Жила-была Чайка

       
       Выходя из прошлого, не забудь погасить
       свет.
       Карен Джангиров
       Жила-была женщина по имени Чайка. Жила, не тужила, мужа любила, детей растила. Особенно ни на что не жаловалась, так, разве что по мелочам. Квартиры тесные, съёмные мужественно от грязи отмывала, создавая уют из старой мебели, за непригодностью свезенной на родительскую дачу и реанимированную. Готовила на самодельной электроплитке суп из свиных хвостов и постные голубцы и котлеты из мяса свеклы в виду отсутствия денег в лихие времена перемен. Работала продавцом гвоздей и по совместительству уборщицей в подвальном магазине хозтоваров и заодно несанкционированном ночном туалете для пьяниц-наркоманов, бережно храня в шкатулке диплом инженера. Понимала, женщина – помощница и соратница мужа по жизни, ему труднее зарабатывать кусок хлеба программистом на заводе, а потом зам. управляющего банка. И ведь не зря напрягалась, пошло дело, деньжата завелись, квартиру купили, трёхкомнатную! Ходила из одного конца первого СВОЕГО дома в другой и подружкам по телефону со смехом хвасталась: «Ой, даже ноги устают, пока из детской в кухню дойдешь!» А потом, как положено, движимостью и недвижимостью обрастать начали, ну, как все, одним словом. И всё трудами мужниными, вот уж умница – стена настоящая, не то что некоторые. Да и у самой карьера неплохо складываться начала, долой подвальные глупости, в фин. учреждении работать – совсем другой коленкор. Сын подрос, дочка родилась – чудо желанное, выстраданное. Прорвалась сквозь терновник отчаяния, чтобы поверить, диагноз – ещё не приговор, справимся, ведь нас двое, есть на кого опереться. С работой любимой пришлось распрощаться. Годы труда, больницы, обследования, многочисленные процедуры – но ведь получается, дочка поправляется! Только нельзя останавливаться и мы её вытянем. Тяжко поздняя беременность даётся, да раньше всё муж отговаривал, нету, мол, достатка ещё должного, двое – это же не хухры-мухры, тут вдвое больше и средств, и ответственности нужно. Да, правда. Поэтому от такого груза расслабляться надо мужчинам. «Иди, милый, отдохни с друзьями, я не против, мама болеет, посидеть с детьми некому, я уж дома останусь, тебя дождусь. Поздно будешь? Ладно, будь осторожен. Я люблю тебя». Подруги плечами пожимали – не много ли воли, они, мужчины, знаешь, привыкают… Что вы, он совсем НЕ ТАКОЙ, он единственный во всем мире! Да и не в тягость все это было, никогда Золушкой себя не чувствовала, с детьми любила возиться гораздо больше, чем в местных провинциальных гадюшниках сидеть, народные фразеологизмы слушать. Так тихонько плескалась ласковая вода семейной гавани. Временами подловатенько как-то, будто змей из ветвей дерева, то ли тревога, то ли грусть выползала непонятная: что-то не так. Сон снился часто один и тот же: стоит Чайка под голубым беспредельным небом в золотых солнечных лучах, а за спиной – крылья большие, как у Ангела, взмахивает ими легко, будто всю жизнь умела летать… А на ногах – цепи, не пускают. Просыпалась в тоске, да нет, это просто усталость накопилась. Тогда появлялись стихи, очень женские, стихи-слезы невыплаканные. И еще в снах бывали кошмары: чужая женщина уводит его, родного, надежного, даже имя её приснилось однажды. Начинала кричать от страха во сне, а оказывается – наяву. Ведь сны-то были вещими. И всё-таки обрушилось предательство, как и положено, топором в спину. Вот и наступил он, Апокалипсис, страшилка церковная. Без нашествия невиданных чудовищ, без огненных дождей, без карающих мечей. Просто погасло Солнце, конец света в отдельно взятой душе. А сердце, домик души в теле человеческом, хочется взять в руки и держать, потому что оно отяжелело, наполненное болью, того и гляди, оборвется. Боль – не учтенный Менделеевым химический элемент с массой свинца. Съёжился дух, а за ним и тело. Иссушает горе, обида разрушает светлость дум. Отмщение, оно требует пищи живой, человеческой. Пусть им будет так же больно, как мне, еще хуже! Наука с детства – дай сдачи, чтобы не быть униженным. А ведь Чайка всегда всех жалела, откуда же теперь столько злобы? Неестественные чувства взращивают вину – ещё одну дыбу для и без того истерзанной души. Ах, да, прощение – лучший лекарь. К нему путь неблизкий, тернистый. И пройти нужно через холодную пещеру главного жизненного страха, имя которому «Меня не любят», через чащу пересудов, гнусных подробностей, услужливо и неустанно подносимых «доброжелателями», заскучавшими без мексиканских сериалов, пустыню глубокого внутреннего одиночества – человек дважды бывает абсолютно одинок – в моменты рождения и смерти, а расставание, как известно, - «маленькая смерть». И уже почти на финише – безразличие, ощущение, что обидчик стал чужим, посторонним, от которого подлость не так тяжела. Может, эта высшая отстраненность и есть прощение? Особо просветленным - супер-приз – полюбить своих палачей, и входной билет в рай обеспечен. Барбра Брыльська сыграла в кино красивую «Анатомию любви», а Чайка играет в жизни неприглядную «анатомию расставания», еще немного, останется только легко сдуть кожу, студенты-медики, налетай изучать строение скелета человека! Восемнадцать лет была преданой, в итоге оказалась преданной. Разница в словах – одна буква, разница в жизни – любить или нет? Как же теперь верить, кому же себя доверить? И начинать заново трудно, и пустота внутри темная, с характеристиками черной дыры - высасывает все, потом начинает заворачивать пространство и превращаешься в точку - того и гляди, пропадешь совсем. И дело даже не в тоске по конкретному человеку, а в страшном разочаровании, в том, что нет-таки ничего святого, только эгоизм и блуд. Выбита почва из-под ног, где верх, где низ? Нарушено равновесие, как же теперь не упасть? Тот, кто должен был защищать, оказался первым обидчиком. Понимают ли мужчины, что их образ прекрасного принца тоже с годами тускнеет, но мы ценим в них и неприглядности, начинаем и эти черты любить, как часть общего родного образа. Жизнь – это восхождение на Эверест, чтобы достичь вершины, истины, Бога – кому что. Вдвоем в связке идти легче и безопаснее, с детьми сложнее, но радостнее, ведь они помогут старикам-родителям преодолеть последние метры. И вот на середине пути вдруг ведущий решает сбросить балласт, тяжкую ношу семьи, устал, надоело! Но его путь уже не ввысь, а бег вокруг горы, кругами, подхватывая на время чужих, что привыкли просто ехать верхом. Брошенная спутница, не имея выбора, дотянет до цели – ведь дети! А у вероломства путь один - вниз, предатели вешаются на осинах. Мужчины, что же вы такие сво… Есть ли смысл ждать принца-спасителя на белом коне? А может вспомнить, я же – Чайка, развернуть белые прекрасные крылья и – полететь? Не позволять никогда больше себя сковать. И только равный – не хозяин, не раб - сможет быть рядом, в небе.