Диагноз осень

Лампа ночная горит лесным светлячком,
освещая пустые углы.
Стены выпуклы и круглы.
Кажется, глядя сквозь тусклый холодный свет,
слышен шорох качелей в ответ,
тех, что стоят за окном во дворе
и улыбаются детворе,
еще не проснувшейся до конца.
Шторы, сорванные с окна,
гримом, смытым с чужого лица,
кучей валяются на полу.
И мне все равно,
что скоро в это окно
ввалится солнечное пятно,
чтобы портрет на стене напоить утром
и обласкать светом,
и улыбнуться лампе сочувствующим приветом.



1978



…проводил людей последних
безразличным вздохом окон,
в стекла глаз еще горящих,
не взглянувших ненароком.
Прокричали жалким стоном
уходящим двери дружно.
Заметалась, укрывая
след ушедших безвозвратно,
в подворотне пыль послушно.
Растворяясь, улыбнулся
грустью дым из труб оглохших,
оставляя прах ступеней
одиночеством поросших.
Обхватив рукой костлявой
паутин углы сырые,
бродит старостью старуха,
обрекая на забвенье
эти комнаты пустые…



1978



…И утро сонным стариком
снимает с вешалки халат
уставших за ночь фонарей
и бьет по стенам темноты
теплом и шорохом людей.
Огонь усталости накрыв
шуршаньем утренней зари,
полями воробьиных стай
свет избегает темноты.
Улыбкой дряхлой черный снег
по жилам ручейков стекает
в огромную канаву смерти
и умирая, напоследок,
в унынье радость превращает.



1978



Забыть бы все.
И росчерком пера
отречься вмиг от россказней былинных.
Пускай скорей закончится игра,
пусть камнем станут листья и кора
на черно-белых фотографиях старинных.
День ото дня тускнеет чей-то взгляд.
К зиме и дни становятся короче.
Пусть дождь идет хоть целый год подряд,
пускай за это все меня корят,
кто хочет, чтоб длиннее стали ночи.
И выпал снег.
И память наугад
Плетется по сугробам утром постным.
Я улыбнусь ей грустно, невпопад,
и извинюсь во имя всех утрат
и прошепчу ей: не хочу быть взрослым.



1979



Солнце
простуженное, охрипшее
уткнулось в одеяло
ватное облаков,
согреться пытаясь
безрезультатно…
И глядя на него,
я вспоминаю тот день…
и мне становится так стыдно.
А тебе, солнце, надо пить
горячее молоко весенних восходов
и чай
с медом лета.



1981



Оглохших
водосточных труб
неразличимо бормотанье.
А сироты-дождя
бездомное скитанье
приводит в трепет
спящие деревья
и нарушает
тихое собранье
птиц.
Беззубых облаков
и одуревших туч
неравномерное качанье
все усыпляет постепенно,
и воцаряется молчанье…
И даже ветер отдыхает,
чтоб завтра
все начать сначала.



1981



…И они облокотились
на холодный воздух
и обвернулись
пустыми фразами и словами.
По полу прыгали и скакали
восклицания,
а в пространстве висели,
раскачиваясь, блестящие вопросы.
Из крана медленно капало время.
Окно металось
между двумя глухими стенами.
Дверь бестолково хлопала,
как попусту мигающий,
ослепший глаз.
На карнизах
подтягивалась ирония,
а лампа светилась безразличием.
Где-то там, за дверью,
суетилась просьба,
которая, вдруг наступив
на осколок нахальства,
запрыгала и заохала
от удивления,
а потом покраснела,
надулась и превратилась
в правило без исключений…
Когда появилось недоумевающее
ничегонепонимание,
никто даже не обернулся.
Его просто никто не заметил.
И лишь
третий справа стул
неуверенно встал
и уступил свое место…



1981



Обои сползли,
как змеиная
кожа.
Комната тоже
меняет одежду
к зиме.
Чтоб не замерзли
ее обитатели
и их надежды…



1981



Все разбухает
и тонет…
И погружаясь в воду,
исчезает,
пуская пузыри.
А по воде
расходятся круги
мишеней
и застывают.
В них отражаются
деревья
и дома…
И их прибрала бы вода,
но слишком
высоки они,
да жилка у воды
тонка.



1981



ОТКРЫЛАСЬ ДВЕРЬ.

Вошла борода и
гнилые зубы…
Осмотрев всех,
она остановилась передо мной
и сказала:
- Я уже видел тебя. Подними руку.
Я поднял руку и
у меня нагрелось тело,
а дыхание остановилось…
Борода села и сказала:
- А теперь покажи, как ты летаешь.
Я ничего не понял, но
все же взмахнул руками и,
к своему удивлению,
взлетел…
Борода молча следила за мной,
пока я не опустился,
а потом, глядя в пол,
произнесла:
-Ты не вылупившийся птенец.
       Разбей скорлупу
       и вылези из яйца…
Я вздохнул и
порвал пленку…
Глаза открылись
и я увидел
Землю…



1981



Город оскалился
и зарычал бездомным псом,
а потом изловчился
и зубами
уличных фонарей
вцепился в уходящий день,
разрывая его
на куски
мокрых улиц…
День застонал
скорченной тенью
и растаял в гриве
опавших листьев.
Глаза окон
вспыхнули удивлением,
а из уголков
искривленных в гримасе губ,
закапало равновесие…
Наконец
чаша переполнилась
и разлилась темнота…
Бездомный пес
поджал хвост
и исчез за углом
серого дома…
Луна вытаращила
свой единственный глаз,
но так ничего и не поняла.



1981



Ночь пришла, наложив на глаза
лапы своих паутин горящих…
Веки стянула сырость бельма,
а темнота положила гирьку
усталости на чашу времени…
Земля закачалась и задела небо,
и оно
вдруг медленно перевернулось и упало,
придавив меня к звездам.
И я лежу
под его обломками
и не могу пошевелиться.
И лишь глаза
проросли деревьями
и тянутся к свету…



1981



Еще вчера
мы радовались
этому дождю
и подставляли
каплям лица…


…Теперь же
аккуратно
обходим лужи,
чтобы, не дай Бог,
не промочить
ноги…



1982



Вчерашних листьев вереница
упрятать чей-то след стремится.
А следу негде силы взять,
чтоб листьям противостоять.
Вот и добились листья цели,
с деревьев дружно облетели,
укрыли все следы подряд…
Но, вот уже почти неделю
деревья голые стоят,
следы пропали,
листья спят…
И птицы молча улетели.



1982



Лишь украсить
плоды могут дерево.
Разве мог я подумать иначе?
Если ж плод червив,
в том чья вина?



1983



Плод червивый
лишь в тягость.
Но разве это причина,
чтобы дереву перестать плодоносить
или срубить его?



1983



Этот синий дождь.
Этот дар.
Это синее чудо.
Мириады крохотных бесконечностей,
откровение Вселенной
и ее струны.
И музыка их так нежна…
Слышишь?
Я подставлю им руки…
А капли медленно ползут по лицу
и нехотя срываются под ноги,
в серые лужи-могилки,
в бездонные зеркала.
Я подставлю им руки…
А рук нет.



1984



…бдительны
мнительны
боязно
а дотронешься – горячо
совестно
все забыть
чтобы было о чем вспоминать
то что есть
потерять
чтоб искать
правильно ли?
возвращаются журавли
корабли
уходят
жду забывая
если холодно – буду
верю?
не уверен
а кто знает?
правильно…



1984



если
если все это было
было?
если был этот день
и если все это было
именно в этот день
сегодня?
если это не сон
да…
то завтра мы обязательно скажем друг другу
или хотя бы подумаем
как хорошо было вчера
спасибо за этот день
и… тебе
правда?
и мне хочется закричать
да! да-да…
но я медленно отворачиваюсь
и пряча глаза
шепчу сам себе
не забывай
разве это странно?



1984



…я устал
да
я не знаю где
оборвется
когда и что
будет если
потом
снова один
ночной миг-век
провожает или зовет
нет
врет
правдой прикрыл
сладкий обман
рану
свою как чужую
ругань
грязно
дождь в лужи
и кто-то хочет взаимности
но при чем тут я
Господи…



1984



я скажу
но в последний день
слышишь?
и пусть лопаются от злости
и зависти те
кто ничего не знает
пусть угрожающе щурятся
и косят глаза
пусть
мне теперь все равно
и хоть это еще не выбор
но уже шаг
неуверенный
робкий
но шаг
слышишь?
я скажу
обязательно скажу
но в последний день
так-то



1984



Опять ждать.
Гадать.
Надеяться на кого-то.
Молча смеяться.
Тишины бояться.
А песок тонкой струйкой уже закрыл дно.
Что ж, подожду еще.
Вновь желание
упирается в ожидание…
Трещат, крошатся,
не хотят сдаваться.
Друг на друга глядят,
на своем стоят.
Обиды сносят,
помощи просят.
Зубы сжали, сопят,
меня теребят…
А песок струится, как кровь из раны.
Не поздно еще
и уже не рано.
А ну его,
подожду еще.



1984



Нужно ли мне лицо?
Да. Ведь я еще тот,
за кого себя выдаю.
Почему Ты – не Он?
спросишь меня.
И я отвечу: потому,
что ты не все знаешь.
Хочу и не могу рассказать.
Хочу и не могу остаться.
Беда.
Она, как песок,
который невозможно остановить.
Как прилив
или солнечное затмение.
Волна за волной,
удар за ударом
рушат преграду…
И негде искать спасения.
И если бегство –
единственный выход,
возьмите,
возьмите
мое лицо
за билет
в обратную сторону.



1984



Все та же осень.
То же ожиданье.
Все та же скука,
тот же дождь в окно.
И за спиною
чье-то бормотанье
сулит неисчислимые страданья,
и в дымке растворяется лицо…



1984



Не радует
живительной прохлады сияние
волшебных гор
и зелень трогательных впадин.
Ни тишина,
ни сладкий воздух,
ни впечатлений новизна,
ничто
не ублажает душу.
Теперь горька мне эта пища.
Бальзам вдруг в муку обратился
и медленно, по капле
стекает, обжигая память, к ногам.
В огромную воспоминаний лужу…
В которой кто-то вчерашним силуэтом
в глаза кому-то смотрит,
за руки держась и улыбаясь…
Ты знаешь.
А я стою над этой ямой
и, глядя с отвращением на горы,
плачу.



1984



Молчание,
как прощение.
Прощание.
Возвращаюсь в запущенный
сад.
Годы.
Одиночество высохших роз.
И
небрежно забытые кем-то
капельки слез…
Очищение.
На останках гниющего дня
возвращение
в никуда…



1984



Встань и открой окно.
Смотри:
день смеется,
слизывая с усталых щек
слезы.
Жалость утра.
Дотронуться – бессилье рук.
Стук шагов
заглушает стук сердца.
Ритм, ритм…
Пропасть зеркала,
время.
Вялые листья.
Когда это было?
Сумерки.
Горечь ночи.
Риск ожидания.
Альтернатива?



1984



Мучительный восход.
Мучительные роды.
Осколки и обрывки забытья.
Преджизненным проклятиям природы
внимает искушенная земля…
Невидимый обман.
Искусственные всходы.
Взлет и паденье,
храп чужих коней…
Смеются и сочувствуют народы
судьбе своих непризнанных детей…
Затихли стоны,
канув в бесконечность.
Нетронутой осталася струна.
Весы дрожат.
На чашах Смерть и Вечность…
Лишь утро предвещает тишина.



1984



Люди.
Родные
и просто знающие друг друга,
знакомые…
Как паутиной
опутана земля
нитями памяти.
Из года в год,
из поколения в поколение
тянутся они.
Нет им конца
и давно потеряно начало.
И тот,
кто начал плести
эту паутину,
умер или уснул,
выпустив из усталых рук
клубок.
А нити лопаются и рвутся.
Безвозвратно.



1984



Здесь постоянство
и тишь.
Однообразье дней.
В испуге
желтеющие листья
в преддверии сна
на высохшей земле
выводят:
ТОСКА…



1984



Горечь
брошенных слов
в лицо.
Осколки бокала.
На ладонях
капли вина,
как кровь.
Бегство.
Снег.
Время: Осень.
Мерзнет трава…
Слова,
сказанные тобой тогда,
бьются о выступы недоверия
в поисках истины
и спасения…
Беда?
Да.



1984



Одинокая осень
на время
приютила
усталость дня.
А я
каждый раз,
когда ты уходишь,
с замиранием сердца
провожаю тебя:
а вдруг не вернешься…



1984



Последнее солнце
высушит.
Высохнут и рассыпятся.
Облетят.
Оплывут.
Заново народясь.
Господи!
Обрести помоги силу.
Переждать.
Претерпеть.
Ненастье
к горлу тянется…
Помоги распознать
в горе радость…
Не упасть.
Устоять.
Близятся
холода одиночества.
Высуши.
Окружи
памятью.
Слышишь ли?



1984



Вот он,
смотри…
Бежит, толкаясь,
глядя под ноги.
Сквозь искусственные нити света
сиреневых фонарей.
Вот он,
не думающий ни о ком.
Безрассудства печати
оставляющий после себя.
С каждым вздохом чеканя…
Голые пятки.
Когда-то и я…
А эти
взрослые, умные
и хорошо одетые,
но как дети,
умеющие только брать,
покорившись чужому ритму,
принимают все подряд…
Молчат.
Молчат, не зная правил.
Родились как будто
еще до рождения.
Вот мучение:
мечтать вовнутрь.
Радость навязанная,
душит отчаяньем.
А тишина?
Грусть родная –
вот это радость!
Вот она…
Наслаждаюсь.



1984



Разливы улиц.
Траур фонарей.
Покой и осень
зажигают окна.
Затылки
и молчание друзей.
И ожидания
гниющие волокна…



1984



ЛИШНИЙ МЕСЯЦ

Забыть о разнице
и по ступеням дней
бежать к границе
времени и света…
И не внимая зависти совета,
Одно лишь помнить,
верить и хранить…
       Она уже, смотри, как сгусток жизни,
       трепещущий и жаждущий тепла,
       там, под прозрачной, нежной тканью
       черты чудесной формы обрела.
       И наливаясь розовым соблазном,
       не ведая о страхе и слезах,
       уже ручонки тянет, улыбаясь,
       с трудом держась на слабеньких ногах…
Вот и черта – ступень за горизонт.
И разница сверкает
отраженьем.
И та, что вскоре осчастливит
нас рожденьем,
заражена, я знаю,
пораженьем…
И лишний месяц
так же все далек…



1984



Взлететь.
Воспарить.
Исчезнуть.
Раствориться, обретая…
Музыкой Генделя влиться в души…
Проигрывая и побеждая.
Вдыхая вечность и привыкая
к чужому счастью…
Взять побольше и не прощаясь –
к Свету.
Ввысь.
А там, закрыв глаза,
раскинуть руки…
И ощутив, вернуться.
Пусть подбирают.



1984




Диагноз: ОСЕНЬ

Здравствуй, Осень!
Улыбки
стертых лиц,
застарелые трели дождей…
И не спутать уже
серость утра
и вечера сырость.
Вялость света
и старость тепла.
Ну и что же,
что дни короче?
Ночи, зато длиннее.
Здравствуй!
Кричу себе.
И сам же
стираю безвольно
плевок презрения.
Больно.
Сношу, как праведник,
пинки и удары
судьбы и друзей.
Сколько можно?
К слезам благодарности
прижимаю
протянутую с надеждой
руку невежды…
Как окрик отца,
истца и ответчика
в едином лице мертвеца-советчика,
ласкает слух,
зовущий настырно,
шепот
хозяина преисподни,
в облике сводни…
Будь счастливым!
Чей это голос?
Подобный хрупкой
надежде
крыла мотылька,
неизбежно мелькающего
на краю бездны,
во имя жизни.
Когда уже нет надежды.
Назло смерти.
Будь счастливым!
Здравствуй
и навсегда…
А если яйцо тишины
шмякнется об пол,
вдребезги разнеся
осколки твоих приветствий?
Что ты скажешь тогда? А?
А если яблоки глаз,
изъеденные
хрусталиками графита,
вдруг сойдут
с вечных орбит?
Слез нефрит
не скроет уродства
души.
Не тела.
Бороться?
Значит за дело.
Смело
идти на поводу
у собственных жил.
А там, где подгнило,
уже копошатся
первые ласточки
падалеедов…
Сюда б муравьедов!
Как у людей,
все пристойно и чинно.
Так благородно
и, как будто, невинно…
Как на поминках.
И лишь не понятно,
кого поминают.
Как уплетают!
Вот аппетит.
Никогда б не подумал,
что так вкусна
гнилая мечта.
Вырвало…
Корни волос
тянутся вглубь,
сплетая
морские узлы
из мыслей и обещаний.
Хватит прощаний!
Узлы упруги,
лопаясь от натуги,
красным цветом
заполняют просветы…
Во имя чего
простить или помнить?
Нет ответа
на этом свете.
И все же снова,
как и всегда:
Будь счастливым!
Здравствуй
и навсегда…
Каждый раз, засыпая,
я твержу себе это.
Чей это голос?



1984



…И над всем
серпом всесильным
возвышается Луна.
Не казался никогда
свет ее
таким могильным.
Вот беда.



1984




…тупой затянувшийся удар
в сердцевину в глубь
туда где когда-то
все начиналось
а теперь не осталось и следа
так это было давно
слезы? нет
и не боль
и даже не угрызения совести
порядок
выдуманный правилами
уж так повелось
есть и птицы
и даже названия
и время также вгрызается в грудь
кровоточа тоской
соединившиеся
и еще живые
перезвон костылей
в очередь!
Боже
где твои лица?
покажись
принимающим подати
в алом сиянии радуги покажись
раздающим звездочки и кресты
звездочки падающим
и кресты встающим…



1984




Дни.
Рождения.
Свои и чужие.
Праздники.
Панихиды.
Как в танце непостижимом –
быстрее, быстрее…
Город с парками
и твоими шагами,
как сон, ускользает
сквозь растопыренные пальцы,
болью покалывая ладони…
Слезы там,
где были глаза.
Ночь.
Чужое дыхание.
Рядом.
Не нужное мне.
Не хочу.
Устал от собственных жалоб
и жалости к самому себе…
А утром
дождь, молчание, Гендель…
Все о тебе.
Прошлогодние листья
еще дышат
и тянут назад,
умирая.



1985




…смотрю и не верю
вижу и не понимаю
кто ты?
спрашиваю ее
та без которой нельзя
отвечает
обессилев упали руки
Господи
я пришла за тобой
говорит
стою и боюсь шевельнуться
только сердце стучит
смотрю и не верю
чувствую и не понимаю
за что
я люблю эту Осень…



1985




…лишь мгновения
лишь мгновения
маленькими корабликами
уплывают вдаль
день за днем
год за годом
волна за волной
привыкая
успокаиваясь
теряя силы
Я смел! Я добр! Я всесилен!
как надоела эта вечность
Солнце!
высуши мне обратный путь
напои светом невинность ребенка
Солнце!
и тогда
сквозь зарешетчатые окна
в море
что зовется небом
в небо
вопреки отраженью
к перевернутым крестам
и сияющим звездам…
ведь я на свою беду
бессмертен
Солнце…



1985




Вызываю тебя.
Слышишь?
Вызываю тебя.
И если есть, что поведать друг другу,
дай знак и пребудем во имя… и
навсегда.
Дай знак, если слышишь.
Тише.
Осторожно разбей скорлупу и,
насытившись жаром ядра, усни, забываясь
в Мирах…
И постигнешь тогда
всю доброту Вселенной,
сжатой до размеров лишь двух сердец.
Вот они
дышат жизнью дрожащей свечи.
Сколько еще этих капель?
Реки.
И усталые воды рек…
…Там, за розовой тканью, за прозрачностью теплых рук…
Научи, большего дай,
чем старинные замки
и желтые розы вечности.
Бесконечность Души
и Душа Бесконечности – воедино!
Без времени. Без следа.
И последним усилием воли…
Тише.
Вызываю тебя…



1985




Заставы блики огневые.
Приказа тихие слова.
Как равнодушны голубые,
к стволам прильнувшие глаза…
Луны невидящее око
бездомным, одичалым псом
по небу бродит одиноко,
скуля о чем-то за окном.
Осенней сыростью одета
кружащих листьев суета.
Еще хранят свои секреты
полуистлевшие уста…



1986




Дождливый город.
Сырость и туманы.
Дворцов громады,
лица площадей.
Дворов приюты.
Слезы и обманы
в глазах непонимающих людей…
Мостов провалы, жадность волн и чаек.
Обиды окон, траур фонарей.
Отчаянье в ладонях попрошаек,
величье заколоченных церквей.
Фонтанов жемчуг, музыка гранита,
улыбки мертвых статуй,
скорбь колонн…
На тысячи миров дождем разбито…
Лишь кое-где чуть слышен слабый стон.



1986




тепло
оттаивают уличные крики
сомнений и желаний
клубок
на замерших весах
шаги ненужных слов
все ближе
и незаметней
в незапертую дверь
вползающее откровение
в глазах
несоответствие
дыханье бьется в стену
впотьмах
в дыму
на ощупь
уколами оставшихся минут
все дальше
дальше
как в отраженье
на дно объятий
в тишину тепла
уже не поменять цвета
и память разочарований
чуть сблизив
разнесла опять…
усталость и покой в протянутой руке
два камня на дороге…



1986




Выпито. Прожито. Выжжено.
Солью изъе-дено…
Вырублено. Разжижено.
Навеки истреб-лено…
Кто же теперь осмелится
молча стоять в тени?
В каждого кто-то целится,
нужно туда идти.
Горькие дни-столетия
грузом у слабых ног…
Не хочу я такого бессмертия
и бесконечных дорог…
Пусть ничего не останется.
Пусть никого вокруг.
Пусть потихоньку плавится
сердце от этих мук.



1986




…тонкие пальцы
меди
тянутся
обручем преградив
пусто
выжжено
силой бессилья
только точек размытые пятна
огненной чередой…



1986




расколи
выдави
между пальцев по капле
в чужие ладони
и сухие глаза
на съедение жаждущим
зависти и больным
отвернись
не смотри
памятью завершив свой круг
подбираю остатки
и опять за старое
под покровом льда
биться
биться
и ныть…



1986




…с корнем
с мясом
под ноги
во вчера
розовой каплей памяти
в каждом шаге
великой стены
глубиною постигших глаз
вздохом радости
без оглядки
без страха
с кровью
с болью
дождаться
верю
старея…



1986




…не бойся
раскрой глаза
пусть не то
пусть лишь выдумка
пусть один лишь вдох
вне времени и границ
в свете вечности
под защитой
желанных звезд
в бесконечность раскинутых рук
принимай отдавая
по улыбке за солнечный луч
в дождь и в утро
первых слов постигая ложь
как праздник
невиновных прощая
забудь что было
и не думай о будущем
озираясь во тьме…



1986




Вечер свалился,
придавив
отдыхающих птиц.
В серых ветках
запутались звезды.
Никого.
Тишиной зарастают глаза.
Возвращаюсь слепым.



1986




Повернись в покое.
И пусть страх
принесет лишь радость.
Радость
страданием освежив,
наполнит…
И тогда,
победив, забудешь
кто виноват
и что было вчера.
Бесконечность под детской рукой.



1986




Разбросав семена надежды,
жди всходов.
Если ж нет сил собрать урожай,
не вини землю в щедрости.
Без воды и тепла ростки вянут.
Жадность ребенка не пожалела семян,
а сытость и страх сгубили всходы.
- Жди,- сказали мне.
И я ждал, размышляя и строя планы.



1986




…я раскрою
окна и двери
чтобы свет
проникал повсюду
и засну под ладонью тепла
в первый раз
ничего
не боясь…



1986




Никого. Серых улиц смятенье.
Силуэты усталых домов.
Кто сказал, что мое поколенье
будет жить лучше наших отцов?
Тишиной переполнены русла,
отраженьем мерцает звезда…
Будем жить также тихо и тускло,
жить, как деды, отцы… как всегда.
Ночь понурая бродит по саду,
бубенцами уныло звеня…
Словно жизнь моя мне же в награду
предлагает себя.



1986




Я замажу пустое пространство
арифметикой каменных лиц.
Коридоров скупое убранство –
теплым медом чужих небылиц.
Я изрежу полночное небо
на рулоны ненужных бинтов,
я напьюсь одиночеством бреда
за оградой свинцовых зонтов.
Я поверю в далекие дали,
я не стану бояться огня,
только дайте мне кубик печали
и оставьте в покое меня.



1986




Разбазарю, расплескаю, растеряю,
по крупице раздарю на память все!
Проиграю, прогуляю, промотаю!
Что-то было, да теперь уж не мое…
Не замечу, просмеюсь или проплачу.
День, за ним другой, еще, еще…
Если выживу, поставлю на удачу
и толкну устало колесо.
И опять веселье сменят слезы,
будут уходить опять друзья,
и опять торжественные грезы
не осуществятся никогда.
Раздарю, раздам все по крупице,
а на утро завтрашнего дня
не проснусь. Так в клетках гибнут птицы,
не дожив до лета и тепла.



1986




Остылых роз последнее томленье.
Последних звезд надежда и покой.
Последний страх последнего сомненья
еще крадется за тобой.
Еще не зреют
будущие встречи.
Уже истлели дни больных разлук.
Еще я помню тот последний вечер,
начало наших мук.
Еще живут ночные обещанья,
ночные клятвы, слезы и мечты.
Еще со мной последние прощанья
и мертвые цветы.
Последних слов твое прикосновенье,
далекий путь в несбыточную новь…
Последний взгляд последнего мгновенья
и между строчек кровь…



1986




Еще двенадцать дней унылых
сидеть под каменным крылом.
С надеждою меж дум постылых,
с усталым и чужим челом.
Двенадцать дней сидеть без дела,
мечтать о поступи иной,
вздыхать всей грудью до предела,
тщась мыслью странной и больной…
И ждать чарующей отмены,
когда не предсказуем час,
не видя фальши и подмены
и смерти, что таится в нас.



1986




Он был молод и потому красив.
Он был умен и добр.
Он хотел перевернуть мир,
как хотели мы,
когда были молоды.
Он уже любил и уже был любим.
Он верил в то,
что считал достойным веры.
Он верил и верили ему.
Он был полон замыслов и надежд.
Мир открывался ему с каждым шагом.
И он шел,
высоко и уверенно вскинув голову.
Шел, всматриваясь в даль.
Шел и не слышал,
доносившегося из-под собственных ног
хруста
раздавленных крыльев.



1987




Он есть. И не уйти. Вовеки
не разорвать чугунного кольца.
Не разглядеть сквозь сросшиеся веки
давно забытого лица.
Нельзя оставить.
И не взять с собою…
Уже не заслониться от огня.
Не оттолкнуть дрожащею рукою
другой руки, толкающей меня…
И каждый миг надеяться на чудо,
со страхом пробуждаясь ото сна…
Опять, опять смеющийся Иуда
на месте мертвого Христа…



1987




Ушла.
Один.
В разломах ночи
луны скупое торжество.
И звезд невидящие очи…
И завтра рождество…
Последних слов зажглись тревоги,
до боли обнажая суть.
Мои заснежены дороги,
а завтра в путь.
В пустой, прокуренной квартире
бессоннице, как другу рад.
Я понял, что и в этом мире
есть ад.



1987




Ушедших дней воспоминанья
кружат зачем-то надо мной.
И то ли радость, то ль страданье
рождают в голове больной…
И я рассудком понимая
наивность юношеских грез,
душою памяти внимая,
сгораю от бесстыдных слез.
За горизонтом унижений
неразличим предчувствий бег.
И вновь душа от наваждений
стремится в тьму смеженных век…



1987




Уже не вспомнить тот последний вечер.
Уже не вспомнить тех последних слов.
Полуживы листья кружит ветер…
И осень вновь хозяйка моих снов.
Все ближе и упрямее морозы,
зачем-то окрещенные тоской.
Уже давным-давно завяли розы,
когда-то здесь забытые тобой…
Уже кричат и улетают птицы,
уже все реже хочется мечтать.
Уже не вспомнить дорогие лица,
уже нет сил о чем-то вспоминать…
Но в час, когда свершаются желанья,
когда душа от таинства замрет,
вернутся вновь ко мне воспоминанья
и твой забытый голос оживет…



1988




В последний день, неведомо когда,
под занавес и боль замолкшей скрипки,
пробьют и мне Твои колокола
и ангелов засветятся улыбки.
И распахнет ворота чудный сад,
и я войду без страха и волненья,
навеки за спиной оставив ад,
который жизнью звал я от рожденья.
Не обернусь, не вздрогну уходя,
переступив заветную границу…
Душа забудет тело навсегда,
как клетку забывает птица…



1988




Уже не различимы очертанья,
уже не различимы голоса…
Давно забыты клятвы, предсказанья,
и выцвели зеленые глаза…
Другие формы, образы и лица,
другие люди ближе и родней…
Другая вера, идолы, столицы,
и даже звезды стали холодней…
Все изменилось, все пришло в движенье,
вновь перемены новые суля…
Уже зовут.
Уже идет сраженье.
И мертвыми усеяна земля.



1989




Такой же дождь.
Другие лишь слова.
Тоска с вершин спускается к подножью…
И сами закрываются глаза,
и душу обволакивает ложью…
И так неделя,
день, за ним другой…
Как по песку пустыней раскаленной…
В колодцах лишь усталость и покой,
а в сердце страх, навеки затаенный.
Но есть предел.
И на свои места
вернется все, чтоб вновь начать сначала…
Такой же дождь,
такая же тоска…
И в сердце страх рождается устало…



1989




Октябрь на исходе.
Желтеют морозы.
Уносятся ветры,
о чем-то скуля…
Идти по дороге
сквозь брань и угрозы
и знать, что не будет
дороге конца.
Январь вперемежку
со снегом кружится.
В ночные одежды
оделась земля.
Ночами не спать
и кому-то молиться
и знать, что никто
не услышит тебя.
Апрель заливает
следы и желанья,
зелеными пятнами
тыча в глаза.
Упасть в горизонт
и кричать от отчаянья
и знать, что лишь солнце
помянет тебя.



1990




…опустись
притупляя боль
и покой расточая
ожиданием выложен путь
в каждый миг умирая
любишь
потому что вышли из одного
хоть и разные
веришь
любя другого
опустись
раскрывая суть
заповедных слов
хоть не много
возьми на себя
переполнены русла
грязь и убожество
в нищете
в сердце ночь…



1990




Ночные ветры
пылью укрывают
деревья и дома.
Забылись обещанья и слова.
И медленно желанья остывают.
Уже в тумане сонная земля,
уже не различимы голоса
и птицы молча
в гнезда улетают.
В бездонном небе
белая звезда
меня куда-то за собой уводит…
И я, поддавшись, как всегда,
иду бесцельно, не спеша…
Вот так опять
далекая звезда
меня с ума
тихонько сводит…



1990




Среди осеннего обмана
и средь обманной тишины
на полпути сквозная рана
под сердцем, где роились сны…
Сливаясь с высохшей листвою,
из раны капельками, вновь
заполнит место меж землею
и грудью огненная кровь.
Не узнанное солнце встанет
и бросит равнодушный взгляд…
И на щеке слеза растает
и в лужу капнет, словно яд.



1990




…уснуть и спать
чтобы не видеть
как вытечет из тела
по капле
сливаясь в ночь
а утром
встать здоровым
оставив за спиной
не оглянуться
ни разу
чтоб не знать
к полудню все забыть
чтобы прожить
оставшийся отрезок
а ночью…
и так всю жизнь
которая дается…



1990




Последний день
не нужного мне года
минутами, как кровью истекал…
Хрипя ветрами и страшась исхода,
он вены рук себе перерезал…
И совершив свое предначертанье,
кусочком праха лег к моим ногам.
Еще один на вечное скитанье
себя обрек, отдавшись небесам.
А я стоял, не смея шевельнуться,
держась за чье-то белое плечо,
не слыша, как вокруг меня смеются
и тихо называют палачом…
А утром разомкнув устало веки,
разжав ладонь с останками годов,
я вдруг увидел Землю, Горы, Реки
и красоту неведомых плодов…



1991




Дождливый вечер бродит за окном.
Ночные травы молча пробудились.
Луна зажглась невидимым огнем
и ангелы так низко опустились.
Лишь тишина бессмысленнее слов.
Лишь смерть в уже законченной картине…
А сквозь обрывки полупьяных снов
лишь спины, спины, спины…
Луна повисла.
Ночи нет конца.
Как мухи, бьются в окна горе-звезды.
Я посылаю к ангелам гонца…
Но никого.
Наверно, слишком поздно.



1993




Луна под зеркалом воды.
Уснули птицы в хрупких гнездах.
Деревья в нитях тишины,
и облака лежат на звездах.
Бездонный океан беды
меня околдовал умело…
И тут же в отблесках воды
две рыбы вырвались из плена…
Как притяженье велико,
что тянет разное друг к другу…
Две рыбы в небе далеко,
а я ко дну иду по кругу…



1995




Чьих-то рук творенье
вереницей, в ряд.
Символ в круге –
свастика или звезда…
Руки в стороны,
шаг за шагом,
как в комнату пыток.
Пятна на коже.
И в тумане
под чей-то стук
зеленые губы…



1996




Трубы трубят.
Скоро.
Близится час.
Улыбаются те, кто знает.
Кто улыбался,
застыл, не достроив…
Справа река.
Слева море.
В центре – старые
и больные.
Спать.
Под защитой чугунных вождей.
Спать и не думать,
что будет
через несколько лет.
Суета.



1996





За деревьями, за морями,
где орлицей свито гнездо,
мы ходили под парусами
и нашли золотое руно…
Мы спускались к Осирису в гости,
по китовой бродили спине…
На истлевшие чьи-то кости
наступали при полной луне…
Мы чего-то искали веками…
Победив, снова шли воевать…
А сегодня, увы, стариками
молчаливо бредем умирать…



1996