лебеди элизы

и ты навсегда забудешь, каким я был.
память мелочна и избирательна. слышишь - отзвук
времени прошлого - твой винил
чуть похрипывая, играет старого виртуоза.
и ты не узнаешь, что стало со мной теперь:
то ли спился устало, а то ли устал спиваться…
эта гавань не душит, не топит, не держит дверь,
а мне же так лень снова биться и упираться.
и ты запускаешь в небо, как прежде, сон,
отходя на покой каждый вечер своей погони.
гнались ветер и воля. и что на кон
у тебя на сегодня поставлено было, кроме..?
снов мозаичность. помни, каким я был –
полупьяным и загнанным, но живым же!
а теперь вот умер. запутался. не доплыл.
постарел за минуту.
и небо затылок лижет.

***

ты мой первый создатель,
внушительный сборник слов.
мой мучнистый пепел в прическе
к концу зимы.
милый ангел,
уставший менять содержание снов
о плохом в голове моей.
пир во время чумы.
умер лес, затемненный твоей фигурой.
над сонмой лет
лес искал оправданий грехам моим
и делам.
белый-белый стал лес от молитв,
моим сном согрет...
и природа думает, что пророчить,
и что сказать
на прощание
нам

затопи меня,
ангел сереброкрылый,
любовь в глазах
разожги на прощание,
веди меня к черту, к богу.
серафимам можно в любую сторону,
пусть гроза
опалит опушку любви моей,
выжжет
зигзаг
дороги.
мы устали, о, ангел.
устали пилить январь
на три части,
на тридцать простых страданий.
но куда тут деться, о, ангел.
топи
в янтаре янтарь,
в злате золото,
в сумерках утро,
и иже с нами.

ты мой первый учитель,
рисунок на клетке дней.
вырвать с корнем все прочее,
все
изначально
злое.
ангел, будь осторожен,
будь ласков,
будь ста морей
не последним дном, и не краем -
последней
волей.

***

и кто бы сказал – кричи что есть силы, бумагу комкай,
беги вокруг дома чужого кругами, ныряй в морозы,
забудь о приличиях, больно – значит живой и ломкий,
больно – значит, еще добежишь, и допишешь прозу.
и кто бы сказал – не привыкай вот к этой кромешной тьме,
оперной вычурности, григовской соль-минорности.
там впереди что-то ярче, и что-то, что выльет свет
на лицо твое сонное, мятое, как бумага, сожмет и в горсти
приподнимет над миром, сделает все иначе, как ты хотел.
ну кто бы сказал такое, осмелился, вычертил передел.

а некому. немы моря твои, господи, немы, и ты уж глух.
мы тут о стены бьемся, криками режем твой нежный слух,
ты же не слышишь – что же, куда же теперь бежать?
вычертил кто-то черту, жирную, словом не передать.

***

пелериной твоя татьяна, пеленой густой
под ступни спадает твоя татьяна, мольбой пустой.
ты рисуй на рельсах сансары круг –
провожай, как прежде, чужих подруг,
составляй кроссворды из старых снов,
приготовь ей мельницу. приготовь.

перемелет твоя татьяна все жнивье живьем,
перемелет волосы вероники, елены звон.
ты подай ей утром в постель коньяк.
мы же шли под выстрел, ускорив шаг,
а пришли под звезды. условий суть
не дает решиться, не дает заснуть.

подустала твоя татьяна в крапиве спать,
шить рубашки болью, мерить и измерять
что угодно, кроме своих надежд.
положи под ноги ей меч и крест.
там где ты сажала бамбука трость,
ее сердце с саженцем вмиг срослось.

пелериной твоя татьяна оземь ляжет, скользнет росой.
милым землю дарит твоя татьяна, моря, песок.
а ты знаешь все, что молчит господь,
что свою крапиву ей до корней полоть.
ты рисуй на рельсах свои шаги
и беги к татьяне. беги, беги…

***

не то фанданго, не то мазурка.
как промысел божий свят,
мы пляшем, танцуем ли,
землю из шара сбивая в блин.
и вот остановка –
и что же нам дальше?
вопросы идут подряд.
уходишь.
ну что ж тут поделать – уходишь,
в небесную лунь,
в небесную синь…

не то фламенко, не то вальсочек,
ритмично идем в дозор –
мой милый, мой маленький
междустрочный
истерик и до-мажор.
уходишь.
мария, святая мария,
сжалься, не отпускай.
мария, она не в рай.
она чуть дальше, еще повыше.
она ко мне
должна быть ведома,
слышишь?!

не то арабески, не то витражность.
в галактиках прошлых лет
моя невозможность, моя заразность –
километраж комет.
ты слышишь, господи,
слышишь – плачет
и платит по всем счетам
любой, кто не знал,
любой, кто не верил,
что я не предам,
не продам…

не то и не это осталось и пусть так
и будет – пустая моя
москва.
не то не на это делю, я невеста
а в женихах – молва
милый мой, миленький
кто бы там ни был
ты
ей плохо там будет, веришь?
посредь твоей пустоты…

***

если ты согласна, я сейчас же уйду.
зачем ты молчишь,
я же все знаю наперед.

если ты согласна, я уйду, считая глазами
ступеньки
в твоем подъезде и зная,
что ты уже приникла лбом
к холодному стеклу и ждешь, когда
я окажусь на улице, под твоими окнами.

если ты согласна,
я уйду,
но мне придется еще
чуть-чуть
посидеть на недосчитанной ступеньке
между семнадцатым и шестнадцатым
этажами, рисуя сигаретным огоньком в воздухе
твое
имя.

если ты согласна,
то теперь я буду звать тебя
бо.
не спрашивай, почему,
я просто буду звать тебя так,
как будто не договорила
последнюю букву,
обращаясь к всевышнему,
как будто ты и есть – он,
только чуточку ближе, а может
и дальше уже, я не разберусь никак,
ты же знаешь,
с логикой у меня нелады.

бо,
если ты согласна,
мой дом теперь будет здесь,
между семнадцатым и шестнадцатым
этажами, на сотни раз
пересчитанной ступеньке,
с нее не видно твою дверь,
с нее только слышно по утрам,
как ты звенишь связкой ключей,
выходя на работу,
слышно,
как ты тихо повторяешь про себя
традиционную молитву
«господи, сделай так, чтобы я выжила,
несмотря на зиму»,
слышно, как стучит
твое
оголтелое
сердце.

если ты согласна,
бо,
ступай на мою душу,
я бросила ее тебе под ноги
поверх луж и льдин,
поверх песка и соли,
поверх всего извращенного бытия
и переломанного мирового сознания,
поверх грязи мирской и суеты мирской,
ты только шагай,
не замочи ступней,
шагай легко,
зачем еще нужна моя душа,
если не бросить
ее
тебе
под ноги,

если только ты согласна, бо…


бо,
ты стоишь и ждешь,
прислонившись горящей щекой к ледяному стеклу,
ждешь,
когда я выйду в ночь,
содрогаясь от неслышных рыданий,
ждешь,
когда сможешь увидеть меня и понять,
что уже пора выбегать
босиком на снег
и догонять меня,
и просить не уходить,
и говорить,

что ты согласна.

ты не дождешься меня,
бо,
ведь я уже заранее знаю,
что ты согласна,
а потому завтра утром,
очнувшись от тяжелого забытья,
ты пройдешь,
не заметив,
по брошенной к ногам твоим
моей
маленькой
любящей душе,
и будешь думать обо мне,
как прежде,
потому что ты согласна,
бо.

ты согласна на то,
чтобы я
осталась.

***

и все меньше поводов приходить ко мне в гости,
рисовать мои руки грифелем, слушать джаз.
и все меньше времени – стали старше, причуды роста:
характерный треск материала жизни – плохой каркас.
отлепиться сложно от пыльных офисов, сделать кофе,
на полу усесться, волынку прошлую звонкую завести:
как искали смыслы во всем, что скрыто в составе крови.
как теперь уж каждый профессионален и как мастит.

и все меньше жизни в усталых встречах и рваных фразах:
у нас дома снова прохладно, ты знаешь, как будто ночь.
и жена уедет, а мне неладно, а мне так холодно с каждым разом
оставаться одной, когда дома пусто, текилы бы приволочь…
а у нас, ты знаешь, все те же будни, и те же драки
из-за любого шороха, по мелочам, как нескладно, ответа нет.
и мы чистим каждый в своей квартире все ту же накипь
со своей супер взрослой жизни, со своих подростковых лет.

что-то стерлось с подкорки мозга, что-то вышло не так, как надо,
но и делать что-то, стараться устроить лучше не хватит сил.
потому что офис, семья, посуда, побеги в прошлое как на ладан,
потому что все словно бы в тумане, и какой там дьявол его месил?
а сегодня вторник, мартобря второе.
сны не снились. работа. и все пустое.

***