцелуй. – Работу я окончил еще ночью, примерно в два часа. Получилось потрясающе! Ты представить себе не можешь! Я сам от себя не ожидал ничего подобного! Нет, правда, круто, очень круто! Клиенту должно понра-виться. Я бы домой приехал, но эти мосты… Слушай, Аленка, ну почему их постоянно раз-водят на ночь? Кому это надо?
- Кораблям это надо.
- Кораблям надо! А что делать людям, у которых ненормированный рабочий день? Людям, чья работа может завершиться поздно ночью? Где им прикажите ночевать? – фальшиво возмущался Игорь, бочком отступая к прихожей. Гремя вешалками, он продол-жал выражать свое недовольство по поводу разведения мостов. – Я, например, завершив поздно ночью работу, мечтаю только об одном – поскорее приехать домой и лечь в свою постель. А чем мне приходится довольствоваться в итоге? Узкой кушеткой в собственной мастерской! И все из-за каких-то мостов, то есть кораблей, то есть мостов… В общем, из-за всей этой суеты с мостами и кораблями!
Алена, замороченная страстным монологом супруга невольно начала задумываться о тяжелой судьбине тружеников с ненормированным рабочим днем, которые из-за треклятых мостов поздней ночью не могут попасть домой. Игорь мог заговорить кого угодно. Алену отрезвил лишь звон ключей.
- Ты что, уже уходишь? – встревожено спросила она, появившись в прихожей.
- Да. Мне надо, - пряча глаза, бормотал Барский. – Очень надо.
- Но ведь ты только что пришел, - растерялась Алена.
- Я к заказчику, ему ведь плевать, мосты меня задержали или еще что-то. Договорились, значит договорились.
- В половину восьмого утра договорились?
Но этот вопрос остался висеть в воздухе безответным – большой, большой молодец, наконец, справился с замком и, бросив на прощание: «Я тебя люблю», убежал.
Вернувшись в гостиную, Алена подняла телефонную трубку и надавила на кнопку повтора номера.
Гудки… гудки… гудки и, наконец:
- Алло.
Женское. Сонное.
Большой, большой молодец на деле оказался большим, большим му… Сами знаете.

…Словно обратившись в бездушный камень, сидела Медея, погруженная в печаль. Она не ела, не пила, не слушала слов утешения. Понемногу неистовый гнев овладевал Медеей. Не может смириться неукротимый дух Медеи. Разве может вынести она, дочь царя Колхиды, сына лучезарного Гелиоса, чтобы восторжествовали над ней враги ее, чтобы они издевались над ней!..
Алена безостановочно курила, всматриваясь в темный проем расстрелянного дождем окна, и ждала, когда приедет Игорь и привезет ей ее сердце. Сколько раз слышала: нельзя привязываться к людям всем сердцем, это весьма и весьма непостоянное и сомнительное счастье. Еще хуже – отдать свое сердце одному-единственному, ибо, что вам останется, когда он уйдет? А он всегда уходит. Всегда, черт возьми! И сердце с собой уносит непонятно зачем. И сидишь ты как дура без сердца и куришь, заполняя спасительным дымом не столько легкие, сколько ту самую пустоту, где сердце раньше билось.
Он обещал быть поздно. Интересно, поздно – это когда? Десять вечера, одиннадцать, или, может быть, полночь? В последнее время он стал частенько появляться не поздно, а рано, с рассветом. Как ей расценивать «поздно» на сей раз? Ждать, методично истребляя сигареты и бесчисленное количество раз подогревая ужин или спокойно лечь спать, положа руку на сердце?
А может, просто позвонить? Набрать номер и…
Рука потянулась к трубке радиотелефона.
Нет, Игорь терпеть не может, когда его отвлекают от работы по пустякам.
Алена, точно обжегшись, одернула руку от телефона и принялась по привычке нервно щипать кожу на руке.
Да и смысла нет звонить. Находясь в мастерской, большой, большой молодец, обычно отключает все телефоны, чтобы неожиданный звонок, огласив чердачное помещение его студии, вдруг, не дай Бог, не спугнул какую-нибудь музу. Что ж, если не любит человек внезапных звонков, пожалуйста – никаких звонков. Алена собственной персоной нагрянет в мастерскую. Нагрянет с шумом, чтобы большой, большой молодец успел спрятать куда-нибудь свою музу.
С кем-то кого заставать Алена не собиралась. Тем более она ясно понимала, что стоит застигнуть супруга в объятиях другой женщины, как семье придет конец. Он уйдет. Ему придется уйти, ведь скрывать уже будет нечего, необходимость объясняться пропадет, как и необходимость сказать три коротких слова, противоположных по смыслу «я тебя люблю» – «я полюбил другую». Кстати, зачастую семьи держаться именно на трусости одного из супругов, который не может найти в себе смелости признаться в собственном адюльтере. Искать эти силы они могут очень и очень долго, а там глядишь, и вовсе бросят столь глупое занятие – искать.
Алена утопила в куче бычков недокуренную сигарету и побежала собираться. Тот факт, что дети останутся дома на какое-то время совершенно одни, мало волновал ее. Ну а куда их денешь сейчас? Не с собой же тащить, в самом-то деле. Она заглянула к ним, мальчишки мирно спали по своим кроваткам. Авось не проснутся.

Мастерская художника Игоря Барского «Чердак.ru» помещалась на чердаке одного из старейших зданий Северной Пальмиры, что величественно возвышалось на Невском проспекте. Там располагалась квартира Барского, доставшаяся ему от родителей, которую он сразу же после смерти матери продал, а точнее обменял на чердак в этом же доме и жилье в сотню раз скромнее отчей трешки, находившееся у черта на куличках. Высокие потолки, просторные комнаты, великолепный паркет – все это пришлось отдать взамен на захламленный чердак и двухкомнатную квартиру не в лучшем районе Питера.
Идиотская сделка, не правда ли? Но Игорь был счастлив, получив этот чердак в личное пользование. Со щенячьим восторгом он принялся за его обустройство. Облагораживал его, выхаживал, как сиделка выхаживает хворого, на собственных руках выносил весь хлам, скапливавшийся на чердаке десятилетиями. Вы не видели его глаз в тот момент, когда Але-на, стоя на маленькой стремянке, оттирала от толстенного слоя пыли огромное окно арочной формы! Темное помещение постепенно заполнял свет, солнечные лучи копьями пронзали чердачное пространство. А вид! Вид из окна! Весь Невский лежал как на ладони.
Игорь всегда мечтал о собственной мастерской на чердаке, чтобы быть над всеми, чтобы подняться над суетой и творить. Счастье переполняло его, а значит, переполняло и Алену. Хотите – верите, хотите – нет, но радоваться счастью другого человека как своему собственному не так-то уж и сложно, если любишь, конечно.
После ремонта Алена бывала в студии супруга от силы пару раз, не хотелось врываться в его личное пространство. Что же сегодня? А сегодня вот так, вдруг захотелось ворваться и как следует натоптать в этом самом пространстве грязными сапожищами. Как Барский натоптал в ее душе. И будь что будет.
А было вот как: Игоря в мастерской не оказалось (кто бы сомневался!), однако его отсутствие с лихвой компенсировали картины, в изобилии развешенные по стенам студии. Десятки одинаковых портретов роскошной блондинки с ярко розовыми губами, выполнен-ными в стиле «ню». В стиле «ню» были выполнены, разумеется, портреты, а не губы шикарной блондинки.
Ну-ну. Точнее, ню-ню.
- Так вот ты какая, миловидная блондинка, - улыбнулась Алена самому большому портрету размером метр на метр. На полотне красовалась женщина. Ее платиновые волосы мягкими волнами ниспадали на красивые покатые плечи. Ее светлые глаза прожигали насквозь даже с листа бумаги. Ее тонкие руки в черных перчатках закрывали роскошную грудь. – Что ж, будем знакомы. Я узнала тебя по помаде. По этой мерзкой розовой помаде, что на твоих губах. Я замучилась отстирывать от ее разводов воротнички на сорочках Игоря. Тебе-то, конечно, все равно, не ты же возишься с его гребанными рубашками, а я. Я! А почему я должна этим заниматься? Ради чего? Ради того чтобы ты могла вновь и вновь оставлять свою розовую метку на чистом вороте? Прямо как в песне у Аллегровой, слышала? «Опять простишься долгим взглядом, рука задержится в руке. А я следы губной помады тебе оставлю на щеке. Придешь домой – жена заметит, и ты решишь, что это месть. А я хочу, чтоб все на свете узнали, что я тоже есть». Всем на свете плевать, что ты есть!
Кто бы знал, сколь велико было желание схватить со стола канцелярский нож и раскромсать крест-накрест портреты блондинки! Все, без разбора. Располосовать острым лезвием красивое лицо, изображенное на каждом холсте!
Интересно, куда столько? Розовогубая натурщица затеяла ремонт и вместо обоев решила обклеить стены собственными изображениями? Иного ответа Алена, как ни старалась найти, не находила.
- Что ты здесь делаешь? – совершенно неожиданно услышала она за своей спиной голос Игоря.
Засмотревшись на портреты, Алена даже не заметила, что находится в мастерской не одна.
- Ты давно здесь? – спросила она, предвкушая самое худшее.
- Только зашел. Так что ты здесь делаешь?
- Я тебя искала, - повернувшись к супругу, ответила она.
- Зачем?
- Соскучилась.
- Понятно. А дети? Ты оставила детей одних?
- А как еще?
- Как? Ты могла остаться дома, с детьми. Ты должна была остаться дома.
- А что я еще должна?
- Ждать меня.
- До утра?
- Алена, я не понимаю, что за претензии? Я работаю, зарабатываю деньги для семьи, а не шляюсь черт знает, где и с кем. Ты радоваться должна тому, что твой муж так загружен на работе, что он является на сегодняшний день одним из лучших художников в Питере, что у него прорва заказов. Что он востребован, черт возьми! Ты должна торжествовать, а не предъявлять претензии. Я работаю, чтобы накормить семью. Я – кормилец, я – добытчик.
Ты добытчик, - думала Алена, - ты так добыл, что смотришь на твою добычу и не знаешь, как унести, с какого бока подступиться. А уж закормил так, что поперек горла встало.

Прихлебывая из чашечки обжигающую арабику, Алена услышала приближающиеся стремительные шаги супруга. Мгновение… и Игорь появился на пороге кухни, прижимая к груди громадную картину в роскошной золоченой раме.
- Что это? – осведомился он, швырнув полотно на обеденный стол.
Алена едва успела убрать чашку, пока ту не сбила со столешницы громоздкая картина.
- С ума сошел? – взвилась она, вытаращив глаза на супруга.
- Что это?!
- Картина, - как ни в чем не бывало, ответила Алена, сделав очередной глоток кофе, и пояснила: - Я взяла ее в студии.
- Зачем?!
- Очень красиво. Мне, честное слово, понравилось. Правда. И вообще, как-то это неспра-ведливо: хозяин дома – художник, а в доме ни одной его собственной картины. И потом, у тебя вся мастерская завешана портретами этой красавицы. Неужели нельзя хотя бы один оставить себе? Скажи, она прекрасно вписалась в спальне над камином! Я это сразу поняла, как только увидела ее в твоей студии. И не ошиблась! Здорово получилось. Только окайм-ление нужно было соответствующее, не повесишь же такую красоту в рамке из четырех сколоченных реек. В общем, пока я нашла мастера, пока он изготовил то, что мне требова-лось – кстати, эскиз рамы полностью мой – пока я нашла время, чтобы в твое отсутствие привезти картину уже в раме домой, столько времени прошло! А тут ты еще раньше времени из Москвы вернулся. Я картину даже повесить не успела! Угадай, куда я ее спрятала?! Ни за что не догадаешься!
- Теряюсь в догадках, - произнес бледнеющий муж.
- Под ванну! – торжественно провозгласила Алена, сияя своей самой обворожительной улыбкой. – Еле впихнула. Ты прости, что я так грубо с твоей картиной, но больше некуда было ее деть.
- Когда же ты успела ее повесить? – поинтересовался Игорь, выхватив у супруги чашку с кофе, которую опустошил одним глотком. Его бледное лицо пошло розовыми пятнами.
- Ночью! Пока ты спал.
- Я не слышал.
- А стену я просверлила, пока ты был в Москве.
- Сама? – изумился Игорь. – Дрелью?
- Ты забыл, кто помогал тебе делать ремонт на чердаке? – напомнила Алена. – Так что мне оставалось только дождаться, когда ты уснешь и повесить картину. Хочешь сказать, что плохо получилось?
- Неплохо, - Барский отделался пожатием плеч и поднялся из-за стола, чтобы выйти из кухни.
- А, по-моему, роскошно, - высказала свое мнение Алена. – Роскошная блондинка. Рос-кошные губы. Роскошная грудь. Не находишь?
- Что? – застыв на полпути, обернулся Игорь.
- Очень красивая женщина, не находишь?
Он пожал плечами.
- Не обратил внимания.
Сволочь! Алена смахнула со стола чашку из-под кофе. Крохотная чашка, не перенеся удара о плиточную поверхность пола, разбилась вдребезги.
- Слушай, Барский, ты когда-нибудь перестанешь?
- Перестану что? Я тебя не совсем понимаю, прости.
- Перестанешь врать!
С этими словами Алена, опрокинув стул, резко поднялась на ноги, и бросилась к подвес-ному кухонному шкафчику, в недрах которого пристроилась подставка с ножами. Схватив за холодную рукоятку самый большой тесак, она метнулась назад к столу.
С каким остервенением и злобой Алена рубила роскошный каркас, за который выложила целое состояние! На раме оставались глубокие рубцы, в разные стороны летели позолоченные ошметки. Когда дело дошло непосредственно до самого портрета, она применила максимум фантазии, и лишь вырезав для начала глаза роскошной блондинке и ее мерзкий розовый рот, только тогда принялась полосовать холст на бумажные лоскуты.
Игорь не проронил ни слова, остекленевшим взором он наблюдал за происходящим.
Когда от полотна не осталось ровным счетом ничего, Алена заправила за ухо выбив-шуюся прядь волос, стерла свободной рукой выступившую на лбу испарину, затем вернула нож на место и, разведя руками, выдохнула:
- Вот так.

Все клянет Медея в неистовом гневе. Она проклинает детей своих, проклинает Ясона. Страдает Медея и молит богов, чтобы отняли они у нее жизнь ударом молнии. Смерть зовет Медея, это будет концом ее мучений, смерть освободит ее от горя. За что так жестоко поступил с ней Ясон, с ней, которая спасла его, помогла, усыпив дракона, добыть золотое руно, которая ради его спасения заманила в засаду своего брата и убила ради Ясона Пелия? Призывает Медея Зевса и богиню правосудия Фемиду быть свидетелями того, как несправедливо поступил с ней Ясон.

- Ну что, едем куда-нибудь или будем дальше на месте стоять?
- Вам то что? – возмущенно отреагировала Алена. – Будете стоять столько, сколько нужно. Я вам плачу, в конце концов!
- Кто девушку гуляет, тот ее и танцует, - философски буркнул таксист и, пожав плечами, обиженно отвернулся к окну.
Какие умные у нас пошли таксисты.
Автомобиль с шашечками уже около двадцати минут томился без движения неподалеку от небольшой гостиницы «Пальмира», порог которой около двадцати минут назад пересту-пил знаменитый питерский художник Игорь Барский под руку с роскошной блондинкой.
Слежка за неверным супругом – непотребное и грязное занятие и Алена прекрасно отдавала себе в этом отчет. Игры в Шерлока никого до добра не доведут, ибо кто ищет, тот всегда найдет. Тогда зачем, на фига, – говоря простым русским языком, – в таком случае вся эта засада?
А пусть будет хобби! Нет, правда, каждый чем-то увлекается. Каждый что-то собирает. Марки и календарики, фигурки нэцкэ и роскошных блондинок. Алена займется слежкой. Как те потные дяденьки в пробковых шлемах с канала Discovery, денно и нощно бегающие по пустыне с видеокамерой наперевес за насмерть перепуганными ящерками. Она станет следить за супругом, собирая в воображаемый альбом, точно филателист редкие марки, каждую его ложь, каждый обман, выданный за чистую монету. Кстати, никто не знает, как называются коллекционеры монет? Монетисты? Монетчики?
- Вы извините, - осторожно заговорил таксист, ворвавшись в Аленины мысли, - может, это, конечно не мое дело, но вряд ли ваш супруг скоро появится.
- Вы думаете? – отозвалась Алена, пощипывая кожу на руке.
- Уверен! Вы видели блондинку, с которой он зашел в гостиницу?
- А что, красивая?
- Не то слово! Я бы, будь у меня такая, вообще с постели не слезал. Простите.
- На здоровье. Рано или поздно ему придется слезть, его дома двое детей ждут.
- Просто следите или хотите застать? – проявил совсем неуместное любопытство так-сист.
- Просто слежу. Хобби.
- Зачем же так мучить себя?
- Чтобы потом мучить его. Чтобы всем рассказывать, как мучилась и страдала.
- Не лучше ли один раз застукать мужика и больше себя не изводить?
Алена невольно улыбнулась.
- Вы случайно не психолог, временно переквалифицировавшийся в таксиста?
- Хотите поговорить об этом? – рассмеялся таксист, припомнив бородатую шутку о психологах. – Нет, я не психолог. Просто участливый человек.
- Послушайте, просто участливый человек, вы изменяете жене?
- Нет.
- Врете. Все изменяют. Если вы не попадались, это еще не значит, что не изменяете.
- Я люблю жену, - попытался заверить Алену таксист.
- Можно любить и все равно изменять. Поклянитесь детьми, что ни разу не изменяли.
- Клянусь!
Алена грустно улыбнулась.
- У вас нет детей, ведь так?
Водитель отмолчался, стыдливо опустив голову.
- Так я и думала, - произнесла Алена.
Расплатившись с таксистом, она ступила на сырую брусчатку и, ежась от пронзи-тельного холода, решительно зашагала по направлению к гостинице «Пальмира». В этом отеле ей уже приходилось бывать. В сентябре. Когда любезный портье лишний раз подтвердил наличие на Алениной голове ветвистых рогов. Тогда работник гостиничного сервиса был крайне учтив и безотказно предоставил ей информацию о том, какого числа и в котором часу Игорь останавливался в «Пальмире». Вот бы и в этот раз портье оказался столь же любезным и милым и позволил Алене навестить собственного супруга в его номере. Кстати, самого супруга о приходе благоверной не стоит предупреждать. Это будет сюрприз-инфаркт. Интересно, каким образом большой, большой молодец станет выкручи-ваться?

Ей даже разрешения спрашивать не пришлось о том, можно ли войти в номер без предупреждения постояльца – портье попросту не оказалось на ресепшен, у кого же спрашивать в таком случае? Дожидаться его Алена посчитала бесполезной тратой времени, не впустит еще. Незаметной тенью она проскользнула через проходную и оказалась в крошечном коридорчике с дверями по противоположным сторонам. Каждую створку украшал порядковый номер: №1… №2… №3… №4…
Алена металась от двери к двери, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из номеров. Из комнаты с «пятеркой» на двери слышался богатырский храп, семерка тряслась от дикого вопля телевизора, стены апартаментов с номером девять внимали чьему-то увлеченному спору. Как среди этого многозвучья отыскать слухом голос Игоря? В каком номере он остановился с этой своей… роскошной блондинкой?
Пятнадцатый! – полыхнуло в голове. В прошлый раз он снимал именно пятнадцатый номер. Что если и сейчас Барский отдал предпочтение тем же самым апартаментам? Что если выбор комнаты с порядковым номером пятнадцать стал у них доброй традицией, безобидной привычкой? Алена потрясла головой в нежелании принимать эту свою идею. Еще не хватало, чтобы Барский вместе со своей роскошной блондинкой обзавелся общими традициями и привычками!
На ватных ногах она преодолела несколько ступенек ведущих на второй этаж.
№10… №11… №12… №13… №14…
Ну вот он, пятнадцатый. Вот он! Хлипкая створка не сдерживала в пределах номера страстных животных стонов. Не слишком заботясь о спокойствии соседей, двое – мужчина и женщина – казалось, без остатка отдавались друг другу, не сдерживая чувств и эмоций. Доведенные до самых восторженных вершин, они, не стесняясь, ревели от удовольствия, задыхались в вопле.
Зажав влажной ладонью рот, чтобы не закричать от острой боли в сердце, Алена шарахнулась спиной к противоположной двери, по которой стала медленно сползать на пол. Крик рвался наружу, но кричать было нельзя. Конечно, она имела представление о том, что Барский, уединяясь со своей блондинкой в апартаментах дешевого отеля, едва ли режется с ней в карты. Только одно дело знать, и совсем другое, когда…
Алена сидела на полу в коридоре «Пальмиры», зажав ладонями уши, чтобы не слышать этих стонов и тело ее сотрясалось в беззвучном плаче. Хотелось оглохнуть и, если бы кто-нибудь сейчас подошел к ней и предложил отрезать ей уши, она бы не раздумывая, согласилась.
Ей бы бежать прочь, да ноги не слушались ее, внезапно сделавшись ватными. А не бежать так исчезнуть, провалиться сквозь землю, умереть. Ну за что он так? Ну что она ему такого сделала? Сам того не ведая, Барский безжалостно сжал в своей ладони сердце, ранее принадлежавшее Алене, которое с первого дня их знакомства стал носить с собой. Сжал с такой силой, как сжимают резиновый эспандер для укрепления мышц кисти руки. Но какого черта! – ее сердце не эспандер, которому все ровно, с какой силой его сжимают!
Отобрать! Немедленно! Закончить все раз и навсегда! Пусть вернет назад сердце, как когда-то взял его, поклявшись оберегать, холить и лелеять! С этими мыслями Алена, цепляясь за стену, поднялась на ноги. Какая-то неведомая сила подтолкнула ее к двери, из-за которой доносились животные стоны, и заставила постучать в эту дверь.
Сдобренные страстными вздохами вопли стихли. А через какое-то мгновение щелкнул замок, распахнулась створка, и перед Аленой предстал… отвратительнейшего вида толстый лысый и совершенно голый дядька с перекошенной от злости физиономией. Полное отсутствие растительности на голове компенсировала густая черная шерсть по всему телу.
- Какого черта?! – гневно забасил мужик, даже не думая как-то прикрыть свою наготу, все-таки стоит перед женщиной. – Я оплатил этот номер на три часа и, кажется, попросил, чтобы меня не беспокоили!
Алена же от неожиданности и осознания всей глупости своего положения, словно приросла к полу и слова выдавить из себя не могла.
- Котик, кто там еще? – плаксиво прозвучало из комнаты.
Алена заглянула через плечо разгневанному постояльцу «Пальмиры» и увидела на кровати прикованную меховыми наручниками к кованому изголовью тощую брюнетку с капризным выражением лица. Заметив недоумение на лице Алены, дядька было смутился, но лишь на секунду и пошел в атаку:
- Я снял этот номер на три часа, что хочу здесь, то и делаю, и вы не можете мне запре-тить! Я свои собственные деньги отдал за эту комнату! Из своего собственного кармана, ясно вам? Поэтому попрошу оставить меня в покое!
- Простите, - собрав все силы в кулак, с божьей помощью произнесла Алена.
Она уже хотела уйти, как вдруг распахнулась дверь соседнего, шестнадцатого, номера. Мелькнул черный кожаный плащ. Этот плащ Алена могла узнать из тысячи, постольку поскольку лично покупала его в Москве для Барского.
На размышления не было времени. Втолкнув волосатого толстяка в принадлежащие ему на три часа апартаменты, Алена шагнула следом и хлопнула дверью.
- Вы что себе позволяете?! – разразился мужчина праведным гневом.
- Извините ради бога, я сейчас же уйду, только пережду у вас, когда уйдет мой муж. Он мне изменяет.
- Это-о кто-о, ми-илый? – капризно растягивая гласные, спросила прикованная к кровати брюнетка.
- Ей муж изменяет, - не придумав ничего лучше, сообщил дядька.
- И что, ты тоже своей курице со мной изменяешь, она же не выслеживает тебя. И вообще сними с меня, пожалуйста, наручники, а то вся спина затекла так лежать без дела.
- Нет, нет, не в коем случае не снимайте! – взмолилась Алена. – Я вас очень прошу. Я, честное слово, сейчас уйду!
Она осторожно выглянула в коридор и, убедившись, что Барский ушел, спешно покинула гнездо разврата.
Алена собиралась уйти, честное слово, даже сделала пару шагов по направлению к лестнице, ведущей на первый этаж, в фойе гостиницы, как вдруг что-то ее остановило. Точнее не «что-то», а вполне реальная мысль: Барский ушел в гордом одиночестве, а это значит… значит, что муза осталась в номере абсолютно одна.
Какое-то совершенно идиотское, неуместное и глупое любопытство обуяло Аленой. А почему бы, собственно, не посмотреть поближе на свою, скажем так, сменщицу? Что там себе выбрал Барский? На что променял ее? Ну хоть одним глазком в узкую щелочку приоткрытой двери поглядеть. Не портретам же его дурацким верить, право слово. Художникам вообще свойственно приукрашивать свои творения, идеализировать натуру. А уж влюбленным художникам и подавно.
Страх? Алена его не чувствовала, бесшумно приближаясь к двери с порядковым номером шестнадцать. Возможно, всю боязнь заглушал сумасшедший азарт, его-то хватало с лихвой, азарт в буквальном смысле слова переливался через край. Его количество в крови зашкалило, когда Алена схватилась за латунную ручку, которую в следующее мгновенье опустила вниз и потянула на себя.
Заглянув в образовавшийся проем, Барская увидела обнаженную женщину, мирно спящую на двуспальной кровати, чьи платиновые локоны были разбросаны по подушкам, чье безупречное тело лоснилось каким-то загадочным блеском. Одному Богу известно, что двигало Аленой на тот момент, когда она, пошире приоткрыв дверь, осторожно входила в номер. Хотя, думается, и Всевышнему сие мало понятно. Скорее всего, Господь, как и автор и, очень хочется надеяться, и как читатель, снедаемый любопытством (что же произойдет дальше?!), наблюдал за дальнейшим развитием событий, затаив дыхание.
А дальнейшие события развивались так: Алена просто смотрела на свою спящую сменщицу, стараясь понять, на что тут клюнул Барский.
Обидно, когда тебе изменяют. Обидней в два раза, когда так называемая сменщица ничем не уступает тебе. Такая же ухоженная, красивая.
Здесь нигде нет зеркала? Нет, да? Жаль. А то сразу захотелось посмотреть на себя со стороны и лишний раз убедиться в своем несомненном превосходстве. Собственные достоинства Алена знала наперечет, недостатки сменщицы нашлись тут же: несколько полноватые бедра, грудь явно не родная, силикона в каждой килограмма по два, ботокс, рестелайн – все при ней, - злорадствовала Алена, забыв о собственной груди, начиненной стараниями питерских пластических хирургов силиконовыми имплантатами.
Алена приблизилась к кровати и склонилась над спящей женщиной.
Почивает как ребенок, не шелохнется даже. И улыбается. И сны, наверное, видит. И даже, наверно, хорошие. Когда Алена так спала в последний раз? Когда она вообще спала? И не вспомнить. Давно. Еще в той жизни, когда у нее был муж. Точнее когда он принадлежал только ей одной. Когда его еще не приходилось делить с другой женщиной, да еще делить так несправедливо: Алене – штамп в паспорте, а сменщице – любовь, ласка, внимание.
Ну какого черта она так улыбается! Издевается будто.
Алена попыталась также улыбнуться. Не получилось. Скулы сводила какая-то неодолимая судорога, губы отказывались растягиваться в улыбке. Нет и все тут!
А у этой все так легко.
А может ее убить? Она спит, а значит, и умереть ей удастся так же легко, как и все, наверное, удается в этой жизни. И оружия не понадобится, Алена была готова разорвать сменщицу на составляющие собственными руками, кончики пальцев которых просто горели. Убить прямо здесь, в номере, на этой самой постели! Убить, раз и навсегда покончив с ложью мужа, собственными слезами в подушку, бессонными ночами и прочими прелестями жизни с супругом-лгуном! Убить! Извести! Уничтожить! Растерзать!
Ненависть страшным огнем выжгла все внутри. Обожженное нутро разрывалось на части от нестерпимой боли. Беззвучно кричала обугленная душа. Сдерживая судорожные рыдания, Алена понимала, что остается совсем одна на пепелище.
И лишь неожиданный шум и чьи-то голоса, доносившиеся из коридора, заставили ее немного прийти в себя.
Алена бросила встревоженный взгляд на дверь, а следом на спящую сменщицу – не проснулась ли! Но стерва спала так крепко, что, казалось, ее не способен разбудить даже одновременный залп тысячи пушек.
Ненависть – это гнев слабых! Катись отсюда, идиотка со своей ненавистью! Ты ведь сильная, Аленка, ты всегда, черт возьми, сильной была! Куда она делась, твоя сила? Ведь была же, ведь была! Когда ты ушла из отчего дома за Барским, оборвав всякие отношения с семьей, которая сразу невзлюбила начинающего художника – была! Когда заявилась в Питер с одной только сумкой личных вещей – была! Когда впервые узнала о существовании сменщицы – была! И сейчас нужно найти! Ей-то от твоей ненависти ни жарко, ни холодно. Вон, спит себе спокойно.
Дождавшись, когда голоса за дверью стихнут, Алена было побрела к выходу, как вдруг остановилась на полпути. Ее взгляд зацепился за небольшую лаковую торбочку, весящую на крючке колченогой вешалки.
Конечно, нехорошо это – шариться в чужих сумках. А хорошо мужа из семьи уводить?!
Руководствуясь этим, Алена ничтоже сумняшеся запустила руку в недра ридикюля и сразу же нащупала то, зачем, собственно, и полезла. Помаду! Мерзкого розового цвета. Вы не подумайте, у Алены и своей косметики было предостаточно, просто воротнички мужни-ных сорочек надоело отстирывать от этой гадости. В набор к помаде она прихватила флакон духов, отыскавшихся в той же торбочке и пару визиток. Расфасовав трофеи по отделениям собственной сумки, Алена ушла, неслышно затворив за собой дверь.

Она вернулась домой во втором часу ночи, когда весь дом уже спал, а свет горел лишь в одном-единственном окне, на шестом этаже, в квартире Барских. В детской. Уже предвкушая масштабы предстоящего скандала, Алена шагнула в прохладный подъездный сумрак и как можно скорее принялась подниматься вверх по лестнице. Глупо оттягивать необратимое.
- Алена, сколько нашим детям лет? – этими словами ее встретил Игорь.
- Милый, ну не нужно ничего этого, я безумно устала, - взмолилась Алена. – Я прекрасно знаю, сколько детям лет. Они спали крепко, потому что носились весь день по дому как ошалелые и очень устали. Я оставляла их без всяких опасений.
- А если бы они все же проснулись?
- Но ведь не проснулись же. Мне срочно нужно было уйти.
- Куда, можно поинтересоваться?
- Нельзя, - ответила Алена, пристраивая плащ на крючок в стене.
- У тебя от меня тайны? – заинтересованно приподняв одну бровь, полюбопытствовал Барский.
- А у тебя от меня? – оставив свой вопрос висящим в воздухе Алена, не желая в очередной раз наблюдать за бездарной актерской игрой большого, большого молодца, а тем паче выслушивать его пламенные речи: «У меня?! Тайны?! От тебя?! Да ты что!!!», ретировалась в ванную комнату.
Присев на бортик ванны, она достала из сумки флакон духов, добытый в гостинице «Северная Пальмира». Запах, надо сказать, пакостный: сладкий, тягучий, как ликер, который Алена на дух не переносила. Бр-р-р… Но, если Барскому нравится…
Постояв под горячими струями душа, смывая с себя всю ту грязь, в которой искупалась за сегодняшний день, Алена щедро обрызгала обнаженное тело чужими духами и босыми ногами прошлепала в спальню. Игорь спал или только делал вид, будто спит. Алена поверила или только сделала вид, будто поверила и легла рядом, прижавшись грудью к широкой спине супруга. Тело Барского тут же напряглось, вытянулось струной.
- Ты пахнешь сегодня как-то по-особенному, - признался он, повернувшись.
- Новые духи. Тебе нравится?
- По-моему, они потрясающие.
- По-моему, тоже, - улыбнулась Алена, стараясь не выдать своих подлинных чувств по отношению к до невозможности приторному запаху. – Только стойкие очень. Можешь себе представить, приняла душ, а аромат так и не выветри…
Больше Алена ничего не успела сказать, Барский заставил ее замолчать своим поцелуем. Его глаза стали неподвижными от желания, руки, прикасаясь к нежной коже, вздрагивали. А сердце стучало так быстро, что казалось, он не доживет до рассвета – сердце отстучит положенное ему за одну ночь и остановится. Игорь принялся гладить и целовать бедра, нашептывая, как они стройны и прекрасны, какая нежная у нее кожа. Он стал целовать ноги, пальцы, ступни. Затем начал подниматься вверх, гладя ладонями ноги, живот, грудь. Алена выгибалась навстречу, притягивая его к себе за волосы.
- Боже мой, я никогда еще не видел женщины прекраснее тебя, - шептал он. Его широкая грудь прижималась к ее груди, кожа была влажной. – Я люблю тебя больше жизни. Оксана, моя Оксана…
Оксана, Света, Марина, Наташа – плевать, - думала Алена, отвечая на ласки супруга ласками и произнося вслух:
- Я тоже тебя люблю, только тебя…
Какая разница, кто там у него в голове! Главное, он рядом. А остальное она придумает сама, фантазия, слава Богу, имеется.
 
На украденных из гостиничного номера визитках значилось: Сотникова Оксана Сергеевна. Художественный салон «Грани». Телефон и адрес прилагались.
Боже, как банально. Более тривиального союза и не придумать – художник и хозяйка художественного салона. Ничего оригинального.
Алена, решив не откладывать дело в долгий ящик, отправилась в художественный салон сразу же после того как завезла в детский сад детей. Зачем ей понадобилось ехать в этот салон? Ну уж точно не за картиной. Скорее за художником. Очень хочется надеяться, что помимо полотен в галерее «Грани солнца» выставлены на продажу также и их создатели. А если нет, то вполне возможно, что для нее сделают исключение, так сказать по блату. Все ж таки не чужие люди с директором салона, одного мужика делят.
Художественный салон «Грани солнца» располагался на Фонтанке и занимал весь первый этаж старинного многоэтажного дома. Никаких разделяющих помещение на комнаты стен, на полу мозаика из черного и серого стекла, под потолком грубые металлические балки. К балкам крепились различной длины цепи, к концам которых были прилажены сами картины в массивных железных рамах.
- Я – художница… - только и успела заявить молоденькому продавцу-консультанту Алена, как тот, даже не дослушав заранее приготовленную и отрепетированную речь, отработанным жестом указал на стеклянную дверь и сообщил:
- Картины для выставки их в салоне выбирает лично хозяйка. Спросите у секретаря, может ли Оксана Сергеевна принять вас.
Как, однако, просто!
- Как мне вас представить? – осведомилась длинноногая секретарша, одарив Алену умопомрачительной улыбкой в тридцать два зуба.
Представьте меня английской королевой, - припомнила Барская бородатую шутку, а вслух произнесла:
- Ой, девушка, я даже не знаю, как представиться. Может, вы поможете? Я сейчас объясню. Мой муж спит с вашей начальницей, вот и подскажите, как меня можно представить ей? Явилась жена вашего любовника? По-моему, грубовато. Пришла ваша сменщица в постели художника Игоря Барского? Витиевато чересчур, не находите? А может, коллега не по работе? Как, по-вашему?
Обескураженное до глубины души юное создание не моргая, таращилось на странную посетительницу своими небесно-голубыми глазами и даже отдаленно не представляло, что же ей теперь делать. Кто знает, что на уме у этой ненормальной? Что если она скандал устроит? На кого полетят все шишки? Правильно, на секретаршу. Рисковать, естественно, не хотелось. Однако же не гнать посетительницу.
Ясно понимая, что ступор, в который вдруг впала секретарша, может длиться еще очень и очень долго, Алена решила облегчить ей жизнь, сказав:
- Вы поинтересуйтесь, пожалуйста, у Оксаны Сергеевны, не согласится ли она уделить немного своего времени Барской Алене Александровне. Это очень срочно и дико важно. Клянусь вам, что никаких скандалов я закатывать не собираюсь.
Дрожащей рукой девушка потянулась к телефонной трубке.
- Оксана Сергеевна, тут к вам пришла Барская Алена… как? – секретарша вопроситель-но уставилась на Алену.
- Александровна, - шепнула та, подавив в себе бурное желание ответить: «Адольфовна».
- Александровна, - повторила в микрофон телефонной трубки девушка. – Хорошо, сейчас передам. – Секретарша повесила трубку и обратилась к Алене: - Вы можете войти.
- Спасибо вам нереальное, - ослепительно улыбнулась Барская, скрываясь за директор-ской дверью.
Первое что бросилось в глаза Алене, как только она переступила порог кабинета хозяйки художественного салона, это ярко-розовые губы хозяйки художественного салона. Запас у нее дома этой мерзости что ли?
- Где вы берете эту помаду? – спросила она неожиданно для себя.
- Это Givenchy, - поднявшись из-за стола, удивленно ответила Сотникова. – Пользуюсь косметикой исключительно этой марки и покупаю ее в одноименном бутике. А что вам понравился цвет?
- Нет-нет, цвет не мой. Мне качество нравится.
- Простите?
- Да не отстирывается совсем. Бьешься, бьешься над этими рубашками, кипятишь их, кипятишь, а все без толку – хороший Givenchy. Сорочку легче выбросить, честное слово.
Вряд ли испорченные рубашки вызвали в душе хозяйки художественного салона муки совести, какие-то угрызения. Такие женщины как она вообще редко мучаются. Тем более угрызениями совести. Таким женщинам совесть попросту не идет. Им очень к лицу меха, золото, бриллианты, но никак не совесть. Тоненький голосок совести, который просит не делать тебя того, что ты только что сделал, у них напрочь отсутствует. Он охрип когда-то давно, еще в детстве, когда, совершив нечто ужасное, вроде росписи новеньких обоев шариковой ручкой или битья любимой маминой вазочки девочка вместо наказания получила снисходительную улыбку родителей и полное прощение. Совесть возмущалась и кричала изо всех своих скромных сил. Но не была услышана и потеряла голос. С чьей-то легкой руки таких женщин стали называть хищницами.
Алена была такой же хищницей. Безжалостной, беспринципной и бессовестной. Она оставалась той же хищницей, даже будучи замужем за Барским, просто поверх волчьей шерсти натянула овечью шкуру – хищницам в семейной жизни не очень-то везет. Натянула да и привыкла к ней. В овечьей шкуре оказалось уютней и теплее. И надежней. Настолько надежней, что снимать когда-либо руно вообще расхотелось.
Кто же знал, что на Димином пути возникнет еще одна хищница. И мало того, что возникнет, кто же мог ожидать, что и она отважится облачиться в овчину, пожертвовав собственными привычками и принципами.
А может, Барский клюнул именно на волчицу, досыта насытившись жизнью с овцой?
- Я присяду? – спросила Алена.
- Да, конечно, - сдавленно пробормотала ее сменщица и указала на свободное кресло. – Я надеюсь, вы не со скандалом ко мне заявились? – спросила она, устроившись напротив. – Мы цивилизованные люди и можем поговорить спокойно.
- Боже упаси! – разуверила свою сменщицу Алена, расположившись в кресле. – Я клятвенно пообещала вашей секретарше, что никаких скандалов устраивать не стану. У меня к вам предложение.
- Правда? – хозяйка художественного салата заинтересовано приподняла изящную бровь. – Очень интересно, с каким предложением женщина может прийти к любовнице своего собственного мужа.
- Да почитай с любым, - подумав, ответила Алена.
- Шутите?
- Ну почему же, я вполне серьезно. Что же мы, спим с одним мужчиной и не можем по-человечески поговорить? Я бы сказала по-родственному.
- По-родственному говорите? – усмехнулась хозяйка художественного салона, откинувшись на спинку кресла. – Да у вас в глазах написано: «НЕ-НА-ВИ-ЖУ». Будь ваша воля, вы разорвали бы меня на части. На куски. Я бы пикнуть не успела.
- Ну зачем вы так, я ведь не изувер какой-то и не животное, - возразила Алена. – Я, между прочим, хотела кое-что приобрести в вашем замечательном салоне.
- Вот как. Надо полагать картину мужа?
- Не совсем так. Точнее совсем не так. Я хочу приобрести мужа.
- Какого мужа? – обомлела хозяйка художественного салона.
- Своего, разумеется, другой мне пока не нужен, - ответила Алена.
Она расстегнула молнию объемной кожаной сумки, ютившейся на коленях, и извлекла из ее недр плотный газетный сверток, который положила на стол перед сменщицей.
- Что это? – осведомилась хозяйка художественного салона, с некоторой опаской погля-дывая на пакет.
- Не волнуйтесь, там не бомба, - успокоила Алена свою сменщицу. – Это деньги. Двад-цать пять тысяч долларов.
- Зачем?!
- Мало? – расстроилась Алена. – Я постараюсь, конечно, еще тысячи три насобирать, но ничего сейчас обещать не могу.
- За что еще три тысячи?!
- За моего мужа.
- Вы предлагаете мне…
Алена не дала договорить сменщице:
- Я предлагаю вам деньги за то, что вы дадите отставку моему мужу.
- Вы в своем уме?! – задыхалась от возмущения хозяйка художественного салона. – Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что говорите?
- Отдаю, конечно. А что именно заставило вас усомниться в моей психике?
- Вы сказали, что… что… Мне даже повторять противно!
- Правда что ли? – рассмеялась Алена. – Ну так я повторю, раз вам противно. Я сказала, что хочу выкупить у вас своего мужа. И, знаете что, мне совсем непротивно повторять это. Вот, честное слово, непротивно. Если бы я могла надеяться, что эти слова возымеют хоть какое-то действие, я бы повторяла их, не прерываясь ни на минуту. Хочу выкупить у вас своего мужа! Хочу выкупить у вас своего мужа! Хочу выкупить у вас своего мужа! Я могу еще, мне это ровным счетом ничего не стоит и мне совсем непротивно. Противно было следить за вами, противно было давить на кнопку повтора номера после чьих-то ночных звонков Барскому и слышать на том конце провода женское «алло», противно было смотреть в глаза портье из занюханной «Пальмиры», который сам того не ведая, подтвердил тот факт, что мой муж трахается на стороне. Я с головой окунулась во все это дерьмо и, поверьте, мне уже ничто не может опротиветь. Если понадобится, я буду на коленях умолять вас принять эти деньги и отдать мне моего мужа.
- Ваши деньги не помогут мне разлюбить человека.
- Время поможет! – закричала Алена, уловив слабину в голосе сменщицы. – Это только так кажется, будто любовь вечная. Ничего подобного! Отсутствие убивает все, и любовь убьет. Я где-то слышала: любовь никогда не умирает естественной смертью. Она умирает, если не наполнять ее источники. Умирает от жажды…
- Это бесполезный разговор, - отрезала сменщица.
- Я могу отдать вам кольцо, - заявила Алена и в подтверждение своих слов стянула с пальца изящный ободок из белого золота с крупным розовым бриллиантом, который с готовностью протянула хозяйке художественного салона. – Это очень дорогое кольцо, вы не подумайте. Оно вам нравится?
- Очень. Если учесть то, что выбирала его для вас я сама.
- Как вы? – растерялась Барская.
- Если не ошибаюсь, Игорь преподнес вам это кольцо весной?
- В апреле.
- В тот день Игорь от усталости с ног валился: выставка, интервью для журнала какого-то, встреча с заказчиком – сутки на ногах. Приехал ко мне, рухнул на кровать и мгновенно провалился в сон. Он был такой уставший, что я решила его не будить, подумала: пусть выспится, а уже утром отправлю домой. Отключила его телефон, чтобы понапрасну не донимал. А утром в благодарность получила грандиозный скандал. «Почему не разбудила?! Что скажет жена!» Потащил меня в ювелирку, чтобы я помогла ему выбрать в качестве оправдания за проведенную вне дома ночь вам подарок. Знаете, был соблазн ткнуть пальцем в безобразное изделие из серебра с гигантским цирконом, но Игорь искренне хотел сделать вам приятное, потому я и подошла к делу со всей ответственностью. Вам ведь очень понравилось это кольцо?
- Очень. Но могу сказать одно: любое кольцо, преподнесенное мне моим мужем, стало бы моим любимым, будь оно серебряным и с цирконом или вовсе сплетенным из медной проволоки.
- Очень грамотная позиция, - оценила хозяйка художественного салона.
- Стараюсь. Так что, вы возьмете кольцо?
- Мне оно не нужно. Я повторяю: наш разговор несет бесполезный характер. Вам лучше уйти.
- Хорошо, хорошо, я уйду, - согласно закивала Алена, поднимаясь с кресла.
- Постойте, - встрепенулась хозяйка художественного салона, - а деньги?!
- А пусть у вас пока полежат, вдруг передумаете, все-таки двадцать пять тысяч.
- Нет уж заберите! – потребовала Сотникова. Схватив сверток, она вскочила из-за стола и, подлетев к Алене, впихнула ей в руки пакет. – Денег мне хватает своих.
- Значит, не продадите?
- Я не работорговец.
- Что ж, ваше право, - проговорила Алена, - было приятно повидаться.
- Да бросьте вы – приятно! Вы ненавидите меня. И, знаете, я вас понимаю…
- Вы не можете меня понять, - грустно улыбнулась Барская. – Вам не приходилось ждать Барского до самого утра, не смыкая глаз. Вам не доводилось делать вид, будто верите во всю ту ложь, которую он целыми ушатами выливает на вашу голову по возвращении домой. Разведенные мосты, срочные заказы, капризные клиенты и прочее – вы тоже все это выслушивали? А при встречи с близкими друзьями вы не узнавали о том, что вашего мужа там-то тогда-то видели в компании очаровательной блондинки? И рубашки Барского от моей губной помады вряд ли вы отстирывали.
- Да, здесь вы правы, рубашек я не стирала, - согласилась хозяйка художественного салона. – И все же я вас понимаю. Я сама вас ненавидела.
- Вы меня?! – чуть не задохнулась от возмущения Алена. – За что, разрешите поинтере-соваться, вы-то меня ненавидели?
- За что любовница может ненавидеть жену? За то, что жена – это жена, а любовница – она никто. Вне закона. Никаких прав и обязанностей.
- Разве это плохо, когда нет ни прав, ни обязанностей? Когда сама себе хозяйка? Когда полная свобода?
- Хочу халву ем, хочу – пряники? – горько усмехнулась хозяйка художественного салона. – Я устала быть хозяйкой самой себе. Я женщина. Я слабая и не хочу, категорически не желаю быть сильной. И не буду! Мне надоело. В конце концов, каждой кошке, которая гуляет сама по себе, однажды захочется свернуться калачиком на чьих-то теплых коленях и спокойно уснуть. Я гуляю сама по себе с семнадцати лет. Надоело. А насчет свободы я вам так скажу: если ты свободен, значит, ты не нужен никому. Я по горло сыта свободой. Мне надоело быть никому ненужной, надоело шагать по жизни одной с завязанными глазами, понятия не имея, куда я иду и, что меня ждет за ближайшим поворотом. Встретив Игоря, я упивалась своей несвободой, я стала поправлять каждого, кто осмеливался назвать меня независимой женщиной. Я зависима от мужчины, я живу этим, я счастлива от этого. Когда он рядом, я наслаждаюсь своей неволей. Но сколько бы часов он не проводил со мной, ему все ровно приходится возвращаться к вам, и я вновь становлюсь свободной, никому ненужной. И понимаю, что Игорь не принадлежит мне. Он ваш. Правда, в свое оправдание могу сказать, что я билась за него. Пыталась вас развести. Боролась за собственное счастье.
- Очевидно, ваша борьба прошла как-то мимо меня, - сказала Алена. – Ничего враждеб-ного я в свой адрес не почувствовала. Как боролись-то?
- Как борются все любовницы, - пожала плечами хозяйка художественного салона. – Ничего изощренного. Шла по проторенной дорожке. Названивала Игорю домой: если к телефону подходили вы, я, не произнося ни слова, бросала трубку, если Барский отвечал сам – молчала и томно дышала в микрофон. Что еще? Еще, - простите ради бога, не думала, что это доставит вам столько неудобств, - красила губы яркой помадой и целовала вороты рубашек Игоря. А однажды даже ухитрилась засунуть во внутренний карман его пиджака кружевной лифчик.
- Красный такой? – уточнила Алена.
- Ага. С бабочками. Вы нашли его?
- Нашла, - кивнула Барская.
- Скандал, наверное, устроили грандиозный?
- Что вы, - замахала руками Алена. – Я ваш лифчик «не заметила». Что-то еще?
- А как же. Я специально выдирала из головы пару волос, чтобы потом незаметно оста-вить их на плечах свитера вашего мужа, запутав их в шерстяном ворсе.
- Господи, какие жертвы ради несвободы! – наигранно поразилась Алена.
- Вот-вот, причем совершенно неоправданные. Вы решительно и упорно не желали замечать факта измены, так что мне пришлось забросить эти игры. Продолжая в том же духе, я запросто могла облысеть, лишиться всего нижнего белья и угодить в психушку, а толку никакого. Игорь все ровно уходил к вам, как бы я ни просила остаться, как бы не умоляла. Ума не приложу, чем вы его держите. Но, что бы то ни было, отпустите его ко мне, он вас больше не любит.
- А вот это уже не вам решать, - проговорила Алена и, развернувшись на каблуках, решительно зашагала к выходу из директорского кабинета.
Она замерла на мгновение у матовой двери и обернулась, затем чтобы объявить своей сменщице, что отказываться от мужа не собирается. Однако, увидев слезы в глазах хозяйки художественного салона, прикусила язык и в утешение ей произнесла:
- Прежде всего, Игорь возвращается к детям, которых любит больше жизни. Всего хорошего вам.
- Постойте, - окликнула ее сменщица.
Алена отпустила дверную ручку и обернулась.
- К каким детям? – недоуменно поинтересовалась хозяйка художественного салона.
- К своим разумеется. А вы что же, не…
- Понятия не имела. А давно они у него?
- Один уже семь лет, второй – шесть.
- Давно, - оценила сменщица. – Вы знаете что, вы не говорите Игорю о том, что были у меня и ни о чем не думайте. Я дам ему отставку. Одно дело отнимать мужа у жены и совсем другое – отца у детей. Мой отец бросил маму, когда мне и пяти лет не было. Я не понаслышке знаю, что такое расти без отца.

…Все сильней и сильней решение Медеи отомстить Ясону.
Напрасно говорит Медее Ясон, что для ее блага и блага ее детей женится он на Главке, что сыновья его найдут опору в своих будущих братьях, если пошлют ему боги детей от нового брака. Медея не верит ему. Она упрекает в измене Ясона и грозит ему гневом богов, не хочет она слушать его. Теперь ненавистен ей Ясон, которого когда-то она любила, для которого забыла отца, мать, брата и родину. Разгневанный, уходит Ясон, а вслед ему несутся насмешки и угрозы Медеи.

Барский появился в доме ранним утром, когда Алена, поглядывая в окно на то, как мелкий дождик косо заштриховывает городской пейзаж, аккуратными ломтиками нарезала на доске паприку для салата.
За восемь лет супружеской жизни, как ей казалось, она видела Игоря любым. Забавным, с мольбой во взоре в тот момент, когда он стоял перед Аленой на коленях, упрашивая ее ехать с ним в Петербург и не особо надеялся на положительный ответ. Жалким до слез в день, когда его картины не согласились выставить ни в одном художественном салоне, коих в городе на Ниве великое множество. Отчаявшимся – ведь он, потеряв всякую надежду добиться творческого признания, решил сжечь все свои картины. Оживленным и места себе не находящим от волнения накануне своей первой серьезной выставки. И просто обезумевшим от счастья, когда ему дали в руки крохотного только что родившегося Димку. Но чтобы таким…
Потерянный остекленевший взгляд, казалось, не различал ничего перед собой, ни предметов, ни очертаний, а его обладатель шел наугад, похоже, совсем не заботясь о том, куда он идет. Под глазами художника Барского темнели страшные синяки. С кончиков сырых волос, сосульками спадающих на лоб, стекали дождевые капли. Он напоминал тень, бестелесную и неприкаянную, размытую и не имеющую контуров. Тень не обращала внимания на свой насквозь промокший плащ и грязные ботинки.
- Ты была у нее? – спросила тень.
- Зачем ты спрашиваешь? Сам ведь все прекрасно знаешь.
- Я хочу услышать от тебя. Была или нет?
- Была.
- Зачем ты это делаешь?
Алена бросила на стол нож.
- Зачем я это делаю?! Что делаешь ты! Ты ведь знаешь, что она никогда не будет любить тебя так, как я! Я люблю тебя в сто раз сильнее! Она так не может – без меры, у нее не получится! Только я умею тебя любить так, как ты того заслуживаешь, только я готова отдать тебе всю себя без остатка. Я поняла это еще тогда, когда ты просто подошел ко мне и сказал: пойдем со мной. Я пошла, не колеблясь ни одной секунды. И никогда потом не пожалела о содеянном. Ты – единственный из встреченных мною мужчин, которому я готова бросить под ноги свою жизнь, без которого я совсем одна и все вокруг чужое мне и ненужное. Меня нет без тебя. Без тебя я мертва…
- Тише!– перебил Игорь супругу. Он усиленно вслушивался в тишину. – Ты слышишь?
- Что? – насторожилась Алена.
- Прислушайся, – прошипел Барский.
Женщина напрягла слух, однако кроме соседской ругани за стенкой не уловила ни звука.
- Я ничего не слышу, - шепнула она.
- Как?! – притворно поразился Игорь. – Ты не слышишь, как с небес тебе аплодирует сам Станиславский и изо всех сил кричит: верю!!!
- Тебе кажется смешным то, что я сказала?
- Сожалею.
- В таком случае, я счастлива, что сумела хотя бы рассмешить тебя. Если у тебя дурное настроение, я с удовольствием подниму его тебе, наговорив еще много-много подобных шуток. Развлекала тебя так когда-нибудь твоя подстилка?
- Ты хотела сказать Оксана, - поправил Игорь.
- Я хотела сказать то, что сказала.
- Если ты рассчитываешь вызвать меня на какие-то эмоции, я не доставлю тебе этого удовольствия.
- Боже мой, какая я несчастная, - вздохнула Алена, мысленно ужаснувшись тому, как бесцветно звучит ее голос, – ты отказываешься даже таким несложным способом доставить мне удовольствие. Так развлекала?
- Никогда, - честно признался Игорь. – В чувстве юмора она тебе, безусловно, уступает.
- Хоть в чем-то она мне уступает, - хмыкнула Алена и присовокупила: - А еще она никогда не сможет любить тебя так, как я.
- Ты повторяешься, - заметил Барский.
- Повторение, сам знаешь…
- А с чего ты вообще взяла, будто я хочу, чтобы меня так любили? Ты не любишь, ты утюжишь под ноль. Я сам хочу так любить. Я и люблю. Но не тебя, ты пойми, пожалуйста.
- Я не хочу ничего понимать! – сорвалась Алена на крик. – Нельзя одним махом перечер-кнуть восемь лет. Восемь! Это не месяц и даже не год. Так не бывает! – Барская заморгала, чтобы не расплакаться и упрямо заявила: - Ты лжешь. Ты нарочно так говоришь, потому что злишься на меня за то, что я была в салоне.
- Чем мне поклясться, чтобы ты поверила?
- Детьми! Их здоровьем!
- Я клянусь!
Понимая, что сейчас потеряет сознание, Алена начала щипать себе по привычке руку. Боль немного отрезвила ее.
- Ты лжешь, - упрямо твердила она, - уходи, куда хочешь, только ради Бога не лги мне. Или нет, солги! Будто спутался с ней ради того, чтобы твои картины выставляли в ее салоне. Я все пойму, какой ты у меня предприимчивый. Нет, пожурю, конечно, сначала за то, что сразу во всем не признался и заставил меня так нервничать, а потом прощу. Обязательно прощу, даже не сомневайся. И проглочу свою обиду. Как лекарство. Пьют же лекарство и ничего, не умирают. Горькое, мерзкое, но ведь пьют, иначе не выздоровеешь. И я выпью. Закрою глаза и выпью. Даже не поморщусь! Только ты солги, пожалуйста.
- Лгут, прежде всего, тем, кого любят. Я не стану тебя обманывать. Все кончено.
- И давно ты стал таким честным? – тихо спросила Алена.
- С сегодняшнего дня.
- Это срок. На тебя твоя подстилка так благотворно влияет? Кстати, мне она клятвенно обещала не разрушать нашу семью. Как же она сказала? – Алена наморщила лоб, вспоминая слова своей сменщицы. – Кажется так, цитирую: «Я дам ему отставку. Одно дело отнимать мужа от жены и совсем другое – отца у детей. Мой отец бросил нас с мамой, когда мне и четырех лет не исполнилось. Помню, как я ненавидела ту женщину, что увела его из нашей семьи. Ненавидела ее заочно, даже ни разу ни встретившись с ней. Как ненавидела и отца». Выходит, твоя подстилка их художественного салона решила поступиться своими принци-пами и все-таки оставить мальчиков без отца.
- Плохо ты о людях думаешь, - произнес Игорь. – Оксана на порог меня не пустила после разговора с тобой. Сменила замки, чтобы я не открыл дверь своим ключом, купила новую сим-карту в мобильник. Мне пришлось всю ночь провести на лестничной клетке.
- Где ты провел ночь? – изумилась Алена, отказываясь верить своим ушам.
- На лестничной клетке, под запертой дверью. Она умоляла меня уйти, твердила, что никогда не разрушит семью, что своего счастья на чужом не построишь, а я заклинал ее не гнать меня и бесконечно упрашивал хотя бы выслушать...
- Ты с ума сошел.
Барский и не думал отрицать.
- Сошел, - согласился он. – Как когда-то сходил по тебе. Я не знаю, откуда она взялась, откуда пришла и как не испугалась опоздать. Все шло своим путем, медленно и верно, как должно было быть, как мне всегда хотелось, чтобы было: семья, дом, успех в делах. И не хотел я никаких перемен. Оксана все перемешала, нарушила…
- Ты хотел сказать: разрушила.
- Я хотел сказать то, что сказал. Оксана перемешала мою жизнь, как детские кубики с буквами. Я только-только собрал целое слово, - скажем, КОТ, - как мне все кубики пере-мешали и их пришлось складывать заново. Буквы вроде те же и кубиков, как было изначаль-но, три штуки, однако, слово вышло совершенно иное – ТОК. Вот и тут тоже.
Алена даже закашлялась, услыхав бред о кубиках.
- Барский, а ты не староват для игры в кубики? – поинтересовалась она. – Тебе не кажется, что жизнь несколько сложнее квадратных брусков с буквами? Жизнь – это не «КОТ» и «ТОК».
- Я взял кубики как пример!
- Тебе не пять лет.
- Я помню.
- Я рада, что ты хоть это помнишь. А помнишь ли ты, что у нас двое детей? Что мне им ответить на вопрос: где наш папа? Папа из художника вдруг переквалифицировался в капитана дальнего плавания? Или убить тебя на воображаемой войне?
- Вот мы и вернулись к нашим баранам…
Алена перебила мужа, произнеся после тяжелого вздоха:
- Жизнь у него кубики, дети – бараны…
- Ален, не придирайся к словам. Ты путаешь развод со смертью. Я не умираю, мальчики не останутся без папы. Мы лишь разводимся с тобой.
- Ты хочешь развода?! – удивилась Алена. – Зачем?
- Лучше двое счастливых, чем трое несчастных, - пожал плечами Игорь.
- А почему я должна быть этой несчастной?! – вспыхнула женщина, все сильнее щипая себе руку и стараясь не заплакать. – Кто так решил? Ты? Твоя подстилка из художествен-ного салона? Кто?!
- Мне нужен развод, чтобы не оставлять за собой никаких мостов, никаких лазеек в «обратно». Я полюбил другую женщину. Я изменил тебе, и пути назад нет.
- Тебе с ней было лучше?
Барский молчал, и это молчание с потрохами выдавало его истинные чувства.
- Не может быть, - одними губами произнесла Алена, приближаясь к пока еще своему мужу. – Быть такого не может, чтобы тебе с ней было лучше. Ты просто забыл меня. Забыл мои руки, которые своими безумными ласками доводили тебя до сумасшедшего восторга. Ты покрывал поцелуями мои ладони, прикасался губами к каждому пальчику, жарко твердя об их неземной нежности. Забыл сладкий запах моих волос. Забыл мои губы, нежнее и горячее которых, как ты говорил нет ни у одной женщины на этой земле. Ее губы нежнее и горячее моих губ? Это все из-за помады. Givenchy. Я могу купить точно такую, если тебе нравится.
- Причем здесь помада? – никак не мог взять в толк Барский.
- Не говори ни слова, - приложив пальцы к его губам, Алена заставила его замолчать. – Ты все это забыл, и я признаю свою вину. Ты забыл. Я напомню.
Она обвила руками шею своего мужа и принялась целовать его щеки, покрытые колкой щетиной, глаза, тесня его к стене. Прижавшись спиной к твердой поверхности, покрытой плиткой, Барский совершенно растерялся. Он ожидал всего: скандала с битьем посуды, пощечин… Да чего угодно, но только не этого.
Алена, не отрываясь от губ Барского, спешно развязывала пояс на его плаще.
Она его любит. Для нее не имеет значения, любит ли он ее. Она его любит, все осталь-ное вторично и неважно.
Справившись с плащом, Алена взялась за сорочку Барского.
- Ты вспомнишь меня, обязательно вспомнишь. Должен вспомнить, - жарко шептала женщина, расстегивая пуговицы. Расстегнулась сначала одна, затем другая и еще одна. Кончиками пальцев Алена ощущала биение сердца своего мужа.
Наконец расстегнулась последняя пуговица. Алена прижалась щекой к широкой груди, которую горячило ее жаркое прерывистое дыхание. Она пылко целовала его ключицу, ямку на шее, его крепко сжатые губы, но… тело Игоря оставалось совершенно безучастным ко всем ее ласкам.
- Прекрати этот цирк! – выкрикнул Барский в тот момент, когда Алена принялась пок-рывать поцелуями тыльную сторону его ладоней. Он резко отдернул руку, как только жена дотронулась до нее губами. – Ты не нужна мне! Я отдал тебе все что мог, у меня для тебя ничего не осталось! Банкрот! Должно же в тебе быть хоть какое-то самоуважение, потому что нельзя так унижаться! Ты ведь себя не на помойке нашла!
Алену точно обухом по голове ударили. Перед глазами мельтешили разноцветные круги, на голову, будто натянули шапку, и ей на время пришлось лишиться слуха. Она отпрянула от Барского и попятилась назад, прижимая кончики пальцев к дрожащим губам.
- Я ненавижу тебя, - задыхаясь от гнева, проговорила Алена. – Господи, как я тебя ненавижу! Ты мне сломал всю жизнь, даже усилий никаких прикладывать не пришлось. Согнул, как хворостину и сломал на две части – до и после. Я все бросила к твоим ногам. Все! Потеряла все ценности, что были у меня на тот момент: дом, семью. Я отреклась от отца, который поставил меня перед фактом – либо я рву с тобой всякие отношения и живу по-прежнему, либо остаюсь с тобой, но ни отца, ни матери, ни дома у меня уже не будет. Я все бросила к черту и пошла за тобой. Пошла, не задумываясь, потому что была уверена – я выбираю настоящую любовь, рядом с которой все остальное кажется маловажным и незначительным. И что теперь? Ты оставляешь меня ни с чем.
- Мне больше нечего тебе дать.
- Ты все отдал своей подстилке? Так забери назад.
- Оксана не отдаст.
- В таком случае пусть оставит себе, нам с головой хватит и моей любви.
- Мне не нужна твоя любовь.
- Нужна ли она твоей подстилке, которая заставила тебя провести ночь на лестнице?
- А ты знаешь, мне все ровно, - улыбнулся Игорь. – Я готов навеки поселиться под дверью Оксаны. Я приложу все свои силы, дабы убедить ее, что мои дети не останутся без отца.
- А если не выйдет, - полюбопытствовала Алена, - вернешься?
- Вернусь? – эхом отозвался Барский. – Ты что? Так не может быть. Так не бывает. Я не смогу. Если ничего не выйдет, Оксане придется каждое утро при выходе из дома, наты-каться на меня. В любом случае я больше никогда не вернусь.
Он так сказал и будто вернул Алене ее сердце за ненадобностью. Зачем оно ему – бедное, влюбленное, уставшее, еле-еле дрожащее и израненное – когда в подарок ему преподнесли совершенно новое сердце, которое не знало, что такое проклятая любовь, срок годности которого еще не подошел к концу. Это сердце не измучилось, любя, оно полно сил, в то время как сердце Алены устало элементарно биться. И вот Игорь возвратил его, точно просмотренную кассету обратно в прокат, чем вызвал на себя волну ненависти. Ведь мы ненавидим лишь тех, кого любим, потому что они способны причинить нам больше всего страданий.
- Пошел вон, - процедила Алена сквозь сжатые губы, чувствуя, как внутри стремительно разгорается жаркое пламя ненависти.
- Что?
- Вон! Прочь! Ненавижу! – хрипела Алена, судорожно хватая ртом воздух, острая нехватка которого мешала дышать. – Катись под дверь к своей подстилке и сиди, сколько тебе влезет на ее коврике, будто верная шавка! Авось, суровая хозяйка смилостивится, и впустит тебя хотя бы в прихожую! А не впустит, так у тебя есть чердак. Привнесешь немного быта в святая-святых! Бездарь!
Выкрикнув последнее оскорбление, женщина фурией подлетела к кухонному столу, схватила стеклянную миску, наполненную нарезанной паприкой, и запустила ею в супруга. Барский еле-еле успел увернуться, прежде чем чашка, ударившись о стену, с дребезгом разбилась, осыпав поверхность пола тучей цветных ломтиков паприки.
- С ума сошла?! – выкрикнул Игорь.
- Так точно, большой, большой молодец! Вам помочь собрать вещи?
- Не стоит. Все, что мне нужно я заберу позже, когда страсти немного улягутся.
- Зачем же так долго ждать?! – удивлялась Алена. – Давай я сама сейчас все быстренько соберу и сама же спущу вниз. С балкона.
Барский от помощи отказался. Он выскочил из квартиры на лестничную клетку и, игнорируя лифт, принялся спешно спускаться по лестнице. Вместо вещей он уносил с собой все Аленины надежды и мечты. Вслед ему неслись угрозы и оскорбления.
- Мазила! Бездарь! Посредственность! – кричала Алена, перегнувшись через перила шестого этажа. – Будь ты проклят! Будь проклята твоя подстилка! Ты еще узнаешь, что такое больно, я клянусь! Ты заплатишь за все, что мне пришлось пережить! Ненавижу тебя!
Когда торопливые шаги стихли, Алена сотрясаясь в безудержном плаче, опустилась на бетонный пол. Она продолжала машинально щипать руку, на которой не осталось уже живого места.
Для каждого предусмотрен свой конец света. Для Алены этим концом стала внезапная и вынужденная остановка по требованию – когда внезапно ушел муж. Он, кстати, не особо и требовал – так просто, поставил перед фактом и ушел. Такие остановки как ампутация: ты остаешься в живых, но тебя стало меньше. Ладно, черт с ним, меньше и меньше… Но не настолько же! Почти ничего ведь не осталось. Алена превратилась в душевного инвалида.
Такой вот новый термин – ДУШЕВНЫЙ ИНВАЛИД. Даже степени инвалидности имеются – все зависит от душевного состояния. Основное отличие душевного инвалида от физического заключается в боли. Человек, потерявший, скажем, руку чаще всего мучается от климатических изменений, к нему боль приходит наплывами: порой затихает, а потом разгорается с новой силой. Человек, лишившийся любви… Хотя, постойте, почему лишившийся? Любовь остается при нем, только объект любви уходит. Так вот, человек, лишившийся любимого человека, страдает ежесекундно: рубцы на израненном сердце ноют постоянно и боль, черт бы ее побрал, даже не думает уходить, она становится вечной спутницей, тенью скользящей за человеком. Если, конечно, человек любил по-настоящему. В этой боли все – и любовь, и ненависть, и страх, и полное отчаяние. А в основном душевный инвалид ничем больше не отличается. И чувство неполноценности, и стыд – все то же.
Алене казалось, что ей разом ампутировали обе руки и ноги, причем без наркоза, но жизнь оставили. Господи, зачем?! Как теперь жить без рук и ног? Да вовсе это невозможно! Жизнь была кончена, и исправить ничего нельзя.
Алена не знала, как долго она сидела в комнате одна. Она знала только, что Игорь ушел и оставил ее одну, беспомощного инвалида. Она безостановочно курила, до боли щипая руку между затяжками, а в висках глухо пульсировали слова Барского: «Ты мне больше не нужна!..» «Лгут, прежде всего, тем, кого любят!..» «Я отдал тебе все, что мог, у меня больше ничего не осталось для тебя! Банкрот!» «Мне не нужна твоя любовь!» «Ты утюжишь своей любовью под ноль!..»
Алена-то считала, что просто любит, а, оказалось, она утюжит под ноль.
Может, в «Клуб бывших жен» податься? – думала она.
Кто не знает, это передача на ТНТ, в которой ведущими являются… кхм… звезды телевидения. Странноватая Жанна Эппле, иногда просто пугающая своим неадекватным поведением. Вера Сотникова, накладывающая на щеки килограммы ярчайших румян. И если о первых двух актрисах хоть что-то известно, то о третьей ведущей – артистке кино Ирине Климовой – ничегошеньки. Кажется, единственным ее достижением (надо сказать довольно спорным) и то не в искусстве стал громкий развод с заслуженным ментом России Лариным, простите, артистом Ниловым. Самой знаменитой из великолепной четверки TV-разведенок является ви-джей канала МУЗ-ТВ Аврора.
Иной раз смотришь сей продукт телеиндустрии и диву даешься: вначале передачи не героиня, а забитая мужем ворона, которая к концу волшебным образом эволюционирует в прекрасную жар-птицу. Диву даешься и… не веришь. Эмоции фальшивые, слова заученные.
Хотя, чем черт не шутит, вдруг помогут.
Можно еще к психологу записаться, напиться с подругами, тренинги соответствующие посетить: «Развод – не конец жизни!»; «Он ушел? Ну и черт с ним!»; «Одинокая женщина – сильная женщина»; «Воспользуйтесь разводом, чтобы похудеть»; «Прожить счастливо без него». Без него… А если без него хочется мир потерять? А если без него ты задыхаешься, потому что кислорода в комнате не хватает и его приходится заменять едким сигаретным дымом? А если ты в одночасье превращаешься в душевного инвалида с ограниченными возможностями? А если… Нет, тренинги – забава для душевных эксгибиционистов, а не инвалидов. Подруг же у Алены никогда не было, а стало быть, и напиваться не с кем.
Ей в голову не приходило, что забыться можно в детях.
Еще под кожей бьется пульс и надо жить, - поет популярная нынче группа «Город 312».
А кому, простите, надо? Алене вообще не было дела до своей жизни. Как у Цветаевой: «Не моя, раз не твоя».
Алена методично истребляла сигарету за сигаретой, ясно осознавая, что ненавидит Барского с той же сумасшедшей силой, с какой любит его. Он нанес ей удар и не дал отве-тить. За Аленой реванш. Страшный. Не укладывающийся в голове. Но он должен знать эту боль, которая убьет его. Она ударит исподтишка, удар придется оттуда, откуда Барский не рассчитывал его поучить. Алена, зная самое слабое место Игоря, ни за что не прогадает. Обиженная и брошенная женщина способна на все, она ничего не забывает.

Обеспечив себе приют, Медея приступает к выполнению задуманной мести. Она решает убить своих детей, детей Ясона…
…Приходят и дети. Увидав их, плачет Медея, она обнимает, целует своих сыновей, она любит их, но жажда мести сильнее любви к детям.
Поспешно ушла Медея во дворец, и тотчас раздались там крики и стоны ее сыновей. Медея убила их.
       
Алена поступила проще и вместе с тем не менее ужасно. Перед тем как уложить детей она плотно заперла обе входные двери, так чтобы сквозняк не проникал в дом, затворила окна, заткнула ватой вентиляционный проем и нацарапала Игорю записку. Правда, записка это сильно сказано – на листе формата А4 женщина вывела ярко-розовой помадой Givenchy одно-единственное слово: «Больно?»
- Укладывайтесь по кроваткам, - велела своим мальчикам Алена, - я вернусь через пару минут и немного почитаю вам.
- Легенда и мифы! Легенды и мифы! – радостно захлопал в ладоши старший Димка.
Дети решительно не признавали ни Андерсена, ни братьев Гримм, ни Астрид Линдгрен, ни даже Пушкина, зато истории о Геракле, Зевсе, Гере, Прометее и других греческих богах были готовы слушать часами.
- Будут вам мифы, - поцеловав младшего Сережку, пообещала Алена и покинула стены детской комнаты.
Появившись в кухне, она приблизилась к газовой печке, открыла все четыре конфорки, затем отвернула вентиль для подачи газа в плиту и вернулась к детям. Прихватив с собой книжку «Легенды и мифы Древней Греции» в роскошном переплете, Алена с ногами забралась в глубокое кресло, которое располагалось между двух маленьких кроваток, и наугад выбрала страницу.
Выпала сто сорок восьмая. Изложено по трагедии Еврипида «Медея».
Алена принялась читать:
- Слезы навернулись на глаза Медеи. Смотрит на нее Ясон, и овладевает им любовь к Медее. Он молит ее тайно покинуть дом отца и бежать с ним в Иолк. Готова покинуть Колхиду Медея, разлука с Ясоном пугает ее; она боится, что не перенести ей этой разлуки. Плачет Медея от одной мысли о разлуке с Ясоном. Гера внушила ей желание следовать повсюду за ним. Хочет богиня, чтобы поехала в Иолк Медея…
…Наступила ночь. Погрузилась в сон столица Эета. Покой воцарился всюду. Лишь нет его в чертогах Медеи. Над ее головой вереницей витают сны, один тревожней другого…