XXviii. Вина

Повелитель бесконечности заточен внутри ореховой скорлупы
Так шторм бушует в застывшей смоляной капле
Так дух гирканский беснуется внутри сосуда
Но и им не под силу выразить
Идею такой тесноты
Лев закусывает удила
И сдавленно рычит
Ибо если бы вся мощь его голоса
Вырвалась на волю –
Вмиг пал бы он бездыханным
Не доведя замысел до конца
Повелитель бесконечности
Мнит мир ореховой скорлупою
Бессменный советчик его – свеча
Лист бумаги – подданный
Всегда готовый подставить спину
Чернила – кровь
Родившаяся из закона о праве первой ночи
Корона же – обруч невидимый
Он находится внутри головы
Мантией стала распахнутая рубашка
А скипетр – ах, скипетр! – покоя ему не дает
Всем видом щекочет своим
Платоническую, бестелесную Музу
Качаясь из стороны в сторону, подобно маятнику
Подсказывает идеи и сам же страдает за них
Украшаясь молочной амброзией
Эликсиром вольных богов
Стремительно перо, будто молодой сатир
Чертит дерзкие шаги свои по бумаге
До невозможности ускоряя бег
Чудом не оступаясь
На острых оконечностях букв
Но мысль еще более быстронога
Как юная нимфа
Что жаждет восторгов
И потому не спешит побежать по воздуху
Но топчет землю прелестными ножками
Ибо земля суть плоть
А нимфа тоже не бесплотна
Тысячею образов брызжут камешки из-под ее ступней
Но широкие шаги фавна взрываются словами
Вот – кончается тропа, а за нею – обрыв
Пропасть
Пустота и величие воздуха
Покровителя эфемерности
Врага плоти
Нимфа разворачивается и бежит в пещеру
Чей зев темнеет в стороне
Желает скрыться там от преследователя
Но нет! – он проявил хитрость
И уже ждет ее внутри
Нимфа схвачена
Вот она уже лежит на прохладном камне
В смехе пульсирует пронзенное лоно
Триумфально смеется сатир
Мысль поймана
Воплощена в дерзком слове
А слов таких – легион
Щеки Музы пылают
Подобно розе Ланкастерского дома
Не от смущения –
От гордости зарделась она
И от вожделения
Она проникает в сознание творца
Встает перед мысленным взором
Принимая одну из поз Аретино
Черное и белое на его пальцах –
Равная честь для нее
Улыбка, завершающая удавшийся замысел
И дыхание, что подобно агонии –
Две равно достойных мантии
Крепчайшее ругательство –
Будто поцелуй возлюбленного
Запечатленный на ее руке
Грациозно изогнутыми губами
Дриады выскакивают из деревьев
Где дремали голышом
Наяды, омыв средоточия страсти
Покидают свои ручьи
Любое желание провоцирует погоню
Вдумчивым неистовством охвачен повелитель бесконечности
Но вдруг один из его подданных
Отказывает ему в служении
«Уж более нет сил», - говорит на последнем издыхании
Повелитель разъярен
Нимфы, смеясь
Помчались прочь от обескураженных фавнов
Чьи ноги вросли вдруг в землю
Нежно изогнутые губы
Разрождаются раскатом крика
Черный эликсир кончился
Повелитель отдает приказ
Но его взору предстает эликсир красный
Бесполезное вино
Которому не повинуются перья
Это – вина шаловливой Музы, что извела его
Вселилась в дыхание
Сделав его прерывистым
Скипетр отполирован до блеска
Ценою королевского голоса
Но – простительна вина
Хотя несколько нимф все же исчезли навсегда
Затерялись в тенистых зарослях
И сатиры бросились за другими
Никто не задохнется сегодня
Никому белое не застит глаза
Это обещает свободолюбивый правитель
Чьи руки увенчаны следами
Самых поощряемых в его королевстве трудов
О, верные слуги, без коих король одинок!
Если бы не было их рядом
Если бы не были они готовы
В любой миг поддаться его ласке
Или приливу злости
Разорвалась бы скорлупа, знаменуя хаос
А меж тем то, что происходит внутри нее
Воистину любопытней
Того, что вне
Того, что не находится во власти
Повелителя бесконечности.

Но лев устает метаться в клетке
Нимфы и сатиры
Настигнутые внезапным желанием сна
Падают на землю
Утихомиривается нервная зыбь
На глади черного океана
Растрепанные перья застывают
Ночь крадется ко всем
Муза треплет творца по мягким кудрям
И тоже уходит на покой
(Что же ей теперь приснится?)
Можно обратиться к дружбе вина
Но есть место лучше таверны
Лучше дна кубка
Которого не видно за толщею вина
И потому творец смывает с рук
Следы своей несдержанной доблести
Дабы не оскорбить их видом
Львицу, у чьих ног
Предстоит ему лечь
Обманывая себя иллюзией блаженства
Весь мир испивает она
С причудливо изогнутых губ
Не замечая, как мир этот становится ею
Или нет – замечая, скорее
Но не обращая на это внимания
Другая рука, из плоти и крови
Ласкает темные кудри
Пальцы застыли на изгибе листа
Глаза встречаются с другими
Она хочет, дабы он блистал перед нею
С короною гениальности, заметною для всех
У кого есть хоть толика ума
И мастерство ценить остроту клинков
Губы размыкаются, но не для поцелуя
Она внимает ему, и она – бесконечность
Но, увы, не та, над которою он – властелин
Этой ночью пламя свечи
Невзначай упавшей на пол
Побежит по нему легким ветром
Не раня, не язвя
Ореховая скорлупа расширилась
До размеров комнаты
Где наслаждаются беспокойством
Король и девица
Для которой он не желает роли фаворитки
Но желает возвеличить ее
И короновать руками восхищенных подданных
Он бежал за нею недолго
Роковой красоты сатир
За простою речною нимфой
И вот – настиг
И вот – пронзена
Пусть и не впервые
Ему все равно
Повелителю бесконечности
Или же это очередной обман?
Не она ли нынче – королева
А он – ее подданный
Фаворит, коему грозит время
И ее непостоянство
Но даже эта черта
До безумия любима им
А она, выкричав всю душу у него в объятиях
Одернет плечи и юбку
И уйдет прочь
Сменив мысли и чувства, как мантию
Пойдет гулять по улицам и рукам
Пока повелитель бесконечности
Будет метаться в ореховой скорлупе
Мир снова сузится
Рука в мыслях о ней
Потянется
К перу
И – не пройдет и часа
Как королева получит весть
Слишком груба тонкая чернильная линия
Для слов, что начертаны ею
Королева прочтет
И, зевнув, отправится спать
Пока он будет кричать у нее под окнами
И небо будет обрушивать на него потоки слез
Желая, чтобы он замолчал
Она накроется одеялами с головой
А с утра неверной рукою
Набросает ему пару сдержанных строк
И он нежно упрекнет ее
В том, что ее сердце
Неспособно объять бесконечность
И потому тем сильней ее вина.

Повелитель предоставлен самому себе
Комната обрела размеры бесконечности
Ибо он не видит дальше двух ярдов
Какая-то молчаливая нимфа
Из тех, что умерли
Не познанные сатирами
Явилась к нему накануне
И. сдавив одну грудь
Уронила каплю молока в кричащий глаз
И теперь ему принадлежит вся бесконечность
Слепой
Может считаться повелителем ночи
Глухой –
Деспотическим покорителем звуков
Рассыпалась ореховая скорлупа
Со всех сторон подступают тени
К трону, вознесшему на себе короля
Все вокруг – его подданные
Завесы сплетничают друг с другом
Сотворяя нелицеприятный портрет
Впитывая тошнотворные запахи
Запоминая их надолго
Смеются подлокотники под побелевшими руками
Сверкая, рассмеялся пол
В смехе этом – не его вина
Вина
Вина
Требует повелитель бесконечности
Но столь медленно разносятся в ней звуки
Вина!
Но – смеется бутылка, выскальзывая из пальцев
Льется в бесконечность –
Не в горло –
Кислый эликсир
Разъярен бессильный повелитель
Отверженный
Изувеченный второю из своих доблестей
Но первая все еще ярится в нем
Нет вины на его Музе
Ибо она не откажется от него
Она вскормлена иными воззрениями
Она ласково треплет останки мягких кудрей
И заглядывает ему в лицо
Тщась разглядеть пожар Геенны
Во мгле умолкшего озера
О, еще не мертв он
Завистники лгали
Еще не мертв!
Хоть и кровь сворачивается прямо в жилах
От отвращения к самой себе
Плачет, гния, и рвется наружу
С иными жидкостями
Рвется покинуть проклятое тело
Украшенное тысячью
Навеки въевшихся в кожу драгоценностей
Но ведь есть иные эликсиры
Не менее горячие
Не менее алые
С трудом раскрываются уста
Все еще хранящие
Оттенок былой красоты
В изувеченном
Но все столь же неповторимом изгибе
Самого хищного рыка
Грознее
Тревожнее
Зловещей
Повелительней
Неотступнее
Разъяреннее
Величественнее
И громче –
Хриплый, надорванный шепот:
«Вина».