Бессмертный

* * * * *
Когда он проснулся, уже светало. Он сладко потянулся, перевернулся на другой бок с желанием поспать подольше... и вдруг вспомнил: "Сегодня!". Это он мог позволить себе поспать, а те же ведуньи, к примеру, всю ночь колдовали, дабы сегодня сбылась его Великая Мечта.

Ядвига уже ушла. Он с грустью это отметил, прежде чем начать одеваться. Темно-синяя рубаха, штаны, кафтан, сапоги из телячей кожи, поддоспешник... Стой, а зачем ему поддоспешник? На что ему теперь вообще броня, коли Ядвига вчера все верно сделала? А ежели она ошибается? Уж Перун-то точно не ошибется...

Он задумался, припоминая события вчерашнего вечера...

* * * * *
- ЧТо думаешь, Ягинька? - спросил он, когда они наконец остались одни. Ядвига сидела на сундуке, подобрав под себя ноги и задумчиво хлебала из кружки какой-то отвар.

- Про завтрашний день думаю, соколик, - отозвалась она через какое-то время. - Уж больно большое дело ты задумал. Как по первой сказал мне, я уж, по правде, засомневалась, не рехнулся ли...

Он усмехнулся. Встал, подошел к бочонку в углу, нацедил себе кружку браги и, не оборачиваясь, спросил:

- А теперь что думаешь?

Девка откинула за спину черную как смоль косу, а кончик другой стала теребить в руках, стараясь не глядеть ему в глаза:

- А теперь пуще прежнего сомневаюсь.

Она сказала это настолько спокойно и серьезно, что до него не сразу дошел смысл ее слов. А ведь не смеется, действительно сомневается. Это было обидно. Особливо если учитывать, сколько Ядвига сделала для его победы.

- Пойми, царевич. Большую рать ты собрал.Все рассчитал. И на летунов их найдем управу, и на волхвов, и на ратников, и на конницу. Чего один Горын стоит, да Соловей со своим лесным людом... Одного ты не учитываешь, соколик.Падешь ты - и вся затея пойдет прахом. А ты падешь, любый мой. Когда поймешь, что не можешь ты за чужими спинами отсиживаться да чужой победы ждать. Подхватишь ты меч-кладенец, вскачешь на своего Воронка да поскачешь Перуну навстречу. Тут-то тебе погибель и придет. Ибо у него, у Перуна-то, молнии заместо копий, туча заместо коня и ветер заместо меча булатного...

Царевич слушал ее очень спокойно. Только губы превратились в узкую прорезь на лице, да кровью весь налился...

- Ты что же это, Ягинька, мне предлагаешь за чужими спинами отсиживаться? Да чтож обо мне люди скажут? Повел других на убой, а сам за бабьими подолами схоронился? Да за кого ты меня принимаешь?

Вроде шепотом спросил, а Ядвига в стенку вжалась, будто наорал он на нее. С сундука своего вскочила, на шею ему со слезами бросилась.

- Тихо, соколик, тихо любый... Не то я сказать хотела, не к тому речи вела... Я ведь уж две седьмицы о том думаю... Есть одно средство, милый... Есть. Токмо как сказать тебе о нем не знаю. Но с ним тебе и Перун не страшен...

Он отстранился. Заглянул в васильковые глаза своей полюбовницы. Что-то тут было не так, но он никак не мог понять, что. Ядвига говорила искренне, и искренне же хотела ему помочь, но что-то в этой помощи ее саму пугало.

- Тогда говори до конца, Ягинька. И не плачь. Что за средство такое?

Он сидел на лавке, она лежала у него на коленях, и он гладил ее по щеке, по волосам, чесал за ухом, словно большую черную кошку, на которую Ягинька изрядно смахивала. Она заговорила не сразу, но сразу же начала с непонятного:

- Про царя Хилеса или про конуна Зифридия слыхивал?

Он задумался. Первое имя ему ни о чем не говорило, второе же... Второе определенно было знакомым, но где он его слыхал, припомнить не удавалось. Он мотнул головой.

- Нешто Горын про Фафнира, брата своего старшого ни разу не рассказывал? - удивилась девка.

Теперь царевич вспомнил.

- А, это который в крови змеевой искупался и неуязвимым стал?

- Верно, соколик, неуязвимым. Да токмо не от крови. Ты у Горына хоть сколько кровушки выпроси, да хоть искупайся в ней полностью и пару бадеек выпей. Ничего тебе не будет от того, окромя тошноты. Ну, грязный будешь. И все. Да и не смог бы Зифридий Фафнира победить, кабы уже неуязвимымк нему не пришел. Ведунья у него знакомая была. Хэллой звали. Так взяла Хэлла-ведунья у Зифридия его смерть и разделила с ним. Смерть отдельно, Зифридий отдельно. С тех пор ни оружие, ни яд, ни хворь никакая, ни старость его не брали.

- Погодь, да ведь он же умер!

- Разумеется, соколик. Встал он соседу своему, Гунтёру, поперёк горла, и тот призвал к себе Хагена-воеводу, чтоб Зифридия того со свету сжить. А Зифридий дюже подозрительный стал. Никому не верил, всё думал, что все токмо о том и думают, как бы его со свету сжить. Всех противу себя настроил. И когда перестал он верить тайникам, начал он свою смерть с собою в железном футляре таскать. А Хаген-воевода жену Зифридия подпоил, да тайну его у нее вызнал. Разрубил он футляр со смертью Зифридиевой, и пал могучий конун. Так вот, знаю я тот способ, которым Хэлла-ведунья Зифридия смерти лишила. Травы все собрала, все зелия приготовила, все заговоры наизусть заучила... Одно мне страшно. Что честь твоя молодецкая не позволит тебе этим способом воспользоваться да озлишься ты на меня, что предлагаю я тебе такое средство...
Он задумался. Крепко задумался. Глаза его застыли взглядом на догорающей лучине, и лишь рука машинально теребила густые пряди ее волос.

-Небабское у тебя разумение, Ягинька, - промолвил он наконец. - Небабское. И зазорно принимать средство такое молодцу - ибо не будет ему боле радости от потех молодецких. Ведь что за радость от потехи, коли результат наперед известен? И без него, ты верно заметила, не сокрушить Перуна...

* * * * *
Войска выстраивались на поле. Вот уж и Горын с сородичами прилетели, и Серый привел свою Стаю, и Соловушка со своими витязями прискакал... Подъехал к царевичу - похвастаться новым парчовым кафтаном, расшитым золотыми нитями на греческий манер. Ворон прилетел с вестями, что бабка Кикима уж ведет своих речных, не боле чем через час подоспеют... Пора было уж давать знак ведуньям, чтоб открывали вход на небеса, да царевич все медлил, медлил...

* * * * *
Она долго растирала его зельями да настоями. Пахучий запах незнакомых трав дурманил голову, наполнял тело слабостью... Как в тумане вышел он, нагой, в ночь, ведомый под руку Ядвигой. Громко стрекотали сверчки, неровный свет светляков превращал поляну во что-то неестественное... Странные слова и напевы... Вроде и по-русски, и не по-русски... Ход посолонь по светящемуся кругу, в центре которого дымилась маленькая жаровенка... И, когда Ягинька вручила ему грубой работы иголку, он даже не сразу понял, что все, кончилось.

Понял лишь когда Ягинька, слезами заливаясь, на плечи ему плащ, волчьим мехом подбитый, набросила, и, осторожно обнимая его, повела обратно в избушку.

Он долго сидел, глядя на иголку. Ядвига сидела рядом на полу и жадно вглядывалась вы его лицо. Иголка была чем-то чужим, нереальным. В ней никак не могла быть его смерть. Ну никак не могла. Потому что это просто не укладывалось в его голове.

Внезапно ему подумалось, что проверить ее очень просто. Вот он, меч-кладенец лежит. Упереть его в пол и броситься на него грудью. Ядвига, однако, перехватила этот его взгляд.

- Не надо, соколик. Сломается. Я тебе лучше нож булатный принесу. Его не так жалко будет...

Нож и вправду сломался.Царевич посидел еще немного, тупо глядя на его обломки,и спросил:

- А как же... прочие надобности телесные? Ежели я теперь такой... ороговелый?..

Ягинька улыбнулась. Слабо, правда.

- Все в порядке с твоими надобностями. Это ведь не кожа твоя окаменела, это ничто вокруг тебя вреда тебе причинить не в состоянии... пока игла цела.

Он поднял голову:

- А ежели сломается?

- Тогда все, что в прошлом вред тебе пыталось причинить, нстигнет тебя одномоментно. Умрешь ты тогда, царевич... Если боишься - сломай ее сейчас же, пока не накопилось на ней лиха. Завтра уж поздно будет.

- Нет!!! - он даже вскочил. - Ежели отступлюсь сейчас, не видать мне победы над богами. Ибо права ты, Ягинька, не смогу я отсиживаться за чужими спинами, да на гибель тех, кто в меня поверил, издаля посматривать. И в том ты права, что коли погибну я, разбежится тотчас же мое воинство, и всяк будет молить богов о прощении. Так что нету мне дороги назад... Но где же спрятать мне его? Ибо и понятен мне страх Зифридия, и с собою смерть свою носить не желаю.

- Я подумаю над этим, любый мой, - тихо ответила Ядвига. - Но завтра еще никто в целом свете не будет знать о твоей смерти. Даже боги. Ибо нет им возможности в избушку мою заглянуть. А сейчас... иди ко мне... пока у нас есть еще немного времени...

* * * * *
Над полем догорал закат. В отдельных местах его еще длилась сеча, но ясно уж было, за кем победа.

На землю упала огромная тень. Воронок под царевичем фыркнул негодующе, но пугаться не стал. Эка невидаль, Горын решил на землю спуститься... А красивая тварь. Золотистая чешуя, рубиновые глаза, огромные кожистые крылья. И знает ведь, зараза самовлюбленная, что нравится всем окромя тех, кем обедает, и покрасоваться лишний раз при всем честном народе не дурак. Вона как среднюю голову лукаво изогнул...

- А что, Кащей-царевич, славно мы их посекли?

Он смотрит недоуменно на древнего змея, а потом в припадке вдохновения вздыбливает коня:

- Царевич? Нет. Что царства и звания, как не пустой звук? Старые боги о себе много возомнили, неправды изрядно в мире вершили - и где они теперь? Знаешь, Горын, мы ведь не первые Сыны Земли, что восстали на Сынов Неба. Были такие - и в Греции, и в варяжской стороне. Титанами они звались. Но мы, новые Титаны, мы - первые, у кого получилось низвергнуть богов! И отныне наступает новое царство - Царство Титанов и Человеков, царство справедливости, царство без царствования! Не будет в нем богов, царей и бояр! Каждый в нем займет то место, которого достоин сам по своему уму и силе своей! Каждый сможет в нем выбрать себе ту участь, которой заслуживает! В нем, в царствии этом новом, свобода будет превыше всего!

- Красно говоришь, Кащеюшка - ухмыляется Соловушка.

И вдруг он замечает, что все взгляды в этот миг прикованы к нему. И только тут до него доходит, что в этот миг наступила новая эра. Эра без богов, Эра Кащея Бессмертного.