Хрустальными подвесками, сантурами и люстрами...

* * *
Хрустальными подвесками, сантурами и люстрами –
переливался музыкой рассыпавшийся лёд.
Глубокими и вескими, как думы Заратустровы,
густыми и тягучими, как вылившийся мёд,

река водила водами – тяжёлая, холодная –
как будто что-то скрытное творилось в глубине,
как будто в ней китовая, огромная, голодная
готовилась позавтракать семья на самом дне.

И Нечто необъятное, немое, первозданное
являлось вдруг воочию – или впускало нас?
живущих жизнью глупою, придуманною, странною,
с душой пустой, безрадостной, как выдохшийся квас.

Впускало в Дом, где некогда мы жили, несмышлёные,
откуда мы отправились разыскивать себя.
И заплутали, сирые, слепые, опошлённые,
крупицы детской святости от донца отскребя.

Понять бы нам, потерянным, напуганным, блуждающим,
что испокон искомое нас ожидает тут,
где всё же что-то ёкает при встрече с созидающим
Началом нерастраченным – к Нему пути ведут.

А только-то и надобно, чтоб искренне да по сердцу.
И всё, что счастье требует – немного помолчать.
И вот тогда услышится, как сердце к Богу просится –
позволь ему, хорошему, в безмолвии венчать

Главу всего Творения, что ширится и высится,
что всеобъемлет дочиста и проникает в суть.
И вот тогда признаемся: всё «умное» – бессмыслица,
вся «скорбь-тоска» – комедия, вся «панацея» – ртуть.

И всё то, настоящее – по времени и в сущности –
что беспрестанно движется вне нашей кутерьмы,
что существует исстари вне вожделенной вещности, –
сие великолепие, как не престранно, – мы.