Тапочки

Флорестан не любит домашних тапочек. С рождения не любит, и все. Когда выходила замуж, я этого не знала. Мне и в голову не приходило, что можно так упрямо не любить тапочки, в которые после длинного рабочего дня, вернувшись в свое уютное гнездышко, сунешь усталые стопы и сразу же почувствуешь одну из самых приятнейших домашних привилегий – блаженную раскрепощенность.

Флорестан такого удовольствия не знает. Он к домашним тапочкам совершенно равнодушен. Никаких сентиментов. Вернувшись с работы, он со своими огромными башмаками топает в комнату, ванную или кухню поцеловать меня. Я, конечно, ликую от постоянного его внимания и ласки и не сразу соображаю, что целует он меня в башмаках. А так, в остальном, Флорестан аккуратен. Даже очень. Каждый вечер гладит свои брюки, рубашку и долго подбирает к ней галстук.

Галстуки Флорестан очень ценит. Он их просто обожает. Постоянно покупает новые. Я уверена, что он даже не знает, сколько у него галстуков – может быть сто, а может – и двести. Я тоже сбилась со счету и галстуки уже не пересчитываю. Но вот что домашних тапочек он не носит, мне это не нравится.

Ради тапочек я решила собою пожертвовать. Самое первое, что я сделала, – купила кучу психологической литературы о воспитании взрослых, о людях, смертельно погрузившихся в свои мысли, о современном примитивизме, моральном нарцисизме, о говнюках, психопатах и пр.

Решила сделать первый шаг: поставила домашние тапочки прямо у дверей прихожей. Думала, как только Флорестан откроет парадную дверь, сразу же увидит, какое невероятное удовольствие ждет его. Увы! Не увидел. Перешагнул тапочки, и все. Меня, конечно, поцеловал, но я была абсолютно холодна. Внезапно почему-то остыла, можно даже сказать – потеряла способность концентрировать вокруг себя гармоническую и питающую среду.

За ночь решила, что эти тапочки Флорестану не годятся, ему нужны другие, более эффектные. Долго выбирала и купила дорогие. Очень дорогие, во всех отношениях особенные. Но Флорестан их перешагнул тоже. Ко мне приближался осторожно, видимо не чувствовал обычно мною излучаемую величавую энергию. Поцеловал меня как-то странно, можно сказать – неуверенно. Так, подозреваю, целуют мертвых женщин.

Но я была живая. Даже очень. И на следующий день у парадных дверей поставила еще одни новые, очень даже стильные шлепанцы. Спустя несколько дней – еще одни, и еще, и еще... В нашем гнездышке теперь хранилась куча самой разной домашней обуви. Наше гнездышко, словно какой нибудь центр торговли домашними тапочками в Лас Вегасе, теперь даже можно было назвать – «Рай стопы» или «Лебединые шажочки», или «Шлеп шлеп крыльями стоп». Вот эти крылья стоп я и ставила подряд у дверей прихожей много дней, месяцев, лет...

В один прекрасный день вернувшись домой Флорестан в прихожей почему-то задержался, долго копался, возился, после чего подозрительно тихо вполз в свою комнату даже не поитересовавшись, дома ли я вообще. Это было непривычно, абсолютный нонсенс. Я вся напряглась и ждала. Ждала, когда же он вспомнит ритуальный поцелуй. Не вспомнил. Что я только не вообразила! Наконец мое любопытство, точнее возникшие странные противоречивые чувства, похожие на потерю, утрату, заставили меня что-то делать. Я тихо приоткрыла дверь комнаты Флорестана.

Он спокойно сидел себе за письменным столом и читал.

Мои глаза соскользнули под стол...

Аж поседел – подумала.