Фотография

- Это мой прадедушка, маршал, - скотник подал пенсионеру Сергеичу очередную фотографию. - Гуляка и бабник. Уж сколько баб... - скотник осекся под суровым взглядом бабки Лукерьи. - Пал смертью храбрых. Мне бабуля, дочь его младшая, рассказывала, что он на сенокос вышел, а четырнадцать махновцев на него накинулись, он отбивался косой, как мог. После этой схватки шестеро белых были разрезаны вдоль, шестеро поперек, шестеро без ног...
- Ты эта... Рыбу-то убавь, - проворчал пенсионер Сергеич. - Только что было четырнадцать, а тут без малого уже двадцать.
- Темный ты, пенсионер Сергеич. Те шестеро, что вдоль, они и поперек были... А уж без ног.. Арифметика тут не при чем. - разозлился скотник на пенсионера Сергеича. - Главное, что дед сам был порубан в капусту. Еле собрали, чтобы захоронить. В гроб ложили, прикрыв шинелью, а поверх ее - награды его боевые, орден и медаль. За Перекоп.
Скотник бережно положил в стол фотографию прадеда, и достал новую.
- А это любовь моя бывшая, Степанида. Павловна. Суровая была женщина. Погибла. Смертью храбрых.
- Тоже четырнадцать беляков шашками ее? - язвительно спросил пенсионер Сергеич.
С фотографии на погребян смотрела суровая русоволосая женщина с длинной косой.
- Нет, тут другое. - скотник вздохнул. - Бык у нас в стаде взбеленился, а она, будучи бабой серъезной, пошла его смирять. Обычное дело, в общем. Если его ударить по балде между рогов кулаком Степаниды, то он падает с ног. Но заболела моя Степанида, и не удалось ей свалить быка с ног. Бык взревел дурным голосом, и коровы ее... Тавось. Меня потом грамотой и часами наградили. Как мужа ее, красавицы.
Из глаз скотника текли слезы.
- Ты эта, не раскисай... - механизатор широкого профиля Николай утешал скотника. - Все у нас впереди... Что не сзади.
Следующая фотография изображала свинью с огромным рылом, жующим яблоко.
- А это мой орденоносный хряк. Цезарь.
- Как салат...
- Сам ты салат! - закричал скотник на пенсионера Сергеича. - Щас я тебе покажу салат!
- Тихо-тихо, горячие финские парни... - успокаивала бабка Лукерья и того, и другого, почти что вцепившихся друг в друга.
- Что за хряк, дядя скотник? - спросила полурослик шести лет по имени Ксанка.
- Хряк - это такой свин специальный. Я его возил на ВДНХ в не-помню-каком-году. Он там орден получил. За массу. Чтобы его погрузить на кузов трактора, надо было четырнадцать человек здоровенных мужиков. За один раз он съедал четырнадцать килограммов отрубей. Не хряк был - орел!
Скотник встал со стула, подошел к замерзшему окну, и долго-долго смотрел в него. Перед глазами у него шла череда тех, кто прошелся по его жизни, и из которых, собственно, и состояла вся его жизнь. Они махали ему руками, что-то говорили, но слов он не слышал.
За его спиной о чем-то спорили обитатели Погребов, но он не слышал и их.
А в комоде лежала стопка фотографий, у каждой из которых была своя история. История его жизни...