Сон

Я молчал. Много курил, сидел и молчал. Мысли роились, как вьюга в новогоднюю ночь, но взовьются, перемешаются, искрят и мельтешат, то улягутся в красивый звездный ковер. Воспоминания, словно волны океана накатывали на меня. Откуда-то из глубины, все нарастая, набирая мощь, краски и действия, на секунду замерев, проходят сквозь меня, что бы освободить место следующей волне. Если бы кто-то наблюдал за мной со стороны, то он мог бы увидеть, то легкую мимолетную улыбку, тронувшую уголки моих губ, то суровые морщинки появившиеся на лбу... Замерзли кончики пальцев. Когда я переживаю, волнуюсь, у меня всегда мерзнут кончики пальцев. Глупо мерзнут. И я их пытаюсь отогреть, будто в стужу, поднося их к лицу и согревая дыханием. Красивые темно бордовые на черном. Очень красивые. Красивые, словно музыка. Окруженные ореолом сияния. На черном. Это образ. Он всплыл откуда-то из глубины и я переживал его, я погружался и наслаждался той красотой, которую он дарил. Красотой и спокойствием. Умиротворением и глуби-ной. Его вытеснила свеча. С терпким, завораживающим пламенем, огненной феей, привязанной к фитилю свечи. С каплями застывающего воска. А вокруг ничего. Космос. Черная пустота и свеча. Свеча и пустота. И Огонек. Живой, трепещущийся, жаждущий, нежный и ранимый. Кристалл. Прозрачный, с отливающими голубизной гранями кристалл вращается. Свеча в кристалле. Преломляется, проходя сквозь грани, и испускает лучи. Я не могу объяснить, но знаю, внутри кристалла тепло, нет, даже горячо, а блики, блики холодны. Кристалл покрывается сетью трещин и разлетается. Его осколки вращаются и разлетаются во вне. Свеча. Свеча горит. Неосторожный всполох, почти погасла. Даже тонкий сизый дымок уже начал извиваться змеей (может той змеей, что надоумила Еву) и… снова всполох. Я почти слышал хлопок, с которым пламя снова занялось. Оно танцует. Оно точно танцует. Как танцует восточная женщина. Свободная рабыня. Музыка обжигающего танца. Танец обжигающей музыки. Пламя отделяется от свечи. Оно освобождается. Теперь уже само по себе, без подпитки, без оков. Огненный танцующий сгусток. Чистая энергия. Желтый переливается в голубой, красный, пробегая по краю становится белым и ныряет в глубь, где царит синий и прозрачный. Сквозь прозрачный можно что-то увидеть. Уви-деть, но уже не космос. Я вижу средневековый Париж. Раннее, раннее утро. Площадь. Каменный собор. Колокольню. Женщин раскладывающих рыбу на прилавках. Одноэтажную таверну, где за пару монет тебе девушка в застиранном фартуке подаст обжигающий глиняный горшочек. Запах рыбы, сыра, вина он смешивается в какофонию чувств. Это не приятный запах, но так ДОЛЖНО пахнуть здесь. Здесь и сейчас. Почему-то подумалось, что это мир кинжалов. Обоюдоострых, не вычурных игрушек, а настоящих клинков, знающих свое кровное дело. Через час-другой здесь будет много кинжалов, больших и маленьких, от стилетов воров, до мечей стражи. Слишком ного кинжалов. Кинжал. Разделенный надвое кровостоком, разделяющий время. Время жить и время умереть. Слишком маленький и потому бьющий прямиком в сердечную мышцу, разрывающий ткани, входящий, словно в заранее подготовленный паз. В левой грани кинжала искаженное отражение глаза в правой - солнце. Немигающий глаз. Черная дыра зрачка, в обрамлении серых стрелок радужки. Дыра? Или туннель? Меня втягивает этот туннель, и я прохожу сквозь него.