Очки

Медведь похудел. Шерсть его превратилась в нечто склочковатое, будто перед линькой, хотя до зимы было долго. Зрение его упало, и вследствие этого на всем его огромном теле появились шрамы и шишки - идя по лесу на задних лапах, он постоянно втыкался в деревья. Добыча от него убегала, и жрать он ничего не мог. Звери, за которыми он раньше охотился, даже прекратили смеяться над ним. Дошло до того, что днем он просто лежал в яме, света белого не видя, зарывшись в опавшие прошлогодние листья.

По лесу шла бабка Лукерья и собирала грибы в плетеные скотником корзины. Внимательно рассмотрев найденные грибы через двояковыпуклые стекла, она делила грибы на две партии. Дорогие - в одну, всякую шнягу, типа сыроежек - в другую. Корзина с сыроежками уже почти наполнилась, тогда как другая, с дорогими, была полна едва ли на треть. Неожиданно она набрела на поляну с беляками, и началась резня.
Вдруг из-под кучи опавших листьев и веток послышался глухой голос:
- Кто здесь?
От неожиданности бабка Лукерья аж уронила корзинку с сыроежками. Вторую, правда, удержала. Вытянув перед собой перочинный нож, она сказала дрожащим голосом:
- Кто это сказал?
- Я сказал, - ответил этот же самый голос.
- А ты кто? - спросила бабка Лукерья, аккуратно поставив вторую корзинку на землю и осматриваясь вокруг. - Если ты бог, то я в тебя верю. Если леший, то поди вон!
- Какой я леший? - обиделся лежащий под ветками медведь. - Леший - он только немного на меня похож, совсем чуть-чуть. Леший - он с хвостом и на задних ногах ходит. Лапах то есть. А я медведь.
- Ишь ты! А где же ты есть?
- А болею. Так исхудал, что потерял физическую составляющую тела, и я теперь только дух медведя. Его идея, если вспомнить Платона.
- Ишь ты! - удивилась бабка Лукерья такому говорливому духу. - И Платона какого-то присочинял. А Семена ты не вспомнишь, черт невидимый?
- Платон - это философ такой. Античный. А я не черт, а существо, сотворенное богом, как и ты, неразумная баба!
- Ишь ты! - повторила бабка Лукерья. - Медведя обыкнавеннава, вульгарис, как говорит пенсионер Сергеич, я видела, даже ружьем его пугала, а невидимого медведя ад спиритум еще нет. Вот люди-то удивятся!
Медведь в куче хмыкнул. И сказал:
- У тебя, дура ты латинская, вместе с беляками и несколько скрипачей в корзине!
- Иди ты? Как догадался?
- А я их чую. У них запах невкусный. И людям нельзя их. Хотя.. Если ты кого-то отравить хочешь...
- А ты мне подскажи какие скрипачи, медведушко, - заулыбалась бабка Лукерья.
Хитрый медведь на это сказал:
- Я вижу плохо. Дай твои очки померить, я и выберу их тебе из корзины.
Бабка Лукерья недоверчиво протянула:
- А куда ж я тебе их дам? У тебя ж, духа, поди и рук, то есть лап нет. И носа.
- А ты брось их в кучу с листьями, я их в ней и возьму. Уж я разберусь, где у духа нос и где глаза.
Бабка Лукерья сняла очки с носа, повертела гловой по сторонам:
- Только ты мне их потом верни!
И бросила очки в кучу. Медведь немедленно поднялся из кучи, взял очки, нацепил их на нос и подошел к оцепеневшей от такого явления бабке Лукерье.
- Не боись! Не трону! - добродушно проворчал медведь. И достал из корзинки затаившиеся скрипачи.
Бабка Лукерья подобрала корзинки, задом-задом, да и задала стрекача по направлению к Погребам, подхватив подолы сарафана.
- Эй! - неслось ей вслед. - А очки-то?

Ближе к осени механизатор широкого профиля Николай повстречал медведя, толстого, словно бочонок. Медведь приветливо помахал ему лапой и побежал по своим делам. На носу его были очки бабки Лукерьи.