Так начиналось утро наших судеб...

* * *

Нам поровну почти.
Ты любишь прыгалки.
Я марки собирал – гораздо прибыльнее!
Нам сказки да указки надоели.
Подпрыгивали – думали, летаем!
Подпрыгивали, хлопая подкрыльями –
под крыльями у мам неувядаемых.

Так начиналось утро наших судеб,
мы думали – какими мы не будем?
И высоко звенели комары…

Все звон и звон, а где же крылья, где они?
Не вырастают даже рукава –
в той азиатской августовской зелени,
как выяснилось, ты была права,
когда метнув биток – так мечут кости –
я промахнулся, не задел «каре»,
проговорила: – Не умеешь вовсе.
Пойди, потренируйся во дворе.

* * *

…от вдоха первого до первой полутьмы
вселенная легко твои ласкала взоры
домашней утварью и далью иллюзорной,
деревьев шелестом, нашествием травы…

за лопнувшим пузыриком воздушным
ты крался, ты спешил слепой и малодушный
в мир неизведанных забот и кутерьмы,

казавшийся и радужным, и ярким –
рождением, рождественским подарком,
воскресным днем нетронутой зимы.

* * *

В стране голов капустных, грядок
с лопаткой маленькой искал
три дня и воскресенье кряду –
за что и выпорот… пока
на Пасху загорались свечи,
казалось, мир хорош и вечен,
и нет опасней – петуха…

А мир, тожественный как замок –
на кухне зрело торжество –
кидался в сад, дружил с Тарзаном,
пока собачники его,
пока в загаженной попоне
не унесли – смотрел без сил
через забор, где ходят кони
и продается керосин.

* * *

Это мы, это свора трамвайной шпаны,
это лежбище львят – где залив, валуны –
никого не подпустим к своим торжествующим самкам!

Это небу невмочь розоветь пред грозой,
это чертовы пальцы в песке – мезозой
и обломки песчаного замка.

Оглянись! Это гордая жизнь на песке,
вороватая ночь, милицейский пикет,
это первая взрослая дерзость!

Это первая горькая женская жизнь –
на траве, на скамейках, на сваях – держись
за последнюю эту надежду!

* * *

…и зимнее утро стоит над окраиной.

Над северным княжеством, городом, домом,
улиткой – скорлупкой, в которой живу,
второй завиток, предоставив знакомым,
в четвертом ручной поселился лемур,
на первом витке, этаже, этажерки
основе – окно заколочено ЖЭКа
работником, пьющим как воду росу –
ладонями в форточку – молча несу,
покорно как груз, тяжело как улов
несу сочетания шорохов, слов,
шагов, шепотков, пожеланий – затем
конструкцию слов и уловок, и тем
звучание города голос наполним,
сличанием калек, отчаяньем Каревой –
мы песни играем, и музыку помним,
и зимнее утро стоит над окраиной!
Над северным городом, клеверным полем,
Провансом, промасленным брызгами шпрот,
Левадией – грешный и греческий полис
опять провансальские песни поет
про запах маслин, про малиновый вечер –
клеврет Оливье наливает бокал
за лепет олив, за Оливии плечи,
за вечер и плечи плавнее лекал!
Над северным домом и городом, княжеством,
кодексом комнат – витков скорлупы,
в которой живем, но и это не важно
для нашей короткой-короткой судьбы…

и зимнее утро стоит над окраиной.


* * *



1974 - 1978...


















.