XII. Без духов

Традиции боятся самих себя
У зеркал, на перекрестках, в пустующих хижинах
Сходят с ума ровно в полночь
Ибо так приказано было гадальцами
Что видят конец света в странной формы облаке
А багряного нарыва в паху своем не замечают
Полночь – исконно проклятое время
Такова догма фолиантов с черными страницами
Братьев-близнецов катехизиса
Полночь – час молчания
Час для свершения зол
Час, когда задаются вопросы
За которые могут отрубить язык
И повязать его вокруг шеи
Полночь – это пик страха
Таково распространенное заблуждение
Это традиция
На кренящейся сцене
Ее воплотит чахоточная дева
С лицом, не имеющим рта
С огромными глазами
Которые видят и знают
Но страшатся поведать заблуждающимся
О часе предрассветном
Когда небо пустует
Будто разграбленная душа
Когда воды становятся черными
Непроницаемыми даже у берега
Когда смолкает ветер
Что шевелит цепями повешенного
И в минуту немоты
Сокровенное становится явным
А сны являют свои бутафорские лица
Именно тогда сильнее сжимаются веки
Чтобы удержать последний милосердный призрак
Сжимаются сильно, отчаянно
Желая урвать последний миг от наслаждения
Последнее вздрагивание
Но стрелки на часах трогаются в путь
И оглушительно скрипят решетки ресниц
И усталый зверь просыпается навсегда
И тогда воздух, стыдясь, наполняется мглою
И остается лишь гадать
В каком настроении пребывает
Не допущенное к земле светило
Быть может, довольно оно
Кстати представившимся случаем
Понежить свое грузное тело
В душных перинах туч
А может быть, наоборот
Пребывает оно в ярости
Разве воспрещается ему
Страдать пороком подглядывания?
Быть может, томится оно
Не видя, что творится здесь, на земле?
На земле, которая, нарожав все окрестные декорации
Принялась плодить деревья странной формы
В местах, куда падала
Подобная ведьминскому зелью
Смешанная кровь
В этом краю –
Самые несчастливые могильщики
Всякую дрянь приходится закапывать весьма глубоко
Как если бы это было сокровище
Но кто уследит за ними?
(Обиженное солнце храпит в поднебесье)
Они лишь слегка разворошат землю
И швырнут туда труп
А после на балу
Кокетка поднесет к устам своим кубок
С нездоровой водою
С поклоном от усопших
Которые продолжают шутить, даже не дыша
И целовать, не имея губ
И это еще далеко не все
Могильщики тоже работают
В час предрассветный
А где-то между стен
Уже давно оплавились свечи
В конце концов сведя на нет отблески
Что струились по дремлющему лицу
Сложили оружие двое безотказных стражей
Слегли мягкой бесполезной плотью
К скрещенным ногам
Опустело стеклянное тело вечной подруги
Что так умело заговаривала зубы
И закончились сны о доблестных битвах
И не был высказан упрек двум душам
Унесенным взрывом на тот свет
Будто бы еще вчера
Сплелись в крепкий и верный клубок
Три руки
И когда пламя в шести карих колодцах
Достигло своего пика
Одновременно раскрылись
Трое блестящих от вина уст
И нестройно, но искренне
Произнесли слова клятвы
Итак
Ежели кому-то в день завтрашний
Суждено стать духом
Да не забудет он товарищей своих
Что все еще обречены носить плоть
И да явится он им в ту же ночь
Растолкает их, пьяных, усталых, измотанных
И поведает им о другой стороне
А они кивнут ему с улыбкой
И снова завалятся спать
Вино – древнейший эликсир –
Освятило это действо
А наутро загрохотало сражение
Из полумрака таинства –
Прямиком в горнило войны
Ринулись трое невыспавшихся
Бледных
Яростных
Молодых зверей
Однако что же? –
Мутнеет пара ясных глаз
Пошатывается в сильном теле
Нежная, ужаснувшаяся душа
Очертя голову бросаются к солдату
Двое товарищей
И едва более скорый
Подхватывает на руки бесчувственного –
Злосчастное ядро
Навсегда разлучает обоих
С шумом сражения
Тенью желает стать
Провалиться сквозь землю
Сделаться никем
Оставшийся в живых звереныш
Друзья поцеловали его на прощание
Швырнув волну смешавшейся крови
Ему в лицо
Окружающий мир огибает тонкую фигуру
И уносится куда-то назад
Звереныш ютится в сырых простынях
Лежит без сна
Блуждая взглядом
По низкому потолку
Все текут и текут мимо
Обвислые телеса ночи
А гостей все нет
Хотя здесь так много темных углов –
Они могли бы выступить из любого
Привкус вчерашнего вина
Притаился у основания иссохшего языка
Вот оно – свидетельство таинства
Он начинает шептать слова вчерашней клятвы
И, усмехнувшись, бросает глупую болтовню
На полуслове
Никто не явился ему
Никто не придет ни завтра, ни спустя десятилетия
И звереныш становится зверем
И первая серьезная морщина
Вгрызается в его сердце
А лицемерные улыбки продолжают порхать
Вокруг все столь же миловидного лица
Отовсюду доносится музыка
И по щеке его соскальзывает
Целомудренный венценосный поцелуй
Огромный дворец как ни в чем не бывало
Держится на трех протухших яйцах
А за окнами из земли
Окропленной кровью инцестов
Вздымаются темные ветви
А ночь прогоняет звезды со своего чела
Дабы уступить место
Предрассветной мгле
Разбитые часы не отсчитывают времени
И поделом – время не для того создано
Чтобы его имели на каждом циферблате
Веки сжимаются сильно, отчаянно
Или же насмешливо?
Обиженно всхлипывает порицаемая традиция
Она боится сама себя
И потому постоянно отшучивается ложью
О том, что богатый мир духовных внутренностей
Непременно должен быть прекрасен.