Алый плащ. - А. Дюма

1. «Да, – поддержал его Д’Артаньян, – Атос прав: его надо сжечь». – Три мушкетера. II, 21.

Из-за ближайших кустов выходит человек, закутанный в плащ. Он бесшумно приближается к костру. Ты свистишь. Господа быстро поднимаются на ноги. Визитеру не остается ничего другого, как раскрыть свое инкогнито. Это кардинал. Он подозревает собравшихся в пособничестве гугенотам. Об этом, по его мнению, свидетельствует листок бумаги, который твой господин спрятал у себя на груди. Кардинал требует отдать улику. «Ваше преосвященство, – отвечает твой господин, – это письмо от женщины. Вы можете взять его только ценой своей жизни». Кардинал бледнеет. Тонкая улыбка, словно зарница, вспыхивает на его губах. «Превосходно, господа мушкетеры! – говорит он. – Вы правильно поступаете, защищая честь дамы. Дочитывайте ваше письмо, доканчивайте ваши бутылки. И выпейте за мое здоровье. Приятно было с вами поговорить. Прощайте!» Кардинал исчезает. А твой господин совещается с товарищами: обеспокоенные тоном кардинала, они ищут способ уничтожить письмо. Кто-то предлагает разорвать письмо на мелкие клочки и пустить их по ветру. Но это предложение отвергается: у кардинала много сторонников; они могут собрать клочки и восстановить донесение. Может быть, сжечь письмо? Но кто знает, не обладает ли кардинал магическим умением вопрошать пепел? Наконец выход найден. Твой хозяин подзывает тебя движением руки. Ты подходишь, смутно предчувствуя дальнейшее. «Друг мой, тебе придется съесть этот листок бумаги вместе с написанными на нем словами. А затем, если дыхание твое не прервется, ты сможешь выпить этот стакан вина». Человек не выбирает ни обстоятельств рождения, ни обстоятельств смерти. Конечно, ты предпочел бы умереть на поле боя от пули, пробившей грудь. Но такая смерть – для господ. А ты умрешь, подавившись грязным клочком бумаги. Ты запихиваешь бумагу в рот и жуешь ее. Господа внимательно наблюдают за движениями твоего подбородка. «Пережевывай тщательнее!» – наставляет тебя твой хозяин. И ты медленно ворочаешь во рту слипшуюся бумагу. Наконец, твой язык не выдерживает, и ты глотаешь письмо. «Браво!» – раздается общий крик одобрения. Но твой хозяин хмурится. Какая мысль печалит его чело? «Друзья, – говорит он. – А ведь его преосвященство может приказать выпотрошить слугу. От него всего можно ждать». Это замечание признается справедливым. Собирается новый совет. До тебя доносятся приглушенные голоса, но слов не разобрать. Наконец решение принято. Тебя обливают бордосским вином из оплетенной соломой бутылки. Кто-то подносит к тебе горящую ветку. Одежда занимается быстро. Огненные искры, кружась, улетают в небо. «Помолимся, друзья, – говорит твой господин, опускаясь на колени. – Католичество – самое удобное и самое приятное из всех вероисповеданий, не правда ли?» Остальные следуют его примеру. Ты видишь, как шевелятся их губы, но не слышишь слов. Потом ты перестаешь видеть искры. В темноте ты ощущаешь, как рассыпаются горячим пеплом твои руки и ноги. «Никогда, – думаешь ты, – никогда кардинал не узнает, что было в этом письме. Я пережевал его хорошо». Эта мысль наполняет тебя покоем. Твои почерневшие губы улыбаются. Твой черный язык шевелится. И ты шепчешь самому себе: «Я был хороший слуга».

2. «Ах, – сказал Мазарини, – боюсь, что я совершил много дел, за которые господь может покарать». – Виконт де Бражелон. I, 45.

Врачи дали мне всего две недели. Две недели тому, кто думал, что не прожил и половины жизни! Сколько погибших надежд! Я надеялся увеличить свое состояние вдвое. И что же? Я должен подарить все нажитое королю. В моем погребе, правда, хранятся еще несколько миллионов. Но этого хватит только на приданое дочерям. Или племянницам? Проклятая подагра! Болезнь отнимает все – память, сокровища, родственников и друзей. Все ждут моей смерти. Никто мне не сочувствует. Даже священник, и тот угрожает мне адом, если я не верну его ордену монастырь. Мои ноги и руки так худы, что напоминают мне о моей фамилии. Мой желудок отказывается мне служить. Моя власть тает, мои страдания увеличиваются. Две недели! И так много грехов! Я возводил свой род к Мацерину Первому, и это было обманом. Я запретил публиковать книгу одного аббата, и это было покушением на свободу слова. Я участвовал в перестрелках, убивал людей, а это было несовместимо с духовным саном. Я велел заточить в темницу герцога де Бофора, а это не соответствовало подписанным мною законам. Я был любовником королевы, а это нехорошо уже тем, что доставляло мне удовольствие. Я часто играл и часто выигрывал; в этом, может быть, и нет большого греха, но я плутовал, а это, без сомнения, грех, ужасный грех. Я... Но довольно! Ясно: за две недели я не успею исповедаться во всех грехах. Так к черту эту лицемерную добродетель! Я иду прямо в ад. Встречайте своего кардинала, бесы! Я не могу остаться здоровым и богатым? Ну что ж, я останусь грешником, великим грешником. Грешник на земле, я стану святым в аду. Прощайте, ваше величество! Моя служба окончена. Меня ждет другой, более могущественный повелитель. Меня ждут большие дела!

3. «Милорд, вы внушаете отвращение и людям и богу. Бог накажет вас впоследствии, я же накажу вас сегодня!» – Три мушкетера. II, 29.

Поэт-драматург сравнивает тебя с музыкой, вечным летом. Лорд-канцлер посвящает тебе философский труд. Но ты отвергаешь их жалкие домогательства. Твоя красота стоит большего! И вот ты уже в фаворитах у короля. Еще несколько лет – и ты у кормила власти. Пускай те, кто хотят войны с Испанией, кусают себе локти! Ты никогда не будешь игрушкой в чужих руках. Вместе с принцем ты отправляешься в Испанию, чтобы сосватать для него принцессу. Но испанский король упрям. Он хочет, чтобы в обмен на счастье Карла вся Англия перешла в католичество. Немыслимо! Ты пускаешь в ход все свое обаяние. Но твои чары не действуют на подслеповатого старика. Твоя слава первого красавца Европы здесь, в Мадриде, ничего не стоит. И ты исполняешься презрения к этому нечувствительному двору. В утешение Карлу ты подыскиваешь ему другую невесту, такую же юную. Карл доволен. Но твое самолюбие уязвлено. Бальзамом может послужить только кровь обидчиков. Холодность испанцев должна быть наказана! И ты снаряжаешь огромный флот. Увы! Ты делаешь это так поспешно, что у корабельщиков не остается времени проверить прочность креплений, и корабли, не дойдя до Кадиса, разваливаются на куски. Пользуясь случаем, на тебя набрасываются все – и католики, и протестанты. Народ требует твоей головы. Парламент требует твоей отставки. Под окнами твоего дома день и ночь раздаются крики «Долой!» На площадях сжигают твои портреты. И ты решаешь на время оставить Англию. Собрав отряд в восемь тысяч человек, ты ведешь его в Ла-Рошель, на помощь гугенотам. Ты рискуешь жизнью, выказываешь чудеса храбрости, но удача не на твоей стороне. Спустя три месяца ты возвращаешься – усталый, больной, с большим шрамом на левой щеке (он не лишает тебя красоты, но делает ее более мужественной). Любовь королевы – единственный трофей, который ты привозишь из Франции. А в Англии удача совершенно отворачивается от тебя. Твоему другу и почитателю лорду-канцлеру отрубают голову. Поэт-драматург исчезает где-то в далекой провинции. Но ты не сдаешься. По твоему распоряжению войска собирают налоги в обход парламента. Ты снова строишь флот. Какое тебе дело до петиции о правах! Скоро наступит день твоего рождения. В этот день ты взойдешь на корабль. Прогремит салют, и флот двинется через пролив, к французскому побережью. Там ждет тебя слава. Там ждет тебя Анна. Лежа в ванне, ты представляешь себе свой близкий триумф. И в это время тебе докладывают, что аудиенции просят посыльный от лорда Винтера и еще один человек, отказывающийся назвать себя. Ты колеблешься. Кого принять первым? Лорд Винтер – твой старый друг. И ты приказываешь впустить его посланца. Роковая ошибка! И все потому, что горячая ванна разнежила твой дух, лишила тебя проницательности! Вместо письма вошедший держит в руке кинжал. Ты сразу понимаешь, зачем он пришел: он хочет убить тебя. Но отступать нельзя. Выбор сделан. Ты набрасываешь халат и твердым шагом идешь навстречу убийце. Взгляд фанатика загорается злым огнем. Он вонзает кинжал тебе в грудь по самую рукоятку. Ты падаешь с криком: «Анна!» На крик прибегает Патрик. Анна далеко. Она не слышит. Ты никогда больше ее не увидишь. Никогда больше ты не сомнешь ее платья, не коснешься ее руки, не заглянешь в ее глаза. «Прощай, Анна!» – шепчешь ты холодеющими губами. Патрик читает вслух письмо – его привез тот, другой, которому ты предпочел убийцу. Поздно: ты не разбираешь ни слова. Чья-то сострадательная рука вытаскивает из твоей груди кинжал. Кровь брызжет на халат. И ты умираешь. Твоя грудь залита кровью. Твой лоб холоден, как мраморная плита. Ты больше не герцог. Патрик молится, стоя на коленях. Король Карл плачет, уединившись в дальнем покое замка. А на улицах Лондона поет и танцует простой народ.

4. «Я хочу вмешаться в эту игру, где ставка брошена на мою королевскую мантию». – Виконт де Бражелон. I, 9.

Я не раз рисковал жизнью. В битве при Ворчестере две тысячи человек пали вокруг меня, прежде чем я отступил на шаг. Я служил дровосеком у одного фермера, и он чуть не застрелил меня, когда я увозил на коне его дочь. Придворный капеллан едва не убил меня шаром для игры в кегли. А мой старый слуга едва не утопил меня в потоках слез. Мне всегда хотелось, чтобы моя жизнь напоминала роман. Я хотел, чтобы каждый день приносил с собой новое приключение. Какое-то время так и было. Я жил по-королевски. И я надеялся умереть, как король. Увы, теперь я изгнанник. Моя мать и сестра умирают с голоду в холодных покоях Лувра. Неужели я присоединюсь к ним и буду выпрашивать подачки у кардинала? Нет! Я умру здесь, на этой пустынной дороге, скользкой, как земля на кладбище. Я молод и красив. Но от этого мои страдания делаются еще острее. Чувствовать себя одиноким в двадцать лет! Знать, что молодость тебе ни к чему, что корону твоего отца разыгрывают в кости, и что не найдется никого, кто бы согласился метнуть за тебя, – какое жалкое положение! Но умереть по-королевски можно в любом положении, даже в таком, в каком нахожусь я. Может быть, только смерть и делает короля королем. Возможно, что при жизни все мы – только игроки, разыгрывающие корону. А достается она тому, кто умирает по-королевски. Так пусть на мою шляпу льется холодный дождь! Пусть мой конь то и дело оступается на этой грязной дороге! Никто и ничто не помешает мне получить корону. Вот она! Я вижу ее ледяной блеск. Я чувствую ее тяжесть.

5. «Это было красноватое зернышко, которое сразу же растворилось в вине». – Три мушкетера. II, 33.

У тебя худое благородное лицо и прекрасные светлые волосы. Твой выговор отнюдь не мещанский. А твоя осанка говорит сама за себя. Неудивительно, что в монастыре тебя принимают за переодетую герцогиню. И ты не спешишь рассеять это заблуждение. Напротив: когда в монастырь прибывает настоящая дама, ты ведешь себя с ней как с ровней. И дама вскоре убеждается, что с тобой можно говорить о самых важных тайнах двора. Однако имя капитана королевских мушкетеров приводит ее в замешательство. Ты называешь еще несколько имен, и каждое из них – ты это чувствуешь, хотя и не понимаешь, в чем дело, – повергает даму в еще большее смущение. Чтобы успокоить гостью, ты называешь ей имя своего возлюбленного. Как будто пороховой заряд взрывается в твоей маленькой келье! Знатная дама лишается чувств. Теперь твоя очередь испытывать замешательство. Вероятно, ты нарушила какие-то правила этикета? Привести знатную даму в сознание помогает холодная вода. Разговор продолжается. «Так на чем мы остановились, милочка? – спрашивает дама. – Ах, да! Ваш возлюбленный! Ну так знайте, что он вместе с друзьями осаждает Ла-Рошель, и вряд ли ему позволят отлучиться, чтобы навестить свою возлюбленную, даже такую привлекательную, как вы. Я уверена, до тех пор, пока город не пришлет парламентеров, вся армия останется у стен Ла-Рошели. А мы с вами останемся здесь, в этом монастыре, в ожидании ужасной смерти, которую уготовил для нас кардинал. О, я знаю этого человека! Он – чудовище. Он получает удовольствие от пыток. И я вам скажу, какую из них он любит больше всего...» Дама наклоняется к тебе и шепчет. Боже, что она говорит! Ты падаешь в обморок. Как бы сквозь сон ты чувствуешь на своем лице капли холодной воды. Сколько переживаний за один вечер! «Выбирайте, – говорит дама. – Или вы достанетесь палачам кардинала, или ускользнете от них с помощью вот этого порошка». Она раскрывает перстень и высыпает его содержимое в бокал. За окном слышен стук копыт. «Это они! – восклицает дама. – Пейте же! У монастырской стены меня ждет карета, но в ней есть место только для одного. Поспешите! Они уже на лестнице». Ты медленно берешь бокал. Ты еще молода. Ты любишь первый раз в жизни. Твое будущее простирается перед тобой, словно широкая дорога, обсаженная цветущей сиренью. Но тебе по ней уже не пройти. Ты делаешь глоток. В коридоре слышатся шаги. «Пей же! Пей!» – дама подталкивает твою руку. Вино горячим потоком устремляется в твое горло. Дама выбегает из кельи через потайную дверь. Слуги кардинала уже на пороге. Твой взгляд туманится. Теряя сознание, ты обнимаешь первого, кто приближается к тебе, и прижимаешься губами к его губам. «Констанс! – восклицает он. – О, Констанс!» – «Да, это я, – шепчешь ты, – это я, Констанс, кастелянша ее величества. Прошу вас, передайте этот поцелуй моему возлюбленному. И скажите кардиналу, что вы исполнили свой долг; не ваша вина, что я ускользнула от вас».

6. «Бочки, которые я считал наполненными портвейном, оказались на самом деле с порохом... В тот же момент, едва Грослоу успел ступить на первую ступеньку трапа, палуба треснула». – Двадцать лет спустя. II, 31.

Я был дружен с огнем. Моя шпага высекала искры, ударяясь о шпагу противника. Я высекал искры из кремня, когда хотел закурить. Искры летели из глаз моих врагов, когда мой кулак опускался на их головы. Да, я был дружен с огнем. И я погиб в огне. Однажды, когда я хотел спуститься в трюм, палуба затрещала. Под моими ногами вырос огненный шар. Взорвались пять бочек с портвейном! Удивительный случай! Ни я, ни кто-либо из команды не помнил такого. Я думаю, это была судьба. Жизнь и смерть связаны таинственными узами. Мы рождаемся и умираем по одной и той же причине. Наша собственная сила приводит нас к гибели. Влияние моей природы на окружающие предметы было так велико, что вино превратилось в порох. И хотя бочки были заполнены только наполовину, этого оказалось достаточно, чтобы я огненным метеором поднялся в небо и отправился в вечный полет.

7. «При свете лампы он увидел закутанную в темную мантилью женщину; она сидела на табуретке перед потухшим огнем очага и, поставив локти на убогий стол, подпирала голову белыми, словно выточенными из слоновой кости, руками». – Три мушкетера. II, 35.

Ты была непохожа на других детей: тебе нравилось бывать в церкви. Мягкий голос священника, прохлада, цветные витражи – все это уводило тебя далеко от той грубой жизни, что шумела за стенами храма. И когда ты повзрослела, то без колебаний ушла в монастырь. Под простой одеждой монахини расцветала твоя красота. Однажды ты взглянула в зеркало и влюбилась в свой собственный образ. Он заменил в твоей душе образ Бога. Монастырская жизнь стала тебе скучна. И ты решила бежать. Тебе ничего не стоило соблазнить молодого священника, отправлявшего службы в церкви монастыря. Для побега вам нужны были деньги, и ты подговорила его украсть священные сосуды. Вы бежали в другую часть Франции – туда, где вас никто не мог узнать. И все-таки вас узнали. Твоего сообщника приговорили к каторжным работам, а тебя – к клейму в виде лилии. Ты провела в тюрьме двое суток. День и ночь ты обдумывала план побега. На третью ночь тебе удалось обольстить сына тюремщика, и ты бежала. Однако вскоре тебя выследил палач, брат священника, которого ты совратила. О, этот человек готов был на все, лишь бы увидеть, как на твоем плече распускается красная лилия! И он добился своего. Алый цветок жег твое плечо, наполняя твои сны кострами и пожарами. Он напоминал тебе о юноше, который томился из-за тебя в кандалах. Ты решила искупить свою вину. Ты продала платья, шляпки, туфли и устроила каторжнику побег. Вы снова соединились. Ему удалось получить небольшой приход. Вы стали жить вдвоем, выдавая себя за брата и сестру. И все было хорошо. Но однажды тебя увидел молодой граф и силой заставил выйти за него замуж. О! У него было много слуг! Он мог делать в своих владениях все, что хотел; противиться ему было невозможно. Никто из соседей не вступился за чужих людей. Так ты стала графиней. А твой друг, не вынеся разлуки, вернулся в тюрьму и повесился на дверце отдушины. Светская суета отвлекала тебя от печальных воспоминаний. Ты танцевала на балах, участвовала в лотереях, занималась благотворительностью. Граф ни о чем не догадывался. Но как-то раз ты поехала верхом на прогулку и упала с лошади. Граф бросился к тебе на помощь и, чтобы облегчить тебе дыхание, разрезал корсет ножом. Твое плечо обнажилось. Боже! Каково было изумление графа! Он вмиг потерял все – любовь, честь и душу. Совершенно разорвав платье на графине, он связал ей руки за спиной и повесил ее на ближайшем дереве. Тебе пришлось провести немало страшных минут между жизнью и смертью. Лорд Винтер, англичанин, случайно оказавшийся в тех местах, снял тебя с дерева и сделал своей женой. Он знал о твоем позоре, но это не мешало ему любить тебя. Он хотел сделать тебя счастливой. Он исполнял малейшее твое желание. Но тебя ничто не радовало, не веселило. Жизнь причинила тебе много зла, и ты возненавидела всех людей. Бессонными ночами ты обдумывала план мести. Для начала ты решила убить герцога Бекингема. Герцог к тому времени окончательно разорил вверенную ему страну и вызвал этим неудовольствие не только католиков, но и протестантов. С одним из таких недовольных ты и свела знакомство. Тебе нетрудно было внушить ему, что герцог силой лишил тебя невинности, и что отпечаток его ладони до сих пор горит на твоем плече. Не дожидаясь, пока твой сообщник расправится с Бекингемом, ты отправила на тот свет лорда Винтера, который стоял в твоем списке вторым, потому что он был другом герцога и знал твою тайну. После этого ты отплыла во Францию. С борта корабля ты наблюдала за казнью убийцы Бекингема. Когда приговоренный взошел на эшафот, ты послала ему воздушный поцелуй, на который он, озабоченный предстоящим ему испытанием, не ответил. Ты холодно повернулась к нему спиной. Корабль уже подходил к берегам Франции. Очутившись в Париже ты первым делом послала отравленное вино всем своим бывшим любовникам, включая и мушкетеров. Мушкетеры, однако, по чистой случайности уцелели, и тогда ты отравила возлюбленную одного из них. Эта длинная череда убийств утомила тебя, и ты отправилась в Армантьер, чтобы немного передохнуть. По дороге твой старый слуга заболел. Ты оставила его в деревенском трактире, а сама поселилась одна в небольшом домике на правом берегу реки Лис. Здесь было хорошо, очень хорошо. По ночам в твое окно заглядывала луна, по утрам пели птицы. К тебе вернулись все невинные мечты твоего детства. Ты вспомнила то трепетное чувство, с которым входила в церковь. Вспомнила голос священника, церковную прохладу и витражи. И ужаснулась: эти убийства – к чему они? Мстительное сердце – дурное сердце. И ты обратилась к Богу со словами раскаяния и молитвы. И Бог услышал тебя. Ранним утром к твоему дому подъехали всадники. Все они были при шпагах – все, кроме одного: этот человека вез с собой меч.

8. «Вы злой человек, господин де Вард, и я приложу все старания, чтобы убить вас». – Виконт де Бражелон. III, 10.

Мой отец любил женщину. И за это его убили. Убить за любовь! Если это считается справедливым, то на земле нет места доброте. Поэтому я стал злым. Мои насмешки ранили немало сердец. Еще больше сердец ранила моя шпага. Меня стали избегать даже храбрецы. Я мучился, не имея возможности удовлетворить свою злобу. Но нашелся один человек, англичанин, который решил избавить меня от этих мук. Он нарочно приехал во Францию, чтобы сразиться со мной сначала в насмешках, а потом и на шпагах. В насмешках я победил. Наступила очередь шпаг. Король запретил дуэли, поэтому мы отправились на берег Фландрии. Ранним вечером мы подъехали к воротам Кале. Оставив лошадей и слуг в гостинице, мы отправились на берег моря. Закат был необычайно красив. Мы любовались им, пока вода не стала заливать наши ноги. «Начнем! – сказал англичанин. – Вода прибывает». – «К вашим услугам, сударь!» – ответил я. И наши шпаги скрестились. Стемнело. Мы кололи и отражали удары почти наугад. Сначала я поразил противника в плечо, потом он задел мою грудь. Солнце скрылось за горизонтом, но облака были еще окрашены в алый цвет. Вода у нас под ногами тоже была алой. Я сделал выпад и пронзил противнику руку. Клинок вошел между двух костей. Я подумал, что поединок окончен. Но мой противник перехватил шпагу другой рукой и вонзил мне ее в горло. Я упал. Англичанин приподнял мою голову и спросил: «Вы живы, сударь?» Я был еще жив. Но моя злоба была удовлетворена. В моем сердце больше не было ненависти. И я ничего не ответил. Англичанин выпустил мое тело из рук. И течение медленно понесло меня в море. Я вспомнил о древнем обычае укладывать погибших героев на ладью, поджигать ее и отправлять к горизонту. Ладьи подо мной не было. Зато подо мной и надо мной море и небо раскинули алый плащ. Это были великолепное зрелище! И я подумал, что моя злость была не напрасной. Она придавала моей жизни величие. Мой противник сразил меня. Но и его когда-нибудь сразит чья-то шпага. Его тело тоже укроют плащом. Но этот плащ будет черным. И, конечно, он будет не таким широким – ведь мой плащ простирается до самого горизонта.

9. «И, выхватив из-под рясы кинжал, он вонзил его в грудь несчастного. – Двадцать лет спустя». I, 35.

Война в разгаре: французы отступают, испанцы приближаются. Мало кто в такое время согласится рискнуть жизнью для спасения церковной казны. Но ты презираешь смерть – этому тебя научило твое ремесло. И вот ты в лесу рядом с бетюнским священником, везущим в мешках казну и сосуды. Внезапно из-за кустов появляется дюжина человек. Гремят выстрелы. Священник падает мертвым. Пуля попадает тебе в бедро и проникает дальше, в живот. Ты знаешь толк в ранах и понимаешь, что эта рана смертельна. Единственная мысль: лишь бы не умереть без покаяния. И случается чудо: двое молодых людей разгоняют шайку разбойников. Тебя отвозят в ближайшую деревню и посылают в монастырь за духовником. Твое тело погибло, но душа будет спасена. Ты благодаришь молодых господ, и они уходят. Ты остаешься один. Твое тело слабеет. Странные видения кружатся в твоей голове. Ты чувствуешь в своей руке тяжелый топор. Ты видишь доски, окрашенные кровью. Отовсюду – с неба, из-под земли – к тебе несется отчаянный крик: «Да совершится правосудие божье!» Но разве ты не действовал в интересах закона? Разве не городской магистрат назначил тебя палачом? Разве не по благословению епископа ты отрубал осужденным головы? В чем же твоя вина? Если ты и будешь каяться, то не в этих делах. Есть настоящие грехи, за которые ты должен просить прощения. Где же священник? Ты приподымаешься на локте. Зовешь. Никто не приходит. Твоя голова падает на подушку. И снова тебя обступают видения. Ты видишь широкую реку и лодку. Ты видишь молодую женщину с длинными светлыми волосами. Ты слышишь ее молящий голос: «Я любила твоего брата!» О, снова этот крик: «Да свершится правосудие божье!» Вода в реке окрашивается кровью. Где же священник? Силы оставляют тебя. Твоя голова в огне. Неужели ты умрешь без покаяния? Да, видно так тому и быть. Ты покорно закрываешь глаза. Да свершится правосудие божье! Дверь скрипит. Ты ощущаешь движение воздуха. Кто здесь? У тебя нет сил открыть глаза. Но ты слышишь шаги. Внезапно черный занавес перед твоими глазами распахивается. Ты видишь комнату и постель, на которое лежит твое истерзанное тело. Ты видишь себя со стороны: лицо, покрытое каплями пота, окровавленная рубашка, пальцы, вцепившиеся в простыню. Ты слышишь свое дыхание. Ты видишь, как колеблется пламя свечи. Ты видишь тени, дрожащие на стенах. И наконец ты видишь, как бледнолицый человек в шляпе и серой рясе быстрыми шагами подходит к твоей постели и, размахнувшись, вонзает в твое сердце нож.

10. «Господин Гризар, вылейте из этого стакана все, что в нем осталось, и выполощите его; в нем еще слишком много того, что Главный Совет приказал вам прибавить в лекарство». – Виконт де Бражелон. III, 34.

Предстоит еще так много сделать! Необходимо умертвить папу. Возвратить долг бременскому купцу. Узнать, где живут шесть мальтийских рыцарей, чем они занимаются, и не слишком ли болтливы их языки. Троих опасных членов ордена отправить в Тибет на верную гибель. Отнять пенсию у знатной дамы в Антверпене. Встретить корабль из Лимы с грузом золота, прикрытого шоколадом. А главное – выбрать нового генерала. Совет приговорил меня к смерти, но оставил за мной право выбора. Это мудрая традиция позволяет своевременно менять руководство и в то же время дает возможность использовать опыт, накопленный генералом. Я уже выслушал троих претендентов. К сожалению, все трое глупы, тщеславны и нерешительны. Никто из них не в состоянии возглавить орден. Поэтому я выбираю того, кто сейчас за этой тонкой стеной подмешивает яд в мой напиток. Человек с твердым характером, способный отравить генерала, наилучшим образом будет содействовать укреплению ордена. Я же устраняюсь от дел. Я ухожу из жизни без сожаления. С юности я мечтал разгадать все мировые загадки. Я думал, что если кто и посвящен в тайны мира, то это генерал ордена иезуитов. Но теперь я знаю, что это не так. Самая важная тайна скрыта и от генерала. Никто из живущих не может узнать этой тайны. Дано ли ее узнать мертвым? Час наступает. Я беру склянку. Отравленный напиток струится по моему горлу. Перед моими глазами появляются радужные круги. Из моих ноздрей, глаз и рта льется кровь. Я задыхаюсь. Судорога сбрасывает меня с постели. Дыхание замирает. Меня обступает тьма. Но вот кровь останавливается. Мое сердце больше не бьется. Снова вспыхивает свет. Какое зрелище! Мир лежит передо мной огромной сверкающей паутиной. Я ощущаю колебание всех его нитей. Странные существа, запутавшиеся в сетях, колеблют их своими подергиваниями. В этих беспорядочных, на первый взгляд, движениях я улавливаю тайный ритм. Я постигаю чудесный замысел, управляющий подрагиванием этой сияющей паутины. О, это знание стоит генеральского перстня!

11. «Но если я соглашусь, то это принесет смерть или по меньшей мере темницу тому, кто займет мое место? – Нет, это принесет честь тому, кто вас спасет! – воскликнул Винтер». – Двадцать лет спустя. II, 12.

Ты предлагаешь королю поменяться лошадями и шляпами. Если твой план удастся, жизнь Карла будет спасена. Растроганный король надевает тебе на шею орден св. Духа. Вы вместе выходите из палатки. Утренний воздух прозрачен, и вы отчетливо видите армию неприятеля, расположившуюся на холме. Можно различить полки, знамена, цвет мундиров, масть лошадей. Можно различить подзорную трубу в руках полковника Томлисона. Приближается решающая минута. Мысль о том, что тебе предстоит умереть за короля, придает тебе силы. Ты легко вскакиваешь на коня и быстрым движением вынимаешь шпагу. «Вперед! – командуешь ты. – Сабли наголо!» По эскадрону пробегает молния – сабли обнажены. «Отлично! – думаешь ты. – На этих людей можно положиться». Легкой рысью вы направляетесь к холму. Когда до холма остается не более шестисот ярдов, Томлисон делает знак рукой. Полк латников разворачивается и устремляется вам навстречу. Ты слышишь позади себя тихий ропот. В чем дело? Оглянувшись, ты видишь, что с тобой осталось не более дюжины человек. «Трусы! Негодяи! Изменники!» – кричишь ты. И тут до тебя доносится громкий крик с другой стороны: «Не давать пощады!» От этого крика ты вздрагиваешь. Твоя рука бессильно опускается. Шпага выпадает из пальцев. Смертельная бледность заливает твое лицо. «Это он!» – шепчешь ты, падая с коня. Всадник на великолепном вороном проносится мимо и разряжает в твою грудь пистолет. Но твое сердце уже не бьется. Оно замолкло чуть раньше – в тот миг, когда ты коснулся земли. Ты не знаешь и никогда не узнаешь, от чего оно разорвалось – от страха или от раскаяния. Подходит король. Его лицо в крови, с высокого лба катится пот. Последним усилием воли ты снимаешь с себя орден св. Духа и возвращаешь его королю. «Постойте! – восклицает король. – Мне показалось, что лорд Винтер шевелится. Может быть, он еще жив?» – «О, будьте спокойны, король Карл, – раздается голос мстителя. – Лорд Винтер мертв: пуля вошла ему прямо в сердце».

12. «Тридцать часов верховой езды, – решительно прибавил Арамис. – Будут отличные сменные лошади». – Виконт де Бражелон. II, 25; IV, 10.

Для настоящего мушкетера дружба – выше всего. И если друг требует, чтобы ты скакал тридцать часов без остановки, ты не можешь ему отказать. К тому же он предусмотрительно распорядился, чтобы на каждом постоялом дворе тебя поджидала свежая лошадь. Вот так случилось, что, отправившись в путь сразу после полуночи, я уже к рассвету следующего дня был в Париже. По дороге я загнал семь или восемь лошадей. Я выполнил поручение своего друга. Но от долгой тряски мой жир растопился, и я почувствовал себя плохо. С каждым днем мое состояние ухудшалось. Я стал задыхаться. Меня перевели в более просторную комнату. Здесь мне стало немного лучше. Одышка прошла, пульс успокоился. Но у меня не было никаких занятий. Скука – самый опасный враг образованного человека! И я взбунтовался против постельного режима, предписанного врачами. «Движение лишило меня здоровья, – подумал я, – оно же мне его и вернет». Втайне от врачей, я составил распорядок дел и решил неукоснительно придерживаться его вплоть до полного выздоровления. Понедельник я собирался посвятить игре на лютне, танцам, пению и декламированию стихов. Вторник я решил отдать ученым занятиям: географии, математике, астрономии; эти науки я собирался изучать, прогуливаясь по галерее. Среду я предназначил для общения с природой. В этот день я решил высаживать новые деревья, осматривать стада, наблюдать за жизнью пастухов и пастушек. В четверг я наметил устраивать спортивные состязания (бег, борьба, метание дисков), а в пятницу – учить соколов, объезжать лошадей, строить укрепления и палить из пушек. Воодушевленный этими планами, я поднялся с постели. Одеваясь, я заметил, что платье стало мне несколько широко. В этом не было ничего удивительного – я уже много дней соблюдал диету. Странным мне показалось другое: сапоги сделались узки. Мои ноги опухли! Я не стал тратить время на выяснение причин этого необычного явления и сказал себе: «Сотни раз ты надевал эти сапоги. Почему бы тебе не надеть их и в этот раз?» Я попробовал натянуть правый сапог. Я тянул сапог изо всех сил, подталкивая его другой ногой. Дело уже шло на лад, как вдруг я услышал легкий треск, и оба ушка от сапога остались в моих руках, а нога устремилась вперед, словно выброшенная из катапульты. На своем пути она встретила деревянную перегородку и сокрушила ее. С грохотом повалились на пол картины, цветочные горшки и фарфоровая посуда. Весь дом задрожал, как во время землетрясения. Люстра, висевшая надо мной, начала раскачиваться, сорвалась с крюка и рухнула мне на голову. Уникальная вещь из венецианского хрусталя, она весила не менее двухсот фунтов! Мне повезло, что свечи в то утро не были зажжены, а то бы я сгорел заживо. Страшная смерть! Но все обошлось благополучно. Я скончался от пяти симметричных ран, нанесенных моему черепу украшениями на люстре. Пять острых рожков вонзились в мой мозг. Из разбившейся люстры вылилось ароматное масло. Его запах напомнил мне о днях, проведенных в Индии. Это были лучшие дни в моей жизни! Но времени на воспоминания уже не оставалось. Кровь растекалась по полу, смешиваясь с маслом. Сердце стучало все слабее. И вдруг я понял, что впереди меня ждет та самая скука, страх перед которой и послужил причиной моей удивительной гибели. «О судьба! – подумал я. – Мудрый встречает тебя лицом к лицу, а глупец подставляет тебе затылок!» На шум прибежали слуги. Врачи внимательно осмотрели раны на моей голове и пришли к заключению, что каждая из них смертельна. Подписав нужные бумаги, они удалились. Священник осторожно прикрыл мне глаза. И я оказался во власти скуки.