Мандарины

Мандарины. Для меня запах и вид этих, в общем-то, совершенно безобидных и сладких фруктов и нестерпимое, каждый раз больно обжигающее чувство одиночества и ненужности, - две неразделимые вещи.
Я даже помню, откуда это взялось. Всегда помнил.
Не буду врать, что воспоминания эти ярки, а ощущения и переживания остры и полноводны, но всё-таки они есть, и никуда от них мне уже не деться.
Мне было года, наверное, два с половиной или три. Родители мои были молоды, ветрены и, как полагается в таком возрасте – беспечны.
Это был поздний вечер 31 декабря. Видимо приготовления к всеобщему празднованию Нового года уже были окончены, потому что меня уложили в кроватку и оставили одного засыпать. Обычное дело, ведь так поступают все молодые родители, которых где-то ждет за столом громкоголосая толпа приятелей, коллег и соседей; там звонкие тосты, там разносольные салаты, анекдоты и песни.
Помню, что проснулся от глухого, прерывистого топота пляшущих ног. Этот топот был похож на стон огромных, готовых раздавить все на своем пути валунов, катящихся на огромной скорости с высокой горы. Эти валуны падали на меня с потолка, били меня по ушам под хохот пьяной толпы.
Я заплакал. Я был один. Не было рядом мамы, которая погладила бы по голове, или взяла на руки и покачала. Когда очередная песня, а вместе с нею и топот заканчивались, я плакал громче, почти кричал, но и это не помогало. Выбираться из кроватки мне совсем не хотелось, моя кроватка была единственным безопасным местом в пустом доме – спасением от кривых и злых теней на шторах, от непонятных и ужасных звуков крадущихся за окном безмолвных чудовищ с длинными, холодными руками: тени раскачивались и лезли в приоткрытую форточку, норовили дотянуться до меня и убить.
Я плакал, закрыв глаза. С закрытыми глазами было не так страшно. И снова всё повторялось. Валуны снова неслись с горы, люстра под потолком жалобно звенела. Вдруг где–то наверху брякнула разбитая посуда, и кто-то заплетающимся языком вскрикнул: «На счастье!». Неожиданно стало тихо. Я заревел еще отчаянней и услышал, как на втором этаже хлопнула входная дверь, и чьи-то торопливые шаги застучали по лестнице.
Мама долго не могла открыть дверь. В ту секунду мне показалось, что она никогда уже не сможет ее открыть и мне придется умереть, задушенным этими гадкими, кривыми тенями, которые, наверное, сами и подстроили эту шутку с дверным замком. Дверь распахнулась настежь так неожиданно, что я успел заметить, как у порога соседской квартиры поднял белую, всю в инее морду, лохматый, дрожащий от холода пёс.
Он посмотрел своими угольными, грустными глазами на всё происходящее, и тут же снова уткнулся носом в живот. Уличный холод со снежным запахом ворвался в квартиру сизым облачком, и тут же исчез, растворившись словно приведение, разоблаченное ярким светом.
Мама подскочила ко мне, выхватила меня из кроватки и, прижав к себе, тихонько запричитала: «Ш-ш-ш! Что такое? Что случилось, сынуля? Напугался? Не бойся, я здесь», и снова, - «Ш-ш-ш». Сразу стало спокойно, и даже ни на секунду не смолкавший гул соседей, отступил под этим нежным «Ш-ш-ш-ш». Я не хотел больше оставаться один и беспрестанно всхлипывал, крепко вцепившись в мамину шею обеими руками. Мельком я заметил отца. Он стоял в нескольких шагах за спиной у мамы и держал в руках несколько ярко оранжевых мандаринов. Воздух как губка тут же впитал их аромат и окутал меня этим запахом.
Что было дальше, я уже не смогу точно вспомнить. Наверное, я уснул у мамы на руках.
Когда я в очередной раз проснулся, рядом снова никого не оказалось. Плакать мне уже не хотелось. Я захотел сдаться. Уступить этим жутким теням, этому громыханию и крикам, прекратившим во мне всякое желание звать на помощь. И запах мандаринов. Последнее, что я услышал, прежде чем умереть от одиночества – это запах мандаринов.Этих, в общем- то, совершенно безобидных и сладких фруктов. Скоро, кстати, снова Новый год!