Вот уж не думал и не мог предположить

Вот уж не думал и не мог предположить
В солидном возрасте, если считать года.
Мне без стихов неинтересно стало жить,
Жалею, что так было не всегда.
Мой верный слушатель – ближайший мой сосед,
Внимает он, печалясь о своем
И пьет по настоящему уже не мало лет,
И проклинает жизнь, когда мы с ним вдвоем.
А жизнь его, во истину, не сколько не жалела.
По юности был первым, да юность та сгорела.
Обуглилась Афганом, потом еще Чечня,
Хлебнул без всякой меры не только за себя.
Он о своей войне не говорил не разу.
А на вопросы отвечал: «Да ну ее заразу».
Уж лучше бы наврал, его разговорил,
Но слушать эту правду едва хватило сил.
 «Дозор наш, ночью расстреляли.
Мы шли спокойно, ведь знакомые места.
Да только нас давно серьезно ждали.
Как пыль смахнули с чистого листа».
Мне повезло, не насмерть пуля села,
Другого пригласила не спеша.
Душа моя из тела не хотела,
И с телом мучилась душа.
В живых нас двое, страхом скулы сводит.
На долго ли, никто не даст ответ.
Лежим, и кровью жизнь уходит,
И на двоих нам сорок лет
Обидно умирать в рассветной тишине,
Когда пропели петухи.
И вдруг услышал, как во сне,
Певучие афганские стихи.
Парнишка местный видел этот бой.
Пришел с бинтами и водой.
Он рисковал, ему не это важно.
Читал проникновенно так, протяжно.
И боль утихла, отошла волной.
И верил я, что попаду домой.
Вертушка прилетела, считай готов груз двести.
Парнишку расстреляли не отходя, на месте.
Ни кто не смог сказать, что это наш поэт
Сознание покинуло кровавый свет.
Я этого мальчишку в палате вспоминал
И в голове мелодией волшебный стих звучал.
И камнем неподъемным на сердце тяжкий грех.
Я и сейчас готов вместо него «НАВЕРХ».
Мне одного рассказа хватило за глаза
И по щеке катилась соленая слеза
Сосед молчал, курил, и мутно глядя в даль,
В руке сжимал свой орден и серую медаль.