Зачет по химии

Зачет по химии
                Рассказ

 Грезит она среди белого дня,
 Она заставляет меня смеяться,
 Смеяться, и плакать, и говорить,
 Хоть нечего мне сказать.
 П. Элюар "Возлюбленная"


                1

   Гроздова, преподавательница химии, грозди ломала; куски молекул сверху на горку, высящуюся на ее столе, положила. И взяла в руки молекулу новенькую свежую не разобранную. Молекулы - то есть изготовленные из пластмассы модели молекул - которые она зачем-то разбирала на атомы, трещали в ее руках будто грецкие орехи. Пластмассовые шарики - это, конечно, просто шарики, но в моделях молекул из пластмассы они изображали атомы, а палочки - это были наглядные межатомные связи внутри молекул.
   Модели молекул напоминали собой гроздья винограда. Гроздова была похожа на едока винограда. Только ягодой у нее были молекулы, похожие на виноградные грозди.
   В животе Гроздовой иногда раздавался звук - необъяснимо тупой бурчащий скрип дергача - тракторного ручного стартера, когда, намотав на его валик веревку, ее с силой дергают.
   Гроздова сидела за преподавательским столом, а я находился перед ней в отдалении: сбоку у окна за одним из лабораторных столов, на которых на практических занятиях во время семестра мы, студенты, учились проводить химические опыты. Мы с ней вдвоем около получаса наедине находились в лаборатории Павлодарского индустриального института, в котором я в 1974 году обучался на первом курсе.
   Я сидел, низко склонив голову над листом бумаги, и записывал ответ на вопрос из билета.

   Гусиная печенка съедена, а четверостишия исчезли… Осталось одно-единственное, на веере, и оно меня никогда не покинет.

   Ответ мой был готов, но я выгадывал время, не торопился с инициативой, ожидал, когда Гроздова сама предложит мне отвечать по билету. Мы с преподавательницей словно бы пара - закрылись от остальных в тишине пустой лаборатории и будто бы вывесили на обратной стороне двери в коридоре табличку "не беспокоить".
   Время от времени я ощущал на себе ее стальной взгляд.
   Когда пропадало ощущение, что Гроздова смотрит на меня, я в свою очередь иногда поглядывал на то, как она за своим столом "рукодельничает". Глаза у нее темные; рот большой, длинная шея плотно, несмотря на жару, закутана песочного цвета [капроновым] платком.
   Я в седьмой раз пытался получить от нее зачет по химии. И из-за отсутствующего в моей зачетной книжке зачета по химии я не был допущен к сессии и уже пропустил два из пяти экзаменов, которые необходимо студентам сдать за время летней сессии, чтобы иметь право потом в течении семестра ежемесячно получать стипендию.
   Мой напарник по "химическому несчастью" щупленький в очках Исенов на 6-ой попытке получил у Гроздовой зачет. Остался я один "на седьмой ходке" без зачета по химии.
   В животе Гроздовой звук - необъяснимо тупой бурчащий скрип дергача - тракторного стартера, когда, намотав на его валик веревку, ее с максимальной силой дергают.
   Я постарался представить себя трактором, к дизельному двигателю которого приделан стартер с дергачем. Прежде всего, мне надо было завестись, чтобы потом, все сокрушая, поехать и получить в зачетную книжку "зачет" - [из пяти букв] драгоценное слово. Вообразить себя всесокрушающей гусеничною машиною получалось у меня плохо, совсем не получалось - мешал треск разрушаемых Гроздовой молекул. Зачем-то она их разбирала?
   Зачет по химии у Гроздовой, еще на допустимой "массовой" среди студентов третьей ходке, кто-то из сокурсников называл "походом за мукой".
   Вот содержание билета, доставшегося мне на седьмой попытке.

   Заголовок: "Кондуктор".
   Как только возникнет желанный эротический эффект, женщины предпочитают, чтобы это повторялось до тех пор, пока они не достигнут оргазма.
   Безумства в страсти присущи человеческой природе.
   …И дама спросила: "Послушайте. Почему мы стоим?" Кондуктор ответил, что опаздывает встречный курьерский.
   Задание: необходимо составить эскиз портрета кондуктора и объяснить смысл, предположительно, о чем он [по существу] говорит даме у окна.

   Неожиданно входная дверь из коридора резко распахнулась, и вбежал лаборант Гоша, он же Шоша, в канареечно-желтой рубашке и в синих линялых джинсах; встал на углу преподавательского стола.
   Гроздова внезапно помрачнела, с досадой оттолкнула прочь от себя к середине стола молекулу, подтянула к подбородку платок и повернулась к лаборанту.
   - В чем же дело? - удивилась она.
   - Ленчик, такое представление…
   Гоша наклонился, положил - "пальцы в растопыр" - ладони на край стола, и стал ей что-то тихим шепотом излагать.
   Елена Николаевна Гроздова - преподаватель, наверно, в возрасте 36 лет. Ленчик бывает до невозможности вульгарна!
   При чтении этого рассказа никому не надо будет удивляться такому странному моему представлению содержания из билетов по химии, который я взял на столе у преподавателя. Дело в том, что на "седьмой ходке" за [желанным] зачетом к Гроздовой, обоснованно, "поход за мукой" для меня превратился в "поход за мухой". Конечно, полученный мною билет от Гроздовой содержал на самом деле более традиционные задания по учебному курсу химии. Кому из читателей интересно с ними ознакомиться? Но вот ведь важный вопрос - какое из содержаний более реально передает в художественном изложении сущность доставшегося мне билета.
   Я мог бы доказать одну реальность, а затем другую: одна обладает тем, чего в другой нет. Вещи отличаются друг от друга. Вышло в итоге, по-моему, и вовсе небывалая вещь.
   Я прислушивался к шепоту Гоши и принялся, наподобие схожего занятия у Гроздовой, разбирать "молекулу" фамилии преподавательницы. Рассказ мой мемуарный, но возможно ли мне в него вписать ее подлинную фамилию? Почему бы нет? Елена Николаевна Гроздова. А если: "Гро-ва". Или: "Грова". Тогда: "У Гровой". Фамилия выходила неоригинальною без "здо".
   - Вам очень нужно туда попасть? - спросила Елена Николаевна с ноткою скепсиса в голосе.
   - Очень, Ленчик, - поклялся ей Гоша.
   - Перемажешься весь медом. Где потом отмываться?
   - Не волнуйтесь.
   Лаборант Гоша - блондин. Он давно, пять или семь лет, прямо со школьной скамьи работает на кафедре химии лаборантом. Он очень ленивый, в его обязанности в лаборатории входит помогать студентам ставить учебные химические опыты. Он неимоверно спесив и опрометчиво высокомерен со студентами, которые уже через несколько лет становятся специалистами-инженерами. Шоша - идеал для оригинального портрета "мухчины". В чем-то он сильно схож, здорово смахивает на потерявшееся из фамилии преподавателя раскатистый слог "здо".
   Здо - какой будет без него прок, если я в своем рассказе опускаю сущностную середку? Так я уподоблюсь тогда булевой алгебре - утерявшей в упрощении базовую физическую основу. Но то, что естественно для какого-то исторического в математике этапа, для литературного рассказа вовсе не годится.
   Елене Николаевне вскоре надоело слушать своего лаборанта, и она, в знак согласия с чем-то, махнула ладошкою в сторону двери.
   Гоша обрадовался, выпрямился, но тут же лицо его снова сделалось удрученным.
   - Самое-то главное мы с тобой и забыли!
   - Что же именно?
   Гоша согнулся, положил свои локти на преподавательский стол и с очень удрученным видом зашептал ей о чем-то главном.
   - В чем же дело? - удивилася она. - Это у тебя навалом!
   После молекулярного фруктового десерта, тщательно вытерев салфеткой руки, Елена Николаевна вынула из дамской сумочки бумажник и отсчитала для лаборанта несколько красного цвета десятирублевых купюр.
   Лаборант Гоша разом повеселел и лицом расцвел:
   - Вот и прекрасно, Ленчик! Ты здорово меня в этом случае выручаешь.
   - Нет проблем, - бодро ответила преподаватель. - Вот, возьми еще. Считай себя свободным. Поезжай туда на такси. Только не забудь, чтобы в восемь вечера был на месте, так что не опоздай.
   - Не волнуйтесь.
   В цифровом мире булевой алгебры мудрствование сущего "0". Ломание молекул - "нуль" Восемь часов. Алгебра - памятник женской скрытности и молчаливости.
   "- Восемь вечера, - подсказал я себе и тут же сам себя опроверг. - Совпадение? Дичь!"
   Если вещи отличны друг от друга, то они всегда различаются по степени их реальности. Это рассуждение, будучи само абстрактно, требовало бы, пожалуй, разъяснений, но я их отклонил до другого подходящего случая.
   Лаборант Гоша уже пропал за дверью.
   - Готовы отвечать? - спросила у меня Гроздова.
   - Да!
   Я пересел за ее стол.
   В животе Гроздовой громкий звук - необъяснимо тупой бурчащий скрип дергача - тракторного стартера, когда, намотав на его валик веревку, ее с силой дергают. И ничто так-таки не запускается.
   Она смотрела на меня безо всякого выражения, придерживала одной рукой платок у подбородка.
   - Формулу глюкозы. Формулу фруктозы… Идите и готовьтесь к зачету.
   Кто бы мог еще такому поверить? Числом восемь! Встретимся в восемь вечером.
   На том мы тогда и расстались с преподавательницей.
   Еще под впечатлением чего-то непонятного и фатально неразрешающегося, я зашел в библиотеку института.
   Лаборантка одной из кафедр энергетического факультета Наташа, незамужняя девушка на год или на два старше меня возрастом, временно подменяла одного из библиотекарей, ушедшего в отпуск. Когда я вошел, она ставила на стол библиотекаря вазу с букетом цветов. Помимо работы в институте Наташа обучалась на нулевом (доподготовительном) факультете, и в мае она успешно сдала выпускные экзамены и уже была зачислена студенткой на первый курс дневного факультета по той же, что и у меня специальности. Свою работу до осени до начала учебных занятий она решила не бросать.
   Вместо того, чтобы искать мою читательскую карточку, Наташа достала из стола разлинованный в таблицу листок бумаги и взяла в руку карандаш. Мне пришлось ответить для анкеты на несколько ее вопросов.
   - Ты любишь путешествовать на поездах?
   - Когда б не духота в вагоне и не было бы вони из туалетов, тогда…
   - Ясно. Твой любимый цветок?
   Я поглядел на белые цветы в вазе, стоявшей у нее на столе. Цветы были красивыми, но я не помнил их название.
   - Наташа, я не знаю. Напиши - подсолнух. Записала? Зачем тебе надо было о таких вещах узнать?
   Я пришел в библиотеку, чтобы обменять книгу из собрания сочинений Бунина на следующий том. Когда недавно в библиотеке за столом библиотекаря появилась Наташа, я с удивлением узнал, что помимо учебников там в нашей библиотеке был чудесный богатый фонд художественной литературы.
   Я спросил у Наташи доходчивую для студента нехимической специальности книжку по химии. Она, услышав о моем незачете у Гроздовой, тут же вручила мне книгу "Герой нашего времени" и посоветовала внимательно прочесть в ней "вставную" новеллу "Фаталист".
   - Вся русская литературная классика в какой-то мере с примесью химии, поскольку она создавалась дворянами, говоривших равно на французском и русском языках, - сообщила мне Наташа потрясающую для меня новость.
   Из последних поступлений книг в библиотеку Наташа припасла для меня карманного формата томик стихотворений Поля Элюара в переводе "мэ-нэ" Ваксмахера.
   - Литературный памятник!
   Я был еще в том возрасте, когда и литературные памятники читаются запоем.
   Всякий перевод стихов, по мнению Наташи, есть чистейшая или почти химия.
   Я спросил у Наташи, не желает ли она со мною вечером куда-нибудь пойти?
   - В кафешку? Сегодня не смогу. Может быть завтра? Позвони.
   Наташа записала мне свой домашний телефон.
   Уложив в портфель книги, я отправился на автобусную остановку.
   Месяц июнь добрался до своей середины. День был не просто жарким - знойным. Доехав до дому, я почувствовал такую жуткую разбитость. В комнатах в квартире была ужасная духота.
   - Жу-жу, жу-жу, - я вглядывался, откинувшись на спинку кресла, издалека пристально в лакированную поверхность репродукции старинного голландского цветочного натюрморта в раме с гипсовою лепниною поверх деревянного каркаса, покрашенною краскою "под бронзу", висевшего на самом видном месте в зале на стене над секретером.
   Я решил, что мне необходимо общение с живыми цветами. Достал хозяйственную сумку, положил в нее продукты, бритву и книги. Ночевать я отправился на дачу.


                2

   В дачном домике царили естественная загородная тишина и прохлада, ободряющая свежестью остроту чувств. Устроившись за столом на веранде, я открыл учебник по химии и пролистал его страницы. Я записал в шпаргалку формулу фруктозы. По сути, мне уже нечего было учить в книге химии. Я давно уже все достаточно выучил. А потому я захлопнул опостылевший до чертиков вузовский учебник и схватил в руки "литературный памятник", врученный мне Наталией в библиотеке, занялся чтением переведенных с французского языка стихов: но тем самым я внутри себя поджёг костер времени.
   Мой чуткий художник "писсарро" мало изменился даже с годами; когда вид из его мастерской не мог уже дать ему ничего нового, он тотчас начал путешествовать. Вскоре я для себя четко уяснил: мне надо будет развить тему La ros; publique (Роза публичная).
   Я приколотил на дачном заборе оторванную штакетину: сложно было исполнить несложное, если в твоем распоряжении гнутые гвозди. Очень трудно выбросить старые с записями бумаги, о которых мы не догадываемся, где в каком месте они лежат. Воспользуемся интуицией.
   Стал разглядывать я на молодых лозах винограда еще крошечные плодовые кисточки. Отец мой пробовал разводить виноград.
   Я попытался себе представить девушку на невысоком степной породы коне.
   It was dark outside now. (Англ. - Это была темная внешность сиюминутного).
   Появился на своей даче сосед - заместитель руководителя химической лаборатории Павлодарского алюминиевого завода Виктор Васильевич Пудиков. Он приехал на новенькой машине кремовой ГАЗ-24, которую он купил, работая в течение нескольких лет химиком-экспертом на строительстве алюминиевого и редкоземельного производства на острове Куба.
   Уж, он то знает формулу фруктозы.
   Виктор Васильевич научил отца, как пятна каустической соды надо удалять у машины с лобового стекла. Водой удалять пятнышки засохшего каустика бесполезно. Надо поплевать слюны на лобовое стекло. И протереть стекло тряпочкой. Слюна растворяет пятна каустика. У нас в Павлодаре есть такая проблема: если едешь по обводной дороге, то на одном из участков этой дороги, проходящем вдоль забора алюминиевого завода, обязательно машины попадают под дождичек с растворенным в его капельках воды каустиком, который выпадает из облачка, выходящего из нескольких высоких градирен.
   Между дачей моего отца и Пудикова нет забора. Я заступил на территорию соседа.
   - Формулу фруктозы? - переспросил Виктор Васильевич.
   Пудиков взял у меня ручку и блокнот и безошибочно записал формулу.
   - Сахара?
   Пудиков написал формулу сахарозы.
   - А почему сахар слаще из свеклы, - спросил я у него. - Почему слаще из "свеклы-буряка", чем из сахарного тростника?
   - Этот вопрос не к химикам, а к политикам, - засмеялся Пудиков. - Точнее к политическим химикам. А вообще в средние века считалось, что "сахар" - это святое.
   Виктор Васильевич Пудиков весною в мае посадил у себя на даче розу.
   - Сорт "Мерседес". Видишь бутончик? - показал мне Виктор Васильевич. - Скоро будет цвести. Может быть, к утру уже раскроется.
   Виктор Васильевич рассказал, что в книге по цветоводству написано, что куст розы этого сорта будет цвести в течение всего лета, но вот только характерный для цветка розы аромат у "Мерседес" отсутствует.
   Пудиков полил из лейки кустик розы; а после того, как вода впиталась в почву, он деликатно взрыхлил вокруг розочки земельку и уехал.
   С тех пор как люди создали себе мысли, утонченные заблуждения охотно ощущают свою собственную силу. Мысль не может в течение долгого времени сохранять свое значение - она меняется. Положение это, оно столь легко доказуемое? Она (мысль со значением) в конце-концов становится обыденной. Какое, в самом деле, достоинство в том, чтобы мыслить одинаково с толпой и утверждать положение, столь легко доказуемое?
   Светила долгая летняя вечерняя заря. Восемь часов!
   Я, как и планировал, остался ночевать на даче.
   Утром я проснулся, едва начинало светать, в минуту, когда тишина лежит еще грузом ночи на бездвижных листочках у плодовых кустиков и на густых купоросных кронах у высоких деревьев. Плохая память, которая лениво копошится в приютах желанья. Ослепительный ночной мрак. Полная тишина. Под листьями время уже себе не хозяин. На каторге тротуара оно оседает заученным смехом, но за городом на воле оно тоже останется не прорастающим в скуке. На исходе уже и тупая вода, и бездумная ночь. Наступило утро - чтобы забыть про пустыню, про поцелуй еще.
   Я вышел из дачного домика, чтобы полюбоваться восходом солнца.
   Императрица Екатерина II совершила исторический выбор для развития Российского государства, отвергнув янтарные запасы палабской земли под прусским Кенигсбергом и неуместные для нее услуги своего соотечественника Канта, в пользу модного Парижа и престижного Вольтера - искусства железной маски и дворянской вольницы.
   На солнце в его утренних лучах стихи Поля Элюара смешивались с сахаром.
   Роза для всех - La ros; publique - Роза публичная: "Мерседес". Рибоза, глюкоза, фруктоза - пентоза и гексозы.
   Присягает на каждом зеленом листе солнцу, не зная сомнений, подставив ладонь. Это твоя ли рука? И клянется, не зная это, твоя ли рука? Берегись минувших молний, застывших в пышном убранстве. Это лишь бессонницы с нервами из пальцев пейзаж.
   Солнце взошло без грома фанфар. Медленно поднялась красная громада над горизонтом за трубами алюминиевого завода, разлегшегося доминантою на холмах километрах в трех или пяти от дачи моего отца. Дачное садоводство носило соответствующее заводу профильное название "Металлург".
   Было уже жарко, когда я направился в институт.
   На дачной автобусной остановке девчонка восьми лет толкала палку в вырытую сусликом норку. Я прежде несколько раз видел зверька, хозяина этой норки.
   Бабушка этой девочки, еще не старая женщина, заметив, с каким интересом я наблюдал за тем, чем занималась ее внучка, смутилась и всполошилась:
   - Надя, что ты делаешь?!
   - Суслика выгоняю из норки.
   Женщина за руку оттащила девочку от подземного домика:
   - Вспомни, мы ведь вчера читали сказку про буку алгебру, - отчитывала бабушка свою внучку. - Что было в книге написано?
   Упрямая девчонка сопротивлялась:
   - Ты не сказку читала, а легенду.
   Стало еще более жарко, когда я добрался до института.
   Гроздова была в лаборатории. В лаборатории химии появился новый предмет. Там появилось розовое кресло. Оно было… громоздким тяжелым. Лаборант Гоша, наверно, его приволок в лабораторию. Гроздова, сидевшая в этом кресле, закрыла глаза и стала о чем-то сосредоточенно думать. Платок у нее на шее, по-прежнему, был плотно намотан, не взирая на жару.
   О чем она могла думать? О том, что… Роза для всех - La ros; publique - Роза МЕРСЕДЕС - без характерного для розы запаха. [Почему так?]
   Затем на мое воображение густо и лениво наплывал запах осени, словно нарисованный маслом, запах просмоленных мачтовых сосен и осин печали. Белый, стылый, неживой, нарисованный будто бы мелом, а после запах осени сменял вкус зимы. Сны - сбывались. Будило нас общее чувство голода.
   На этот день в животе Гроздовой был звук - битва вина, молока и мяса в домашней постели - необъяснимо тупой негромко бурчащий скрип.
   Я, как письмо от любимой, распечатывал листок с заданием - о радость! Мне достался билет 14. На него я уже отвечал на второй моей попытке получить зачет по предмету химии.

   "Игpa в pyчeй"
   Все предметы чувств суть во времени, но не всё, что во времени (т.е. не все предметы), суть в пространстве. Полагаясь на свои собственные догадки, определи дозволенное и недозволенное.

   Я отвечал приблизительно так:

   Мы не знаем, что именно происходит, когда женщины стимулируют себя одной лишь силою воображения, но можно высказать догадку. Вероятно, эротические фантазии побуждают мозг посылать сигналы возбуждения к гениталиям. Эти сигналы достаточно сильны и непрерывны, чтобы вызвать нарастание возбуждения, приводящее к "платофазе".

   Ответ мой был без замечания принят преподавателем Гроздовой. Но я "засыпался" на ее дополнительном вопросе.
   И все снова повторилось.
   - Формулу глюкозы.
   Опять?
   - Формулу фруктозы… Идите и готовьтесь к зачету.
   Я запоздало сообразил, что записал формулы глюкозы и фруктозы хотя и верно, но наоборот, поменяв их местами.
   Вечером я позвонил Наташе. Ответила по телефону ее мать - дочери не было дома.
   Позже мы с отцом сыграли несколько партий в шахматы. Все партии я быстро выиграл у него. Когда-то он учил меня играть в шахматы, но теперь я неизменно выигрывал у него. Однажды, ранней весной я заходил в городском саду в шахматный клуб, где второразрядник шахматист, игравший в остром комбинационном стиле, громил меня в десяти сыгранных с ним партиях в пух и прах, объявляя мне всякий раз мат не позже пятнадцатого хода в партии. У него я узнал имя легендарного шахматиста Морфи, игре которого он старался подражать. Оригинальная игра Морфи в шахматы напоминала мне загадочные с переменою цвета химические реакции различных растворов, чуть было я не написал слово "ликеров", происходившие в пробирке шахматной доски.


                3

   Девятая по счету моя попытка получить зачет по химии закончилась по-прежнему с прежним нулевым результатом.
   Souvenir, Souvenir, que me veux-tu? L’automne... Воспоминание, воспоминание, что ты от меня хочешь? Осень... (франц.).
   Воспоминание, воспоминание, что ты от меня хочешь? Атомов и сувениров, сувенир в "зачетную книжку"! Поскольку я желал разузнать их атомные связи в молекулах углеводородов, запомнить подобающие им валентности.
   Вечером, когда в окнах соседних домов зажглись огни, позвонила Наташа.
   - Все правильно я отвечал Гроздовой, но лишь на секунду, записывая формулу рибозы, остановил свою руку, - оправдывался я перед девушкой, позвонившей мне. - Ей нужен был повод, чтобы сказать заранее у нее приготовленное: - идите и готовьтесь.
   - Не буду тебе мешать готовиться, - сказала Наташа. - Почему ты не обратишься на кафедру химии с просьбой принять у тебя зачет комиссионно.
   - Что значит комиссионно?
   - Не знаешь?! На кафедре соберут комиссию из нескольких человек.
   - Боюсь я комиссию. Попробую завтра еще раз у Гроздовой добиться зачета.
   - Я бы рекомендовала тебе сдачу зачета на комиссии. Зайди завтра ко мне в библиотеку, я кое о чем тебе расскажу. О Елене Николаевне. Кстати, я приготовила для тебя несколько новых книг.
   - Зайду к тебе обязательно.
   - Вот что…
   Наташа сказала, что перед нею лежит учебник химии, и она хотела бы проверить мои ответы.
   - Какие темы, и какие вопросы еще были в билетах? - спросила Наташа.
   У меня сохранился черновик с четвертой ходки.

   "Жеребец" старается сексуально истощить своих любовниц. Стереотипный "хороший" муж старается удовлетворить свою жену. Но ни тот, ни другой не относятся к женщине душевно.

   Наташа недоумевала: "И что ты не знал ответа?"
   - Если женщина ведет себя отвратительно, - Наташа сделала выразительную паузу, - или резко пахнет, ее нужно избегать всеми доступными средствами.
   - У-у. Запомнил.
   - И запомни еще, - выпалила горячая, как утюг, Наташа. - У французского и русского языка - любовь!
   Связь по телефону в тот же миг или тут же в следующий момент резко оборвалась. В трубке только потрескивало, шипело.
   - Щ, ш, ши. В каком смысле понимать их "любовь"? - недоумевал я.
   Я положил трубку и вспомнил, что библиотечную книгу "Герой нашего времени" я оставил на даче. Взял в руки томик стихов Элюара.
   По ТВ показывали кино. Актриса на "теле" была прелестна без каблуков, без обуви, с блестящим хвостом... из деликатности. Свежий, пахучий дождь зашумел все быстрее и гуще за открытыми на балкон дверями.
   Рано утром я отправился за книгой на дачу, где увидел распустившийся бутон цветка на вершинке у кустика розы, посаженной Пудиковым. Я набрал в лейку воды, полил розовый куст, а затем гвоздиком нацарапал вокруг на влажной земле изречение.
   "Какое, в самом деле, достоинство в том, чтобы мыслить одинаково с толпой и утверждать положение, столь легко доказуемое?" И. Кант
   Вручу я цветок Гроздовой? Срезано!
   Что происходит с теми песнями, как только звуки их доносятся к нам из уст? Одним словом, некоторые познания ценятся.
   Денек выдался ясный, тихий. Солнце так и сияло, но в воздухе мне все равно чувствовалась прохлада.
   На обратной стенке павильона автобусной остановки была густо начертана гвоздиком надпись: "Гости Алгебры были норманны".
   Я сразу припомнил нравственную бабушку и ее любознательную внучку. Вспомнил я и про норку суслика, а потому подошел к той самой норке. Кто-то в норку уже затолкал смятую пустую пачку из под сигарет. Я ее вытащил и отбросил в сторону. Интересно, где у суслика другие входы в его подземный дом? Не было нигде видно других отверстий. Вокруг уже выросла высокая трава.
   Я собирался было дописать на стенке павильона подразумевающийся перевод: "Норманны - это, распечатай, "нормальные мужчины".
   Но не стал впадать в явное детство настенной полемики.
   В автобусе с пышным красным цветком в руке я выглядел весьма торжественно. И снова кольнуло сомнение - правильно ли я поступил с распустившейся розой? Роза была без "никакого" запаха. Странные цветы вырастил Виктор Васильевич.
   Розу я вручил секретарше на кафедре химии, у которой я брал направление на зачет. Скромно молча положил цветок на край ее секретарского стола.
   Гроздова была в лаборатории. Она сидела в розовом кресле в углу комнаты справа от письменного стола, Кресло было низкое. Она полулежала, откинувшись спиной, казалось, в неимоверной усталости. Она читала городскую вечернюю газету. Впрочем, "вечерняя" к слову "газета" я прибавил. В Павлодаре не печатали никогда никаких вечерних газет.
   Я взял один из разложенных на столе билетов и стал готовиться к ответу.
   Сразу за этим в химическую лабораторию влетел Гоша.
   Гроздова опустила на колени газету и положила свою крупную ладонь на шейный платок. Елена Николаевна сказала лаборанту, иронично глядя на него:
 - Жара, я думала, что упаду в обморок. Спасибо, что силой усадил меня в кресло.
   Гоша, потупив глаза, разглядывал на столе груду пластмассовых деталей от разобранных молекул. В завершение созерцания груды обломков, он скорбно произнес:
   - Любопытно, но исчезновение молекулярной картины не облегчило тяжесть составлявших ее деталей.
   - Неправда, - возразила Гроздова, - я не обижаю тех, кого люблю. Решетки больше нет, и нет тюремной работы.
   Гоша от удовольствия причмокнул губами, удовлетворенно кивнул и сказал:
   - Надо их теперь навсегда убрать. Пошел я за перчатками.
   Указки по химии, прочитанные мною в "Герое нашего времени", были следующие: слово "фата" производное от "фатера", т.е. "квартира". "Фаталист" тождествен "Квартиранту". Тогда спрашивается: Кто в лермонтовской новелле квартирант? Поскольку квартира была в фате.
   На этот раз я попался на формуле кремнезема. Лишь на секунду или на две в раздумье замерла моя рука над листом бумаги, как последовало – не выпуская из рук газеты - роковое: "Идите и готовьтесь к зачету". Во внимание - фатально! - не было принято, что я тут же к концу этой фразы уже написал на листке формулу кремнезема.
   Я направился в библиотеку, чтобы увидеться с Наташей и поменять книги.
   Затем, после беседы с Наташей, я решительно направился прямиком на кафедру химии. Заведующему кафедрой, средних лет азиатской внешности мужчине, я указал на розу в вазе на столике его секретарши, пояснил, что у этого сорта "Мерседес" нет характерного для цветка розы запаха. Объяснил, что я располагал массой свободного времени, ввиду моего не допуска на экзамены, и помимо заученного учебника химии выучил наизусть стихи французского поэта Поля Элюара.
   - Хотите, я вам его стихи прочту? Вначале стихи, а потом на любой вопрос по химии отвечу.
   Зав кафедры не успел отказаться, молча взирая на меня, слушал стихи Элюара и потом, не задав мне никаких вопросов по химии, он поставил свою подпись в мою зачетную книжку.
   Совсем повеселев, я шагал далее своей дорогой.
   Сама большая химия располагается в языке литературы: когда писатель должен и намеревается рассказывать читателям о том, чего они не желают прочитать. Тогда на помощь химии приходит алгебра. Я читал вслух перевод стихов Элюара:

 Чтобы соединить
 Купальщицу и реку
 Хрусталь и танцовщицу грозовую
 Зарю и весну грудей
 Желанье и детское благоразумье
 Чтобы женщине
 Задумчивой одинокой
 Дать очертания ласк
 О которых грезит она

   Затем я прочитал вслух себе те же строки в оригинале по-французски. Я подробно консультировался у мамы, когда их заучивал. Моя мама в молодости в конце сороковых годов и в начале пятидесятых годов в Ивановском медицинском институте изучала французский язык. Почему именно этот язык изучали в то время врачи, я не знаю. Теперь у них, наверно, как у всех, в моде английский язык. А мне очень жаль!


                4

   После зачета по химии двух семестровый курс этого предмета для специальности "Электрические станции", которой я обучался в институте, мною полностью был исчерпан; мне лишь оставалось вывести категорический императив. Он был приблизительно таков: "Три пропущенных из пяти экзаменов летней сессии из-за несвоевременно полученного зачета по химии создали ситуацию драматическую. Сама по себе эта драма еще не переросла в трагедию, ибо… игра Морфи в шахматы была игрой в шахматы в полном смысле этого слова!"
   А кроме шахмат, химии и всего прочего произошло неприметно само собою сближение с Наташей, которой прежде всех я показал в моей зачетке заполненную строчку. Мы с Наташей договорились вечером посетить кафе "Юность" и отпраздновать феноменальный, равный подвигу, наш успех.
   Вечером в кафе Наташа узнала от меня, что я купил по совету продавца книжного магазина "Знание" сборник стихов поэта Леонида Мартынова, можно сказать, что земляка - он был родом из Павлодара. Тут же Наташа ревниво засуетилась.
   - Вот что, зайдешь завтра в библиотеку, возьмешь книгу стихов Беллы Ахмадулиной. Я приготовлю, - заговорщическим шепотом, склонившись в мою сторону над столиком, сказала она мне. - Потому что…
   - Да я еще и книгу стихов Гарсии Лорки не прочитал, - запротестовал я.
   - Прочитаешь… Поспешим. На следующей неделе заканчивается отпуск библиотекаря, которого я подменила, и тогда моя работа в библиотеке института закончится. Ты не замечал большое портретное сходство Николая Васильевича Гоголя и Сергея Есенина? Запомни это удивительное обстоятельство, - поучала меня Наташа, когда мы с нею сидели за столиком в кафе "Юность". - Сбрей мысленно усы Николаю Васильевичу.
   - Не решаюсь.
   - Тогда на фотографии Сереже Есенину подрисуй усы.
   - Портить его фотографию.
   - Не надо быть таким упрямым, - обиделась на меня в конце-концов Наташа. - Сегодня сменился номер моего домашнего телефона. Вот тебе ручка и листок, запиши.
   - И у тебя тоже сменился?! - удивился я странному совпадению. - Диктуй…
   - Шесть четырнадцать двадцать… Записал?
   Всем была хороша моя Наташа, но почему-то она решила стать инженером, а поступила бы учиться в Павлодарский педагогический институт. Но после зачета по химии такие мелочи в характере у женщин меня уже не пугали.
   - Готово, - сообщил я, передавая ей ручку. - Запомни и ты новый номер моего домашнего телефона: 5 - 37 - 68.
   - Откровенно? - спросила Наташа. - Я моментально запомнила.
   - Запомнить и понять - разные вещи, - проворчал я в ответ торопливой девушке. - Что скажешь о сочетании цифр?
   Простые слова были ее словами. Она умела превратить их в сокровища.
   - Але! Загляни в свою зачётку. По химии зачет, - попыталась вновь овладеть инициативою Наташа. - Ты что серьезно предлагаешь обсуждать сейчас твой новый номер?
   Я утвердительно наклонил голову, будто бы и в самом деле так считал, что содержание цифр телефонного номера - прекрасная тема для беседы между молодыми людьми, сидящих вечером за столиком в кафе "Юность".

   06 ноября 2016 г.
   Ред.: 24 января 2018 г.
   Ред.: 10 апреля 2021 г.